В таких случаях Диди Ля Дус (теперь навеки «Ля Дур») советует отключить все гаджеты, полежать в теплой ванне с эфирными маслами, а если совсем нехорошо, выпить огуречной воды со льдом. Нашлись только соль для ванны и большой бокал мерло, зато отключить телефон было приятно.

Я погрузилась в горячую воду. Облачка пара затуманили окна. Может, мне все показалось. Может, у меня просто в голове помутилось – при менопаузе такое бывает.

Звучит дико, но эта мысль успокаивала. В тишине и спокойствии дома такое объяснение казалось самым правдоподобным. Сами подумайте: у климактерички внезапно появляется дар проникать в разум людей и влиять на их поступки! Куда логичнее другая версия: мне все почудилось, и Айрис ничего не грозило.

А ведь Вуди отключился.

И что? Он же выпил. Подумаешь, новость!

Вино ударило в голову. Разум опустел, тело стало невесомым. Обезболивающее начало действовать, и спазмы понемногу стихали.

Видишь? Просто надо было отдохнуть. Гормоны, только и всего.

Внутренний голос звучал мягко, почти ласково. И все же я отметила, как часто мы слышим фразу «Гормоны, только и всего». Будто они не властвуют над человеческим организмом. Гормоны руководят нами, указывают, когда расти, когда засыпать и когда есть. Гормоны отвечают за температуру, фертильность, рост мышц. Гормоны ответственны за психическое здоровье. Они определяют характер. Они – источник силы и изменений как в теле, так и в разуме.

Я открыла глаза. Вода в ванне была красной. Мне стало мерзко от самой себя, и в то же время вода странным образом только подтвердила мою мысль.

Кровь помнит. И тело помнит. А разум иногда отворачивается от слепящего света правды. А вдруг я ничего не выдумывала? И как распоряжаться такой силой?

Все наши истории начинаются с крови. Да, теперь я это понимаю. С той, что знаменует, разлучает, думает своим умом, гуляет одна по ночам, иногда поет и вызывает такой страх и ужас, что мужчины вновь и вновь ее проливают, чтобы мы оставались слабыми. Ведь если мужчины поймут, какие мы на самом деле – какая в нас сила и жгучая ярость, – они не посмеют тронуть ни одну женщину.

Некоторым женщинам этого довольно.

А некоторые зашли бы дальше.

Песня третья: All I Really Want[14]

Отрывок из «Выпуска девяносто второго» Кейт Хемсворт

(«Лайф стори пресс», 2023 г.)

Хотела бы я поподробнее рассказать про Второй Случай. Но мне было всего тринадцать. Мне и своих проблем хватало. В «Малберри» от учениц ожидали высокой успеваемости. На Доску почета каждый год гордо вывешивали фотографии выпускниц, поступивших в Оксфорд и Кембридж. Я каждый вечер корпела над горой домашних заданий, а на выходных их скапливалось в два раза больше. Особыми успехами я похвастаться не могла: английский и физкультура удавались мне неплохо, я очень старалась в театральном кружке и на музыке, зато с математикой был полный швах, а с латынью и французским – и того хуже. Наша классная, миссис Ларами, ясно дала понять: нужно учиться усерднее. Родители нашли мне репетитора по математике, поэтому свободного времени стало еще меньше; к тому же мама с папой ожидали, что я вскоре исправлю оценки.

И только на физкультуре я забывала о тревогах. Мистер Дэвис был спортивным, нестрогим, симпатичным и компанейским. Когда-то он играл в Премьер-лиге, а потом стал учителем в нашем спортивном кружке, вместо спортивного костюма носил шорты, и все девчонки его обожали. Мистер Дэвис никогда не обедал в кафетерии с другими учителями. Он перекусывал сэндвичами либо на поле, либо у беговой дорожки. Иногда мы поглядывали издалека, как он наматывает круги по полю. У нас сложилась своя компания – «любимицы мистера Дэвиса», – и на обеде мы сидели с ним, или в спортивном зале, или на поле, если погода позволяла. В клуб входили мы с Лорелей Джонс, а еще Грейс Оймейд, которая могла пробежать стометровку за двенадцать секунд, после уроков занималась в местном спортивном клубе и к тому же, как говорил мистер Дэвис, вполне могла попасть в национальную сборную, а то и в олимпийскую.

