«Ну же, Иви, давай! – выкрикнула она про себя. – Просыпайся!»

Фигура заморгала, но начала приближаться.

От нее пахло углем.

Сквозняк пробился в щель между створкой и оконной рамой, пошевелив бежевую портьеру. Свет зимнего полудня пробился сквозь ткань и упал на часы возле кровати, на циферблате которых красовалась трещина и не хватало секундной стрелки. Если потрясти часы, было слышно, как она позвякивает внутри.

Время превращалось в игрушку у нее в руках.

Реальность постепенно обретала форму. Время и пространство возвращали свое значение, дополняя друг друга. Они переплетались со всем, существовавшим под солнцем. Иви мигнула – раз, потом другой. Кровь побежала по венам, и она смогла медленно пошевелить затекшими пальцами, запястьями, руками – будто к ней возвращалась телесная память. Поднесла ладони к глазам и осмотрела их, словно видела впервые. Разглядывала их жадно и одновременно пугливо, как если б только они доказывали, что она действительно существует.

С трудом попыталась сесть, как ребенок, который только осваивает эту науку. Надо было заново учиться всему на свете.

Иви сделала осторожный вдох. Как обычно, он отозвался острой болью.

Сердце отчаянно колотилось в груди. Пыталось вырваться наружу и напомнить владелице, что она еще жива. Трясущимися руками Иви схватила часы, чтобы узнать, сколько времени.

– Сейчас одиннадцать тридцать семь, утро, – заговорила девушка нараспев, – и я только что проснулась. Я в постели, у себя дома. Меня зовут Иви Ян.

Она сделала глубокий вдох.

Судорожные припадки учащались – и продолжались с каждым разом все дольше. Тем не менее каждый был столь же ужасен, как самый первый. Иви отставила часы, сбросила с себя одеяло и опустила ноги на пол. Он вполне мог быть из сухого льда: плитка безжалостно обжигала холодом.

«Чертова зима…»

Ноябрь на севере Тайваня был серым, сырым и пронизывающе студеным, нагоняющим тоску, как всегда.

«Проклятье!»

Она не могла отыскать тапочки. Ногами разбрасывая смятые носовые платки, пластмассовые контейнеры и груды одежды, прокладывала себе путь в ванную. Хрустнули в упаковке «Спайси Читос», к подошве прилипла сырная крошка. Иви отряхнула ее и оглядела комнату в поисках заколки для волос, похожей на зуб акулы.

Посмотрев на себя в зеркало, она поняла, что ноябрь в Тайбэе – не единственное унылое зрелище.

Ее глаза были красными, а мешки под ними – почти синими. На лице читалась предельная усталость. Слизистая отзывалась жжением при каждом вздохе. Иви расчесала сыпь на шее до крови и теперь сковырнула подсохшую болячку. Потерла виски, и с них хлопьями посыпались частички кожи. Ей всего двадцать восемь, а кожа уже ни к черту.

У нее были высокие скулы и точеные черты – без единой плавной или округлой линии. Но в этой остроте таилась странная красота. За последние несколько лет Иви превратила себя в поджарого шакала, без единого грамма жира. Некогда просто худые, ее щеки теперь запали. Термобелье, некогда облегавшее тело, висело. Невысокая, метр шестьдесят, и стройная; из тех, кого не заметишь в толпе. И тем не менее с какой-то внутренней свирепостью, как у опытного хищника.

Ополоснув лицо горячей водой, девушка наконец почувствовала себя прежней. Будто в ванне выдернули пробку или прочистили трубу.

Мокрые волосы прилипли к щекам и к шее за ушами, поэтому Иви автоматическим жестом подхватила с вешалки полотенце и промокнула их. Дрожа, пробежала в комнату, чтобы набросить куртку, валявшуюся на диване, себе на плечи. И только тут заметила, что оставила телевизор включенным.

