Ну что же, будем готовиться к приему, надо будет и «Золушку» напечатать, и про прием подумать, появилась сразу же идея очень хулиганская. Верка Сердючка мгновенно в голове заголосила: «Даже если вам немного за тридцать…», прямо отлично песенка сюда ложится, будет моя маленькая «мстя» Александре Ильиничне, теще Вакслера, которая про нее с Александром сплетни разносит. Хотя получается, что это песенка и про нее, ведь Наталье тоже немного за тридцать, и она мечтает выйти замуж за принца-полковника. Может, не стоит опускаться до каких-то интриг и выяснений отношений со вздорными бабами? Так она сама опустится на тот же уровень скандалистки и сплетницы, достойней надо быть, выше всех этих сплетен. Тут думать и думать!..

А Машу вот можно Золушкой нарядить, да песенку ей спеть голоском Людмилы Сенчиной: «Хоть поверьте, хоть проверьте…», она прекрасно подойдет!

Но кроме веселья, надо с Барышниковыми контакт установить крепкий, постоянный, подкинув Елизавете Ивановне идею по организации женского патриотического общества, которое будет заниматься призрением за сиротами, особенно девочками, которыми никто не занимался. Но готовить их в санитарки сейчас никто не даст, если только под прикрытием ухода за родственниками. Только когда начнется война и потоком из Смоленска пойдут раненые, можно через императрицу предложить обучать девушек навыкам сестер милосердия – перевязать рану, подать лекарство и прочее. Общество пока не готово видеть девушку рядом с раненым полуголым мужиком… Нужна протекция императрицы, а внедрять идею тогда, когда настанет критический момент.

А вот сейчас можно помощь раненым солдатам во время военных действий организовать – закупать обувь, теплые одеяла, средства гигиены и прочее. Объяснить просто – знакомство с гусарами, обмолвки да намеки на ближайшую войну – тут вопросов не вызовет. Заменять собой интендантов не сможем полностью, но припас никому не помешает.

Да, проблема за проблемой, и как другие попаданцы так резво со своими делами справляются, ружья да пушки в Средние века делают, порох изобретают! Тут простейшие вещи – и те вопросы вызывают, вроде и идей много, но то сырья нет, то работников, то просто возможностей. «Просто было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним – ходить!»

Еще раз убеждается Наталья – неправильная она попаданка, без волшебной палочки и магии, только своей головой, да через людей толковых, идеи осуществляет, а это и времени, и сил требует.

И с этими мыслями она переместилась в будущее, с полной тетрадкой пометок и записей, с пухнущей от забот головой. Надо и тут планы подбивать, да дела осуществлять. Да и узнать, как там у Барыни дела, а то она за своими заботами совсем ее забросила, бедняжку.

А в это время в Деревенщиках Фома ломал голову над рецептами, которые Наталья вручила ему с такими словами:

– Я тут дневник Георгия Ивановича читала и нашла вот такой листочек с рецептами. Он пишет, что это пропись мазей, которые изготавливал знакомый лекарь по фамилии Вишневский… – Женщине очень хотелось оставить именно это название знаменитой мази. – Отмечает дедушка, что уж больно хороши они были в лечении разных гнойников да ран. Короче, попробуйте сделать подобные, может, что получится, – и улыбается интригующе.

Один рецепт был классическим по составу, с висмутом и ксероформом, которые еще требовалось сделать. Висмут уже был известен под названием «визмута и бисмута», но был очень редок и практически не применялся. Ксероформ также был известен химикам и фармацевтам, но соединить все вместе никто еще не пробовал.

А вот вторая мазь была проще – там только деготь нужен был и касторовое масло, причем по количеству это был основной компонент – 94 части масла против 3 частей дегтя и 3 частей ксероформа. Касторовое масло в России распространилось позже, с середины века, поэтому лекарь его заменил льняным. Ксероформ – порошок-антисептик с вяжущим и подсушивающим свойством, он сменил мелом, как вспомогательным веществом в качестве твердой основы, нерастворимой в воде, хотя, конечно, никакими медицинскими свойствами мел не обладал.

