Эля резко встала и пошла на кухню – ставить чайник. Надо все-таки согреться.

А может быть, дело в том, что Пётр и в самом деле не хотел быть первым? Может, для мужчины стать у девушки первым – это слишком большая ответственность? Эля вздохнула. Нет, она была далека от мысли, что ее девственность – это какой-то ценный приз, при получении которого мужчина должен в обморок грохнуться от счастья. Но, все-таки, то, что из-за твоей девственности на тебя орут – это как-то… обидно. Только все равно обижаться не получается. То, что, было до – перекрывает. И очень хочется, чтобы это повторилось. Но получится ли повторить?

Эля залила кипятком чайник.

Петр Тихий не производил впечатления человека, который бегает от ответственности. Но, может быть, если дело касается интимных отношений и женщины – это другое? Эля вспомнила его сложенные на груди руки и сказанные ровным голосом слова: «Если бы не ваше свежее вдовство, Элина Константиновна, я бы заподозрил вас в матримониальных планах». Теперь и она себя была готова в этих планах заподозрить! Ну, не то, чтобы совсем в матримониальных. Но каких-то таких… в ту сторону.

А сам Тихий? Может быть, он и правда это как-то почувствовал? Может быть, он убеждённый холостяк? Может быть, он не допускает и мысли о том, чтобы впустить женщину в свою жизнь? Хотя бы чуть-чуть.

Всегда хмурый, иногда резкий в общении, огромный, брутальный следователь, с которого приходится снимать оружие, чтобы лечь с ним в постель.

Господи, кто бы мог подумать, что это ее идеал мужчины?! Эля отхлебнула горячего чаю и хмыкнула. Таки вам не показалось, Пётр Тихонович. Планы матримониальные имеются. Непонятно только, что с ними делать…

– Вы таки не поверите, Петр Тихонович.

– Я, Арсений, в последнее время готов поверить во все, что угодно.

Кораблев на него весело и слегка все же недоуменно посмотрел, а потом не удержался и выпалил:

– Макарова кто-то укусил – и он выдал нам предварительные данные!

– Все, я удивлен. Давай подробности.

– А подробности такие, – Арсений уселся на угол своего стола. – Волос принадлежит человеку двадцати пяти – тридцати пяти лет. Цвет волос – средне-русый. Гаплогруппа… – Арсений наморщил нос и полез в бумажку.

– Не по бумажке, своими словами!

Арсений ухмыльнулся.

– В общем, преимущественно славянский набор генов – если своими словами. То бишь, парень славянской наружности.

– Парень?

– Угу.

– До чего дошел прогресс… – вздохнул Петр. – Таки Поварницын.

– Ну что, будем брить мальчика налысо?

– Налысо его только после суда побреют, – Петр потер шею. – А до суда нам еще дел переделать сколько надо.

– Да не, я про то, чтобы с этой плешивой овцы шерсти клок срезать – для сличения.

– И что нам это даст? – принялся рассуждать вслух Петр. – Что Евгений Поварницын заглядывал в сейф? Ну и что? Иконы-то на месте.

Арсений слез со стола и принялся ходить по кабинету.

– А давайте вызовем и допросим? Ну, или попросим коллег из Оренбурга задать ему пару вопросов – про сейф, иконы и его патлы в этом сейфе.

– Знаешь, чего я опасаюсь? – задумчиво спросил Петр, щурясь на редкое и удивительно яркое осеннее солнце.

– Что спугнем?

– Именно. А если зайца спугнуть – он может броситься в любую сторону. Непредсказуемая тварь.

– Как вы нехорошо про зайчиков, – зацокал языком Арсений. – Ваши племянницы бы вас не одобрили.

– Они маленькие и не знают, что заяц задними лапами может вспороть человеку живот.

– Страсти какие, – вздохнул Арсений. – Так что же – ничего делать не будем?

– Будем. Эксгумацию делать будем.

– О! – округлел глазами Арсений. Такая процедура, как эксгумация, была в его карьере первым случаем, и он явно воодушевился. – А что нам это даст?

– Если генетическая экспертиза покажет, что есть родство между двумя образцами – из сейфа и Конищева-старшего, значит, будем предъявлять обвинение и заключать под стражу.

