Я кивнула и взяла ее за руку.

– Я сделаю это ради тебя, но ты должна поесть. – Она закатила глаза. – Мама, – сказала я уже мягче. – Если у меня никого не останется, что помешает мне улететь не в Эррин, а за моря?

Я думала, что услышу выговор, напоминание о долге. Но ни того, ни другого не последовало.

Несколько секунд она смотрела на меня невидящим взором – такого прежде не случалось, – а затем поднесла мою руку к губам.

– Именно так тебе и стоило бы поступить, пчелка. Улететь и не возвращаться.

Мы обе знали, что я так не поступлю, поэтому она села повыше, а я принялась кормить ее кусочками хлеба, обмакивая их в бульон.

Я летела вдоль Полинфских гор, которые молчаливо наблюдали за моим одиноким путешествием на восток.

Их пики, устремленные в облака, закрывали мне вид на грозные утесы, что вздымались над Ночным морем.

Попасть в истерзанную войной половину Нодойи корабли могли только через Королевскую бухту, где в засаде часто поджидали багровые головорезы, отправленные туда их властителем.

У меня это впервые.

Трудно было поверить – а это, разумеется, была ложь, – что король волков, этот монстр с запада, ни разу не отваживался поцеловать кого-либо до меня. По слухам, ему было тридцать четыре года, двадцать пять из них он упражнялся с мечом и наводил ужас на окружающих, и своими когтистыми лапами мог разорвать человека пополам.

В постели короля-тирана наверняка побывали сотни любовниц.

Я отмахнулась от этой навязчивой мысли, от внезапно нахлынувшей вместе с ней нежеланной злости и от воспоминаний о том, как его нежные губы касались моих.

Он заплатит за все. Так или иначе, но заплатит – даже если для этого мне придется пожертвовать собственной жизнью.

Что было абсолютно неизбежно.

Летя над деревьями, подгорьем и тихой сельской тропкой, которую пересекал лишь заросший кустами Соленый ручей, я затолкала поглубже идею о мести и чувство вины.

К счастью, вчера мать поднялась с постели и вышла из опочивальни. Уж не знаю почему – для того, чтобы унять мои тревоги, или потому что королевство нуждалось в королеве. Я лишь порадовалась, что это все-таки произошло. Теперь же, летя над разграничивавшими Эррин и Синшелл лесами, что тянулись вдаль на многие мили от гор слева от меня к ущелью, переходившему в реку, справа, я пыталась придумать отговорку для человечьих правителей.

Как объяснить, почему я прибыла одна?

Я из народа фейри – вероятно, этого им будет достаточно. Впрочем, большинство людей, в особенности король и королева, этим объяснением не удовлетворятся.

Некоторые из нас были способны молниеносно перемещаться с места на место, но я пока не знала, обладаю ли этим даром сама. Обычно он проявлялся у золотой и багровой знати – чаще всего у самых влиятельных лиц. Можно подумать, бестиям Вордана и без того недостает могущества.

Я начала проникаться сочувствием к деду, что возглавил наступление, вознамерившись избавить Нодойю от родителей короля Дейда. Ныне уже любому было ясно как день, какую угрозу они представляли бы для нашего материка.

Смертельную угрозу, которая с рождением их сына превратилась в реальность.

Вскоре густые зеленые леса остались позади – их сменили степи и песчаные дюны, которые рябым покрывалом стелились до самой Королевской бухты. На юго-востоке Нодойи высился замок Эррин – твердыня из камня и дерева, что под лучами полуденного солнца отливала бронзой и медью. От замка до самой Королевской бухты тянулся город Эррин – пестрая россыпь домиков, сложенных из песчаника и кирпичей, и сидели они так плотно, что для крупных улиц там вовсе не осталось места.

В таком королевстве легко затеряться.

Я задвинула эту идею в дальний угол разума, где хранились мрачные мысли, которым мне не хотелось предаваться – да и не до них сейчас было. Позже. Может быть, через несколько лет я найду время, чтобы достать из кладовой ума те болезненно пульсирующие в голове думы, в такт которым билось мое сердце. Когда у нас будет время осмыслить все произошедшее и договориться, что подобного мы больше не допустим.