«…Как только молодые косатки набираются достаточно сил, чтобы сопротивляться прибою, они начинают учиться охоте. Сперва тренируются на водорослях. Но хотя водоросли качаются с волнами, они не могут уплыть, спасаясь от нападения, поэтому вскоре молодняк переключается на живую добычу. – Рассказчик с поставленным голосом сделал паузу для пущего эффекта. – Такой, например, как эта морская корова, устроившаяся на пляже слишком близко к воде. Косатки стаей подходят к берегу и ждут – словно серферы, ловящие волну. С волной они выбрасываются на пляж, стараясь схватить морскую корову и утащить за собой…»

Им удалось ее ухватить. Но пока еще не убить.

Морская корова поплыла в открытый океан, и стая молодняка окружила ее, преследуя.

«Узнай свою добычу. – Иви как будто услышала шепот косатки. – Изведай течения и глубины. Выиграй время. Не дай себя отвлечь».

Ей захотелось остановить море, не дать ему излиться в ее комнату, но она не смогла отыскать пульт от телевизора под грудой одежды на диване. По крайней мере, ей удалось выловить мобильный из щели между подушкой и подлокотником.

«…Косатки – это жестокие и умные хищники, охотящиеся стаей. Они убивают даже своих, если те представляют угрозу для их семьи». Море пульсировало у нее внутри, вместе с кровью. «Но даже самые безжалостные убийцы могут испытывать скорбь. Недавно на острове Ванкувер в Канаде люди стали очевидцами того, как самка косатки по кличке Талекуа, что на языке чероки означает “достаточно двух”, несколько дней носила на спине тело своего мертвого детеныша…»

Иви поежилась и потерла нос. Телефон завибрировал. Из глубин экрана всплыло лицо Ховарда Хсу. Она сбросила звонок и скользнула по ледяному полу на кухню.

На столе валялось с десяток стеклянных бутылок. Гудели фруктовые мошки, привлеченные остатками белой жидкости на дне одной из них, которую она забыла сполоснуть. В миске лежала манту – паровая булочка, – выглядевшая напрочь засохшей. И бог с ней. Иви подняла крышку кастрюли на плите. Внутри было нечто липкое, невнятное. Возможно, остатки мисо-супа – теперь уже не поймешь. Иви взяла ложку, поднесла к носу. Вакамэ[2], бесцветные и плесневелые. Она помедлила секунду, прежде чем понюхать их.

В холодильнике было пусто, в доме никакой еды. Иви оглядела мусор, валявшийся в гостиной. Может, попросить Твига зайти и помочь с уборкой? А какой сегодня день? Четверг или пятница? Она не была уверена. Телефон снова завибрировал одной непрерывной трелью. Вспомни черта… На этот раз она ответила на звонок.

– Привет, ты просила позвонить, если будет работа, – зашептал Твиг ей в ухо. – Есть кое-что в Ваньлуне, через реку от тебя. Квартира, тридцать пиньиней[3], на третьем этаже в старом жилом доме. Тело уже увезли. Адрес…

Внезапно его голос прервался. Послышался фоновый шум и заговорил другой мужчина, точнее, не заговорил, а прокричал:

– Я тебя разве не предупреждал, что ей нужен отдых? А? По-твоему, с нее недостаточно, что ли?!

Девушка уже хотела ответить, когда говоривший обрушил свой гнев на нее:

– Привет, Иви! Слушай меня: если попытаешься взять эту работу, если хоть нос высунешь из квартиры, я тебя к чертовой матери уволю! Даже не думай показываться там! Я прикажу Ширли с Твигом запереться от тебя!

Не дожидаясь ответа, он повесил трубку. Как всегда, все за всех решил.

«…Такая скорбь по своему потомству кажется почти человеческой, что крайне нехарактерно для кита-убийцы…»

Талекуа медленно плыла по морю – воплощение горя меж поблескивающих на солнце волн, которые продолжали изливаться в комнату.

Иви не могла больше оставаться здесь – ни на море, ни у себя в гостиной. Она оделась: водолазка под куртку, джинсы под спортивные штаны, шерстяные носки под замшевые ботинки цвета хаки. Схватила ключи с фигуркой кита на брелке и выскочила за дверь.

Ноябрьское небо было угнетающе серым. Безжизненное солнце блекло отражалось от жестяных крыш и железного сайдинга. Казалось, всем вокруг некуда податься и нечего делать; люди будто таяли и растворялись день за днем, обреченные на распад и разложение.