После паузы Арсений кивнул.

– Ладно, тогда я это… Займусь! – он пошел к двери. – Первый раз буду. Интересно – аж жуть! – с этими словами Кораблев стремительно скрылся за дверью.

– Как мало надо человеку для счастья, – пробормотал Пётр, вставая и подходя к окну. – Дали возможность на кладбище покопаться и гроб вскрыть – он и счастлив.

Когда Петр сказал Арсению, что готов поверить во все, что угодно – он не покривил душой. Скажи ему кто еще пару месяцев назад, что он переспит со свидетельницей по делу, которое он ведет – Петр бы посчитал сказавшего подобную чушь слабоумным. А ведь изначально Элина числилась у него в качестве подозреваемой номер один. Теперь Пётр так не считал. Но не потому, что переспал с ней, конечно.

Он отвернулся от окна и сердито уставился на входную дверь. Ну, где там Кораблев с эксгумацией?! Где Макаров с новыми данными? Где хоть кто-нибудь?!

Петр не мог оставаться наедине со своими мыслями.

Спустя три дня после того визита он вынес себе безжалостный диагноз: «Идиот». И не в том смысле, в каком писал великий русский классик.

Петру теперь было дико стыдно за свое поведение. Орать на женщину за то, что сам только что лишил ее девственности – это мог сделать эксклюзивно только Петр Тихий!

Петр принялся мерить шагами свой кабинет – так было легче думать о произошедшем. Так хотя бы получалось о произошедшем думать – когда можно злость на себя переработать в кинетическую энергию шагов.

Петр пытался понять, что его так оглушило, что до выбивания почвы из-под ног. По всему так выходило, что совокупность двух факторов. Того, что его отношения с Элиной, свидетельницей по делу, резко и внезапно вышли за рамки расследования – а секс в рамки следствия не входил ну никак! И того, что она, веселая вдова, леди Макбет Московского уезда по их первоначальной с Арсением версии, она, которую Петр с помощником подозревали и в романе с профессорским племянником, и с профессорским сынком, оказалась девственницей.

Вот это, как говорится, поворот.

Можно теперь сказать, что Петр, самолично проведя следственный эксперимент, убедился в отсутствии преступного сговора. Хотя…

Петр, внезапно прекратив свои метания, тяжело опустился на стул. Ну что, он выяснил, что имеет целых две причины, чтобы так себя вести. Но только Элина ни в одной из этих причин не виновата. Это его собственные причины, целых две причины, чтобы вести себя как осел. И чтобы обидеть удивительную молодую женщину.

Петр устало потер лоб. И понял, что произошедшее у него никак не получится взять и закрыть куда-нибудь в дальний закоулок памяти со словами «Ну с кем не бывает». Во-первых, ни с кем не бывает, это Петр такой уникальный осел. А во-вторых… А во-вторых, у нее мягкие губы со вкусом апельсиновой карамели. Нельзя, чтобы девушка с такими губами думала про Петра, что он осел. Даже если он и в самом деле осел.

Даже ослы имеют право на то, чтобы трудом искупить свой проступок. Надо только понять, каким именно трудом. Хотя, что тут понимать… Перед внутренним взглядом мелькнула вдруг небольшая, но идеальная женская грудь, круглые пятна розовых сосков и…

И в этот момент дверь кабинета распахнулась.

– Пётр Тихонович, мне нужна ваша консультация по процедуре эксгумации! – энергии Арсения можно было позавидовать.

– Ну а чего там понимать? – проворчал Петр. – Бери лопату и копай.

Мысль о цветах в качестве того, чем занять руки – ну, с которыми нельзя приходить с пустыми! – Петр поначалу отверг. Как-то нелепо показалось. Кстати вспомнилась любимая фраза отца о том, что цветы – это глупость, и что совсем другое дело – свиная голова, это и первое, и холодец, и наконец, просто красиво. И женщина-хирург, мол, такой подарок оценит. Фраза, конечно, смешная. Но вот вопреки ей вазы в родительском доме не пустовали.

Но… Нет, лучше вина. Бутылку хорошего красного сухого. Разрешив этот вопрос, Петр резко повеселел. И в таком вот веселом настроении и встретил Виктора Конищева.