Эшлин не сразу заметила, что песня оборвалась и она слышит лишь плеск волн и шум ветра.

Первым к ней подбежал брат. Кристалл его все еще продолжал слегка мерцать мягким зеленым светом. Мать осталась в кругу. Отец что-то говорил старейшине, склонив голову и очень тихо, тревожно посматривая на Эшлин. Тревожно, не сердито – от этого было почему-то хуже.

Мэдью грохнулся рядом на колено, тревожно хмурясь.

– Это от этого? – выпалил он.

– Да.

– Хорошо. Тогда мы хоть знаем, в чем дело. Я испугался, что…

– Не дождешься.

– Но мы же…

Эшлин обхватила пальцами запястье брата и почувствовала, насколько у нее холодные руки.

– Да. И это надо сделать сейчас.

– А…

– Хочешь, чтобы все подвиги только после обеда?

– Я не об этом, – фыркнул Мэдью, но щеки вспыхнули.

– Скажи им, что проводишь меня в дом. Быстро.

Он кивнул и бросился обратно в круг. В страсти к опасным выходкам брат и сестра Муин были абсолютно похожи.

В домике солнечный свет, смешиваясь с цветом стола, полок и сундука, становился медовым. Только угольные полосы на полу, напоминали о том, что сейчас должно здесь произойти. Эшлин, у которой все еще кружилась голова, сидела на кровати и рассказывала брату план.

Мэдью рассчитывал, что после спасения сестры старейшина возьмет его в ученики с большим желанием. Эшлин не стала его разубеждать. Может, и так. Ши ценили отвагу и решимость. В любом случае сейчас Мэдью предстояло стать мостом между мирами, и лишнее беспокойство могло стоить жизни.

Домик был выстроен вокруг ствола ольхи, которая соединяла в себе стихии огня, воды, земли и ветра, помогая открывать дорогу в другие миры. Мэдью сел у самого ствола, в кругу, который начертила Эшлин, и, прижав раскрытые ладони к шероховатой коре, закрыл глаза. Эшлин видела, как шевелятся его губы, но не слышала песни. Голос его уже звучал где-то не здесь, первым пробуя тропинку сквозь ткань между мирами.

Угольный след на деревянном полу набирал силу, и черная полоса медленно превращалась в мерцающую зеленую, зарастая курчавым лесным мхом. Эшлин пыталась одним глазом следить за братом, другим поглядывая в окно на случай появления кого-то из старших. Даже голова заныла от этого косоглазия. Что она скажет отцу, матери или старейшине, Эшлин не придумала. Все варианты, приходившие в голову, были один хуже другого.

Когда переплетение линий полностью покрылось мхом, Мэдью завершил песню и открыл глаза.

– Я видел солнце над холмами и тропинку… и развалины замка. Не думал, что у них так красиво, Эш!

– Еще насмотримся. Тебе хватит сил продолжить песню, летя со скалы? – отозвалась Эшлин, сминая в руке мягкую ткань покрывала.

– Если сомневаешься, можешь тут одна посидеть, пока я за твоим Кристаллом сбегаю! – фыркнул брат.

– Идем. Если нас поймают здесь, мы потесним Горта Проклятого в стане опозоривших семью.

Мэдью фыркнул, передернул плечами, будто от холода, и покосился в окно. Эшлин достала из сундука узелок с полезными в пути вещами, и брат с сестрой шагнули к стволу ольхи, за которыми виднелась тропа вдоль скалы.

Они шли молча. Рядом, почти у плеча, покачивались верхушки растущих на дне оврага у ручья сосен. Эшлин чувствовала, как солнце нагревает волосы, видела, как качается в тонком венчике колокольчика толстый полосатый шмель. Блестящие осколки слюды в песке, запах смолы и вереска, ветер с привкусом озерной воды и золотисто-зеленые блики на одежде брата – все это хотелось собрать в котомку за спиной и унести в тот мир, где ей предстояло встретиться с прошлым ради будущего.

Когда они с Мэдью остановились у обрыва, к самому краю которого там, внизу, подходила озерная вода, Эшлин все-таки оглянулась. Отсюда сквозь ствол ольхи едва виднелись очертания крыши домика. Кто бы ответил, чего душа сейчас больше боится – не найти Брадана, ученика друида, или снова встретить его?

Мэдью остановился на краю, в шаге от обрыва. От влажного ветра щипало в носу. Эшлин взяла брата за руку и почувствовала, что дрожит, – хорошо, что под платьем не видно. Старшим нельзя бояться.