Мы немножко завидовали Грейс, ведь мистер Дэвис особенно ее выделял. Хотя завидовать Грейс было глупо. Когда она начинала бегать, оставалось только изумляться, как воздух искрился от ее движений, словно она явилась из другого мира. Самая высокая девочка в классе; несоразмерно длинные ноги, узкая голова и взрослившая ее короткая стрижка. Грейс стеснялась и частенько сутулилась, пытаясь скрыть рост. Зато стоило ей побежать, как все менялось. Она становилась существом из другого мира, невыразимо прекрасным. Глядя на нее, вполне верилось, что девочки могли превращаться в гепардов и газелей. А еще ей нравился мистер Д., пусть она и не признавалась. Рядом с ним она прямо светилась. А Берни Мун – нет. Она никогда не наблюдала, как мистер Д. бегает. Только почему-то всегда приходила посмотреть на тренировку, хотя никогда не участвовала. Была бы я повнимательней… Да что мы понимали в тринадцать лет!

Последняя четверть в старой школе. В следующем году мы переходили в среднюю. Пригревало летнее солнышко, и мы с подружками больше времени проводили на стадионе с мистером Д. Берни сидела на траве с привычным обедом из дома (вафлей в шоколаде «Голубая лента», сэндвичем с арахисовым маслом, яблоком «Гренни Смит») на каждой тренировке, но никогда на нас не смотрела и ни с кем не разговаривала. Только следила, как мы бегаем, да так пристально, что мне становилось не по себе. Не могу даже объяснить почему. Становилось, и все. Лицо у нее розовело, дыхание учащалось, и под конец пробежки она едва переводила дыхание, прямо как мы. Лорелей Джонс думала, что Берни лесбиянка, и пустила по школе слух, как та кайфует от бегущих девчонок. Я немного пристыдила Лорелей, и мы с ней даже ненадолго поссорились, но Берни Мун и внимания не обратила. Так и приходила на нас смотреть до самого дня состязаний.

День состязаний в «Малберри» выпадал на конец летней четверти. Участвовали все ученицы, от десятилеток до выпускниц. Соревнования были разные: и бег, и теннис, а под конец – всеобщий забег на восемьсот метров. Родители смотрели на нас с трибун, а девочки сидели на траве с подружками, болтали, делились вкусностями, подбадривали свои команды, плели венки из ромашек и вообще наслаждались летним солнышком.

Казалось бы, чудесный день. Четвертные контрольные закончились, учителя махнули на нас рукой, и на уроках нам только устраивали викторины и игры. Меня отобрали для трех соревнований в моей категории: бега на четыреста метров, эстафеты и стометровки с препятствиями. Моя мама и мама Берни собирались прийти. Вдобавок пригласили почетную гостью, даму Хэтти Рендалл, давнюю выпускницу школы, – много лет назад ее наградили серебряной медалью на чемпионате Европы. А я взяла и растянула лодыжку, когда дурачилась на турнике, и мистер Дэвис меня отстранил. Сама виновата, и все равно на душе было гадко. Конечно, я бы не обошла Грейс Оймейд, но теперь мне пришлось сидеть на складных стульях с другими девчонками, не допущенными до состязаний, – мы этот ряд называли «отстойный уголок».

Мои подруги устроили пикник по другую сторону беговой дорожки. Лорелей, судя по виду, веселилась больше всех, смеялась пронзительно и немного издевательски. Иногда она поглядывала на меня и остальных девчонок – Эми Уоттс, страдающую церебральным параличом, Джози Флетчер, сломавшую лодыжку, и девочек, у которых пошли месячные, – и смеялась еще громче. Противно. Терпеть не могу, когда все вместе, а я сижу одна. На миг мелькнула мысль: «А ведь у Берни всю жизнь так», и меня кольнул потаенный стыд.