Варэк и его друзья не задохнулись в дыму, потому что мочили платки и закрывали ими рты и носы. Не оказались задавленными или потопленными обезумевшим от страха зверьём – здесь им просто повезло. Они сумели дотянуть до момента, когда можно было вернуться на берег. Уже занялась заря, и дети Миртару воочию увидели, как страшен бывает степной пожар.

Всё пространство вокруг превратилось в гигантское пепелище. То тут, то там они натыкались на обугленные тела животных, но поразили их не погибшие, а один выживший – обгорелый детёныш антилопы на нескладных ногах.

Убедившись, что выходить зверёнка невозможно, Келли одним движением меча прекратила его страдания. И, обратив задумчивое лицо к подымающемуся солнцу, надолго замолчала.

– Что ты мне хотела сказать там, на реке? – спросил, когда стало совсем светло, Варэк.

– Извини, потом. Сейчас – не могу.

Ещё немного помолчав, Келли добавила, что они все обязаны сегодня жизнью Варэку. Что он лучший лидер команды, чем она.

Варэк хотел возразить, напомнить, что Келли в одиночку отбивала первые атаки, пока парни лежали пластом, но девочка приложила палец к его губам.

– Ничего не говори, просто слушай. Ты настоящий герой. Я благодарна тебе. Но… сам посмотри.

Девушка обвела рукой пепелище. Варэк опустил голову.

– Я обычная девочка. И только ещё набираюсь жизненного опыта, впрочем, как и все мы. Поэтому не знаю, можно ли было спастись иначе, и даже не знаю, есть ли у меня право задавать тебе такие вопросы. Но я знаю: то, что произошло, ужасно. И каждый из нас несёт за это свою вину.

Огонь уничтожил первый Крум этого Миртару. Но Келли придумала новый. И, в этот раз, никто не спорил, ни с содержанием Крума, ни с тем, имеет ли право девушка его ставить.

Обгорелое дерево не всегда мёртвое. Придёт срок и этот ствол покроется новой корой и осчастливит одинокого путника тенью под зелёной кроной. И будет жаль, если он не будет ничего знать о традициях Миртару и языке людей, его придумавших. Не поймёт, зачем кто-то повесил обгорелый плащ на ветки, и не сложит прорези в форме букв в слова:

«Каждый в ответе за каждого».

А потом, углём по ткани – дата и четыре подписи.

Крумы бывают разные. Остроумные и не очень, банальные и уникальные, назидательные и упреждающие, эмоциональные и рассудительные. Каждый – память не только о той или иной ситуации Миртару, но и о характере человека, который его оставил.

Но у всех Крумов есть общие черты, связанные с юным возрастом их создателей.

Например, профессор Марти, умудрившийся ещё до близкого знакомства с круштанами дешифровать их язык по Крумам, долго не мог понять, почему неведомые философы оставляют только утверждения, тогда как мысль лучше раскрывается в форме диалогов.

– Юношеский максимализм! – смеялся он, вспоминая, как впервые узнал о Миртару. – Такая простая версия, а не могла прийти в голову!

Но самый явный отпечаток возраста своего автора нёс всего один Крум. Такое мог написать лишь очень юный человек.

Уже давно, оплакиваемый на каждом круште, почил Раэк Мечник, а последний памятник его Миртару до сих пор жив, быть может, к недовольству духа Разка. Раэк мечтал, чтобы его больше почитали за службу родному народу, чем за бесшабашную юность в чужих странах. И чем старше становился, тем с большей иронией относился к легендарному статусу своего Крума.

– Сейчас я бы так никогда не написал! – говорят, сокрушался он, и даже просил разрешения на второй поход в нижний мир, чтобы уничтожить нелюбимый Крум.

Но даже если бы ему и дали такое разрешение, смог бы пятидесятилетний Раэк хотя бы добраться до тех вершин, которые ему покорились в семнадцать, когда в каждом Миртару найдётся, в лучшем случае, пара человек, которые видели легендарный Крум (хотя знают о нём всё), кто преодолел по шатким мостикам семь пропастей и рисковал сгинуть на трёх опасных перевалах, чтобы своими глазами узреть высеченные в кажущейся неприступной, скале слова:

«Приключение – лучшее лекарство!».

И эта мысль юного Раэка, которой зрелый Раэк стыдился, нашла своё доказательство в четвёртый день Миртару ребят с Короля Небес.

