Народ никогда не предвидит бедствий, которые ему готовят. Можно отлично превратить его права в мнимые, можно подорвать самые основы свободы, он не замечает своего несчастья, пока его не почувствует, пока в его ушах не прозвучат имена осужденных, пока он не увидит, как течет потоками кровь граждан. Тогда, придавленный тяжелым ярмом, он, исполненный ужаса, смотрит в глаза своей судьбе.

Чтобы остаться свободным, нужно быть постоянно настороже по отношению к правящим; нет ничего легче, чем погубить того, у кого нет недоверчивости; слишком большая беспечность народов всегда является предвестником их порабощения.

Но так как постоянное внимание к общественным делам не под силу большинству, к тому же всегда занятому своими личными делами, важно, чтобы в государстве были люди, которые следят за действиями правительства, разоблачают честолюбивые замыслы, бьют тревогу при приближении грозы, пробуждают народ от летаргического сна, показывают ему пропасть, которую роют под его ногами, и торопятся указать того, на кого должно пасть общественное негодование.

Вот почему наибольшим несчастьем, которое могло бы выпасть на долю свободного государства с сильным и предприимчивым государем, явилось бы отсутствие открытых споров, общественного возбуждения партий. Все погибло, когда народ становится безучастным и перестает участвовать в делах, не беспокоясь о сохранении своих прав, тогда как свобода всегда возникает из огня возмущения.

Для сохранения свободы необходимо, чтобы народ всегда был готов принять сторону угнетенных против государя. Когда граждане разделены в своих частных интересах, их порабощают по частям, и тогда наступает конец свободе. Но не будучи склонными к решительному выступлению в защиту чужих прав, каждый, прежде чем подняться в их защиту, должен убедиться в многократном ущемлении своих собственных прав. Трудно поэтому даже представить себе, какие преимущества извлекаются правительством из этого недостатка мужества при отпоре его неправым действиям и как важно для дела свободы не быть столь податливыми.

Я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы всякий раз обращаться к насилию; но под предлогом сохранения общественного спокойствия безмятежные граждане не замечают, что они не выигрывают благодаря своей трусливости ничего иного, кроме все более дерзкого притеснения, и открывают еще больший простор для тирании, так что, когда, наконец, они захотят пресечь ее дальнейшее развитие, будет поздно.

Кощунственное властолюбие толкает правительство к посягательствам на свободу общества; трусливость самих народов, вот что дает возможность ковать им цепи. Сколь ни честолюбивы государи, они были бы куда менее предприимчивы, если бы путь к самодержавию всякий раз был сопряжен для них с необходимостью насилия.

Внимательно пробегая летописи деспотизма, иной раз с изумлением видишь горсть людей, повергающую в трепет целую нацию. Неуместная умеренность народов, роковая склонность к разобщенности, – вот причины этого странного явления. Ибо откуда взяться гласу общества, когда каждый хранит молчание?..

Управляя как самодержцы, государи используют предрассудки. Сами они вполне отдают себе отчет в этом: даже если они предприимчивы, смелы, грозны, они все же не дерзают открыто попирать законы. Какие бы преступления ни совершали государи, они всегда стремятся прикрыть их какой-либо завесой и всегда заботятся о том, чтобы не слишком волновать умы.

Предрассудки основаны на невежестве, невежество же крайне благоприятно для деспотизма.

Это оно, держа повязку перед глазами народов, препятствует им познать собственные права, уяснить ценность этих прав и защитить их.

Это оно, скрывая от народов честолюбивые замыслы государей, препятствует предупреждать узурпацию со стороны неправой власти, мешает пресекать ее успехи и, наконец, низлагать ее.

Это оно, скрывая от народов черные заговоры, тайные происки и хитроумные уловки государей против свободы, постоянно толкает народы в одни и те же сети и ловушки.

Это оно, приучая народы наивно верить стольким лживым уверениям, вяжет им руки, склоняет под ярмо и заставляет молча внимать произвольным указам деспотов.

Это оно, коротко говоря, приучает народы с покорностью выполнять все те повинности, которые налагают на них тираны, и в то же время в тупом легковерии почитать их как богов.

Чтобы подчинить себе людей, сначала лишают их зрения. Государи, уверенные в незаконности своих притязаний и понимающие, что от народа, просвещенного в своих правах, можно ожидать всего, ставят своей целью лишить его самой возможности получать образование. Убежденные к тому же в преимуществах власти над народом темным, государи всячески тщатся сделать его таким. Какие только препятствия не воздвигают они распространению знаний! Одни изгоняют из своих государств литературу, другие запрещают своим подданным путешествия, третьи не дозволяют народу размышлять, постоянно развлекая его посредством парадов, зрелищ, празднеств или же предавая его азарту игры. И все государи поднимаются против тех мудрых мужей, которые возвышают голос в защиту свободы или служат ей своим пером.

Если же они не в силах воспрепятствовать людям говорить и писать, государи противопоставляют просвещению заблуждение. А в том случае, если кто-нибудь поднимет свой голос против их поползновений, они сначала пытаются привлечь крикунов на свою сторону и угасить их пыл посредством подарков, а еще более – обещаний.

Если же добродетель недовольных не поддается подкупу, государи выдвигают против них наемные перья подлых писак, всегда готовых оправдывать угнетение, клеветать на друзей отечества, чернить со всем присущим им искусством защитников свободы, которых они объявляют нарушителями общественного покоя.

Если же этого оказывается недостаточно, государи прибегают к наиболее страшным средствам – тюрьмам, оковам, яду.

Заткнуть рты недовольным означает только помешать народу пробудиться от летаргического сна. Именно за это хватаются стремящиеся его поработить. Но главная забота в том, чтобы не дать пожару захватить все, а это достигается путем создания препятствий для сношений между отдельными частями государства. Потому-то столь важно для государей стеснение свободы печати.

Слишком трусливые, чтобы начать с открытого нарушения свободы, они ждут, пока граждане не дадут им подходящего предлога. А как только он представится, они уж не преминут им воспользоваться.

Если книга содержит какие-либо ясные понятия относительно народных прав, какие-либо вольные мысли относительно предела королевской власти, какие-либо резкие выпады против тирании, какие-либо яркие картины, рисующие прелести той свободы, которую государи стремятся предать забвению, немедленно же эту книгу изымают из обращения как содержащую положения, подрывающие будто бы религию и добрые нравы.

Они поднимают гонения против всякого литературного произведения, способного укрепить дух свободы, называют пасквилем всякую книгу, в которой имеются попытки раскрыть темные замыслы правительства. Под предлогом борьбы против распущенности они душат свободу, свирепствуя против авторов.

Больше того. Чтобы удержать народы в невежестве и преградить всякий доступ полезным знаниям, государи устанавливают должность инспекторов печати, ревизоров и цензоров всех сортов – гнусных аргусов, неусыпно бодрствующих ради деспотизма против свободы.

В странах деспотических печать призвана служить только тому, чтобы ковать цепи. Издание печатных произведений дозволяется только агентам и ставленникам деспота и лишь в целях восхваления его власти.

Когда какой-нибудь народ доходит до подобного состояния, опыт уже больше ничему его не учит. Ни печальные воспоминания о прошлом, ни горечь настоящего, ни страх перед будущим не способны исцелить народ от его неразумных предрассудков. Тщетно доказывать народу, что его обманывают. Он не делается от этого более мудрым: неизменно доверчивый и всегда обманутый, он избавляется от одного заблуждения только для того, чтобы немедленно впасть в новое, и глупость его так велика, что он постоянно попадается в одну и ту же западню, лишь бы только она называлась по-иному.