Представить, что однажды такое случится, я пока не могла. Сейчас, несмотря на красоту песчаных просторов подо мной и волн, накатывавших на утесы и бухту, мне виделись только войны, кровь и смерть.

Проселочные дороги – немногим более, чем просто пыльные тропинки, окаймленные колючими кустарниками и кактусами, – сбегали к искристому городу, и я забрала влево, подальше от них, в сторону замка, который прятался за огромной каменной стеной.

Пара стражников вскинули головы, но большинство не обратило на меня внимания, и я, дождавшись, когда отвернутся все, тихо спланировала вниз, к фонтану посреди двора замка. Любой, кто посмотрел бы на меня в тот миг, увидел бы лишь черного лебедя в брызгах воды, что стоит на каменном парапете и вертит изогнутой шеей.

Посмотрев вверх, я уперлась взглядом в глаза мраморной статуи с обнаженным естеством и пикой в руке – то был один из богов, которым поклонялись люди.

– Черный лебедь, – раздался чей-то голос у меня за спиной. – Смотри, Жоржетта, видишь его?

Проклятье.

– Ого, – сказала, по всей видимости, Жоржетта. – По-моему, я несколько лет вообще лебедей не видела, не говоря уже о черных.

– Думаешь, это дурной знак? – спросила ее товарка.

В эту секунду я, не удержавшись, посмотрела на них в упор, отчего обе женщины с корзинами хлеба и фруктов взвизгнули. И поспешили прочь от фонтана в сторону одной из прилегающих к дворику городских улиц.

Дурной знак. Смешно. Я огляделась, проверяя, нет ли рядом прочих свидетелей, перекинулась и принялась разминать затекшие руки и ноги. Что ж, правы были родители, страшившиеся моего проклятия, или нет, покажет время, а мне сейчас не до того.

Изо рта гигантской статуи в затянутый ряской фонтан извергалась вода. Выйдя из-за нее, я отступила в тень, которую отбрасывали стоявшие неподалеку кленовые деревья, и поправила юбку изумрудно-оливкового платья.

Знакомая со вкусами людей, я надела самое скромное из тех, что у меня были: глухое, с закрытыми плечами и шнуровкой во всю спину. Лиф сдавливал мне грудь, хотя, возможно, дело было в том, что по мере приближения к замку от волнения у меня сперло дыхание.

Мимо проехала запряженная лошадьми телега, в которой сидели солдаты с пустыми корзинами, а я запрокинула голову: стена, окружавшая замок, была так высока, что у меня заболела шея.

Много раз мне рассказывали об этих местах, но я не вслушивалась в те рассказы – куда больше меня занимали собственные капризы, невинность, за которую я слишком цеплялась. В сторожевых башнях, откуда открывался вид на многие мили вокруг, стояли дозорные – их бронзовые и серебряные доспехи блестели на солнце.

– Стоять, – приказал женский голос, когда я выступила из-под сени деревьев и направилась ко двору. – Чего тебе здесь надо?

Ну, была не была.

– Я – Опал, – произнесла я. Мое имя прозвучало странно. Почти как слово на чужом языке. – Я – принцесса Опал из рода Грейсвудов, прибыла сюда по приглашению королевской семьи.

Повисла напряженная тишина, отчего у меня сильно забилось сердце, а затем передо мной открылись серебряные ворота – не большие для повозок и лошадей, а узкие, для пешеходов.

Пятеро стражников в доспехах и шлемах преградили мне путь, пристально посмотрели на меня и переглянулись.

– Это она, – сказал один из них, металлический шлем приглушал его слова. – Я ее уже видел.

Я смотрела на него, гадая, не лжет ли он, но в конце концов решила, что это не важно – главное, чтобы меня пропустили туда, куда надо.

– Уведомьте семью, – сказала воительница и жестом велела мне следовать за двумя стражниками, которые торопливо повели нас внутрь.

В следующем дворике с фонтанами, журчание которых нарушало тягостную тишину, нам снова пришлось остановиться и подождать, пока стражники сменят друг друга и изучат меня. Вдоль дорожек, что вели к резным дверям замка и огибали его, цвели пышные кусты роз всех мыслимых оттенков, а чуть менее пышные росли вдоль тропинок, пролегавших вдоль живой изгороди.