Пальцы Мэдью казались горячими. Он снова запел, отдавая Вратам силу ольхового дерева, чтобы выстроить ферн – мост между мирами. С каждым словом его песни перед скалой в воздухе проявлялся тот узор, что нарисовала Эшлин на полу домика, становился все ярче, пока не превратился в деревянные щиты с орнаментом из мха. Они возникали один за другим, обозначая верную тропу прямо в воздухе. Внизу волны озера бросались на скалу и откатывались прочь, обнажая похожие на кривые зубы прибрежные камни.

Вдохнуть. Выдохнуть. Нельзя коснуться одной ногой тропы, что уходит в другой мир, оставаясь другой на земле этого. Брат продолжал петь, поэтому вместо слов трижды сжал руку сестры, отсчитывая мгновения до прыжка. По третьему счету они подпрыгнули и приземлились на первый щит.

Эшлин старалась не смотреть вниз, только вперед. К счастью, щит не качался, будто лежал на твердой земле. Но когда они с Мэдью ступили на шестой щит, тот задрожал, а воздух вокруг сгустился и так сдавил путешественников, будто они пытались протиснуться сквозь колодец, набитый песком.

Впереди темнело густое дождевое облако. Ударом в спину обоих втолкнуло прямо в его середину, и они пролетели сквозь влажный туман, пахнущий мхом, деревом и болотом.

Когда Эшлин открыла глаза, так и не отпустив руки брата, они уже стояли на песчаной тропе, а густой туман клубился со всех сторон, открывая лишь около двадцати шагов впереди и столько же позади. По обеим сторонам тропы, сквозь серую дымку и сумерки, иногда проглядывали очертания людей, холмов, леса, поля, реки или замка. Они были зыбкими и сменяли друг друга, как тени, что приходят в беспокойном сне.

Что-то было не так. Туман должен был отпустить, но он все так же сдавливал, толкая вперед по тропе. Было тяжело дышать и стоять на месте. За спиной то блекли, то снова проявлялись очертания скалы, с которой они шагнули. Впереди то открывалась часть дороги, то снова исчезала в густом тумане. Все пространство между мирами взбудораженно дышало, и Эшлин почувствовала себя соринкой, попавшей в нос великана, который вот-вот чихнет.

Мэдью стоял, наклонив голову, и сопротивлялся изо всех сил, пытаясь сделать несколько шагов назад, туда, откуда они пришли. Эшлин он тянул за собой.

– Надо вернуться, мы тут задохнемся!

– Нет, поздно уже, – с трудом выдохнула Эшлин.

– Поздно будет, когда нас размажет так, что уши найдут в будущем, а зад истлеет в прошлом!

– Не знаю, что это, но пока не размазало.

– Идем назад, позовем старейшину, он поможет, а то и я здесь Кристалл потеряю!

– Испугался?

– Просто у меня голова есть… и у старейшины… а у тебя…

В этот момент поднялся вихрь, и Эшлин не смогла удержать брата за руку. Их разнесло в стороны, она лишь видела, как вспыхнул зеленым его Кристалл у выхода к скале. Ее же тянуло вперед, в самую гущу тумана.

– Я позову… – успела она расслышать голос брата, прежде чем пахнущий прелой землей туман окутал ее целиком. Уши наполнились низким гулом, мир вокруг дрожал, и сквозь эту дрожь, которая отзывалась во всем теле, Эшлин вдруг услышала свой голос. Он пел песню, что строит мост между мирами. Только она могла поклясться, что летит сквозь пространство кувырком, не открывая рта.

А потом сознание окончательно ее покинуло.

Щеку царапнуло. Это было хорошо. Значит, она точно жива.

Эшлин открыла глаза и увидела, что лежит среди замшелых камней. Пахло дымом и сыростью. Небо было затянуто серым, но кое-где проглядывали голубые прорехи. Над лицом поднимался на стебле лиловый полевой колокольчик, который так трепало ветром, что казалось – он вот-вот зазвенит.

Обычный выход из Врат был совсем в другом месте, неподалеку от замка с серыми башнями, в сосновом лесу. Куда же ее выкинуло? С такими мшистыми камнями это место могло оказаться далекой от людей окраиной мира, где обитают чудовищные фоморы. Воины Дин Ши в вечной Зеленой войне теснят их к морям, отвоевывая скалистую голую землю, где потом поднимутся цветы, травы и леса.