Горячка битвы, вместо того, чтобы сломить здоровье Лилле и Варэка окончательно, наоборот, пробудила в них жизненные силы. После короткого тяжёлого сна на пепелище оба встали, словно и не касалась их болезнь. Прекрасно чувствовала себя, позабыв, как вымоталась, ухаживая за ними, Келли, и только нога Келчи ещё больше опухла, но он на удивление хорошо держался.

Подставляя ему по очереди плечо вместо костыля, друзья двинулись в путь.

Через три мили пепелище кончилось, а с ним и мрачные мысли, которые оно наводило. Они лишились в пожаре всех своих пожиток, но всё равно были полны оптимизма. Разорив несколько гнёзд, друзья удовлетворили голод сырыми яйцами, и следующие две мили вдоль берега прошли в воспоминаниях о ночной битве. Варэк, Келли и даже Келчи смеялись над собственными страхами и превозносили геройство друг друга, только Лилле отмалчивался, словно предчувствовал новую беду. Так оно и случилось.

Ничего особенного, всего лишь деревянная табличка с вырезанными ножом буквами – мало ли какой путник решил оставить о себе память в степи или хоронил друга. Но алфавит круштанов ясно указывал, что перед ними не просто надпись, перед ними был Крум. Судя по дате, относительно свежий и очень печальный – не каждый человек рождается таким же баловнем судьбы, как Раэк Мечник, не в каждой ситуации молодость сохраняет привычный ей оптимизм.

«Оставь надежду! Это обман!» – написал подросток с Голубого Крушта по имени Луе послание другим мальчикам Миртару, а потом испустил дух, дополнив свой последний Крум жуткой иллюстрацией в виде собственного скелета.

– Это было год назад, – медленно произнёс Лилле. – Он погиб в прошлый Миртару.

– Луе Боец, я знал его! – вспомнил Келчи. – Мы оба знали его, Келли!

– Многие знали его – он был самым сильным мальчиком Голубого Крушта, самым боевитым. Его слава вышла далеко за пределы родного панциря. И если даже лучший из лучших…

Келли не договорила. За неё закончил брат:

– То каковы тогда наши шансы?

Перед ними словно растаял мираж, и они увидели пустыню, его породившую. Без стрел, а значит, средств охоты, без рыболовной сети. Сколько они собираются протянуть на птичьих яйцах? Сколько выдержат на холодной земле без плащей? Что произойдёт, когда их одежда разойдётся или промокнет, а сменной-то и нет.

И лишь один Варэк словно остался равнодушен и к содержанию Крума и к скелету под ним. Но не спешил сообщить своё мнение – ждал, когда выскажутся остальные.

– Тростниковое Озеро! – едва сдерживаясь, чтобы не удариться в панику, сказал Лилле. – Там больше всего шансов встретить чужой крушт, если наш уже улетел!

– Ты больше нравился мне, когда молчал, – разочарованно протянула Келли.

Её намёк очень задел парня.

– Да никто не собирается вас предавать, я выйду к крушту один! Я знаю, что никто меня не подымет на панцирь до окончания Миртару, но… может, они нам скинут запасные рубахи, сушёного мяса, пару пучков стрел…

– Ага, а ещё сладких ягод и горшочек каши! – съязвил Келчи. – На родном круште, быть может, так бы и сделали, но с чужого тебе только посоветуют соблюдать законы Миртару! Давайте не дёргаться. Выживем, так выживем, помрём, так помрём. Хотя бы будем знать, какой смертью! Волки – не так страшно. Я слышал, в других степях водятся пауки, от яда которых умирают неделю в диких муках! А ещё, говорят, есть хищные птицы, которые склёвывают человека постепенно, по кусочку! Останемся здесь! А станет совсем невмоготу – река рядом.

– Останемся здесь – точно погибнем, – наконец, высказал своё мнение Варэк. – Но и позориться, выпрашивая помощи с крушта, мы не станем.

Все взоры обратились к нему. Друзья ждали объяснений, и у Варэка они были.

– Зачем мы пошли в Миртару? Знакомиться с дикой природой мы можем и с панциря крушта или бредя за ним, пока он едва летит ночью. Нас послали узнать мир, где крушт никогда не бывает – города и деревни твёрдой земли. Мы – люди, а значит, должны жить среди людей. А будем жить среди зверей – так или погибнем, или сами станем как звери.