Фома воодушевился и в достаточно короткое время простую мазь сделал, но думал и над получением мази по сложному варианту. Конечно, вторая мазь лишь отдаленно напоминала свой знаменитый прототип, но лечебные свойства имела.

Только вот никак «апостол» не мог испытать ее в действии – не было нужного предлога, но однажды тот нашел его сам.

И тут получилось так, что Наталья впервые ругалась на своих людей, и на кого – на Лукашика-младшего, с которым они сошлись очень близко, и которого уважала и отмечала. А сейчас он стоял около нее вместе со своим сыном Степаном, Сцяпаном на белорусский лад, опустив голову, мял шапку и только покряхтывал в самые патетические моменты. А Степка вообще старался спрятаться за отца, «прикинуться ветошью и не отсвечивать», как говорили в будущем.

А помещица ругалась на Лукашика тихо, вполголоса, но этим напугала его гораздо сильнее, чем если бы его била и таскала за «чупрыну», как в сказке Пушкина. Вообще, дворяне ругались, и женщины тоже, и били своих дворовых, но Наталья так никогда не делала. Но тут даже ее выдержка учителя не вынесла произошедшего, и она ругалась. Но ее переклинило, и вместо того, чтобы попросту выругаться привычными словами, она стала ругаться названиями цветов!

Видимо, урок про комнатные растения очень запомнился в связи с Жориком-«мажориком», их названия глубоко запали в душу, и вот эти длинные и умные слова так и полились из уст хозяйки, чем и привели Лукашика-младшего в еще большую оторопь.

– Ах ты, традесканция глупая! Где была твоя голова, аспарагус ты неразумный! Я же тебе говорила, как кто заболеет, срочно мне сообщать! Антонова огня захотел, без руки мальчишку оставить! Что ты утворил, щучий хвост этакий!

На последние слова Лукашик наконец поднял голову и уставился на Наталью – какие хозяйка слова говорит, кто бы мог подумать!

А случилось вот что. Этот самый Степка был первенцем и любимым шестилетним сынком Лукашика, пронырой и шалуном, каких свет не видывал. В будущем его назвали бы гиперактивным, поставили бы на учет у психиатра и лечили бы разными лекарствами.

Лукашик тоже нередко лечил Степку, но старым дедовским способом – розгами, или ставил на горох, но тому все было нипочем. Все шалости, проказы, игры – всюду был Степка-Сцяпанка! Очень уж он напоминал Незнайку из знаменитой повести Носова – такой же вечно растрепанный выдумщик и проказник. Но надо отдать ему должное, был он добрым, и активность его была только от избытка энергии, так и распиравшей его худенькое тельце.

Итак, вскочил у Степки на руке прыщик – вскочил и вскочил, дело житейское, как сказал бы Карлсон, еще один знаменитый проказник. Степка почесал его раз, почесал два, а поскольку он только что помогал отцу убирать навоз в коровнике, и руки у него были отнюдь не чистые, эта грязь и попала на ранку. Прыщик начал расти!

Степка сначала, как истинный мужчина, не обращал на него внимания – «само пройдет!» Но само не проходило! Тут Степка вспомнил о том, что мать его в таких делах советовала пожевать хлеба с солью и приложить к руке. Так он и сделал, и оно бы и помогло, если бы тряпочка была чистой. Но Степка взял первую попавшуюся под руку, а попалась ему какая-то грязная тряпица, и привязал хлеб. Сначала ему стало легче, и он успокоился было, да и дел всяких разных мальчишечьих много – не до того!

Но прыщ явно не желал оставлять Степку в покое и продолжал расти! Рука не только не перестала болеть, но стала воспаляться и гноиться, дергаться, прыщик превратился в полноценный прыщ, опухоль шла все дальше и дальше.

Степка уже не мог терпеть боль и хоть и скрывал свои страдания, ходил грустный и притихший, чем и вызвал подозрения отца. Лукашик заставил мальчика показать руку и только ахнул! Сначала он тоже попробовал обойтись своими силами и силами Алеси, но процесс уже пошел, как говорил знаменитый политик, и рука разболелась еще больше.