«Всё пропало! Всё пропало!».

Я явственно услышал, полный ненависти голос Антони.

— Ну, тварь, если это опять ты…

Руки действовали, я отпер погреб, зашёл с Агатой на руках внутрь, запер замок… И, миг подумав, подсунул ключ под дверь, вытолкнув его наружу. Сбежав по лестнице вниз, я принялся шарить в поисках нужного кирпича. Наверху скрипнула дверь комнаты Антони, послышались его шаги в коридоре. Времени почти не оставалось.

«Я не успеваю открыть подвал! Проклятый кирпич! Где же ты был?!».

Время вышло. Я схватил первую попавшуюся бутылку вина, ударом об стену сбил горлышко, и всыпав себе в рот всю склянку снотворного, запил его в несколько глотков.

«Мормилай! Ко мне!» — взревел в голове голос хозяина.

Я сжался, падая на пол, обхватил колени и замер.

«Ко мне, проклятая тварь!»

Меня словно плетью хлестнула боль. Я выгнулся, едва не сломав спину, и шатаясь, рванулся к двери. Дверь была заперта, и я принялся бросаться на неё, пытаясь выбить. То ли дверь была хорошо сработана, то ли всему виной лестница, идущая вниз, из-за которой мне было не разогнаться для удара… Дверь не поддавалась. Послышался выстрел. Затем крик. Антони звал Войцеха и меня. Он вопил, как резанный… В сущности, так и было. Его убивали, загоняя, как дичь, в собственном доме. А я, сходя с ума от раздирающей тело боли, бился в дверь. Мои движения становились медленнее, в ногах почудился холод и тяжесть. Я занёс окровавленный кулак для очередного удара, как вдруг почувствовал, что падаю назад. Сознание покидало меня. Последним, что я помнил было странное ощущение… Будто мне на голову упала тяжёлая плита, а затем лёгкость и тепло.

От многого можно человека уберечь. Но никого не спасти от собственной глупости и жадности.

Мысли кружились, слово ворох осенних листьев, разноцветные, выцветшие, отмершие. Очень сильно мутило, в груди то и дело саднило от боли, а желудок непрестанно сжимался от рвотных позывов.

— Опять захрипел, — произнёс надо мной чей-то голос. — Живучий-то какой…

Лица коснулись шершавые ладони, ко рту поднесли чашку с водой. Пахло травяным отваром. Не открывая глаз, я принялся пить маленькими глотками.

— Убирай-убирай, — снова заговорил голос, я признал, что он принадлежат Майе. — Сейчас опять всё заблюёт.

Открыв глаза, я тотчас зажмурился. Из окна лился яркий свет. Ночная гроза давно прошла, стоял светлый и солнечный день. Рядом кто-то ахнул. Мы были на кухне, дверь в винный погреб открыта. Агата, склонилась надо мной, напуганная, бледная. За столом сидели Майя, Анна и Якоб. У конюха было сильно разбито лицо.

«Легко отделался, — подумал я. — Могли и убить. Но не стали… Женщин, я так понимаю, тоже не тронули».

— Где тебя черти носили? — донёсся моего слуха слабый, прерывистый голос.

Я повернулся на него. Войцех был здесь же, сидел на полу привалившись к стене, прямо как я. Его грудь медленно вздымалась и опускалась, с сиплым свистом выгоняя воздух. Старик был ранен в правое плечо и, кажется, лёгкое. Перекатившись на бок, я встал на колени, опёрся о стул и осторожно поднялся. Пол под ногами качало, как палубу фрегата.

— Я спросил, где тебя носило, ублюдок?! — визгливо крикнул мне в спину Войцех. — Это ты во всём виноват! Ты подвёл его! Подвёл…

Я не слушал бессмысленные проклятия умирающего, а шёл в поисках трупа. Я хотел его видеть, убедиться, что Антони мёртв. Стены дома ходили ходуном, то и дело ударяя меня в плечи. Иногда я падал, но вставал, упрямо бредя к цели.

«Зов исчез. Жар в затылке не просыпается. Неужели… Я не верю».

Дойдя до спальни Антони, я заметил на полу кровавые разводы.

«Кого-то тащили сюда, но горничные ещё не приходили, некому было вызвать».

Толкнув дверь, я зашёл в комнату, куда меня многие дни, недели и месяцы призывал мерзкий и злобный голос распущенного мальчишки, которому не суждено было стать мужчиной. Антони лежал на своей роскошной постели иссиня-бледный. Шёлковая, некогда белоснежная пижама напиталась кровью и теперь топорщилась твёрдыми складками. Я подошёл ближе. У парня было перерезано горло. Глаза навыкате, распахнуты в удивлении.

«Да уж было чему удивляться, Антони. Те люди, которых я по твоему приказу убивал, тоже были крайне удивлены. Теперь у вас ещё больше общего».

Бестрепетно и спокойно я расстегнул пижаму у его на груди. Амулет был на месте. Дымчатый кристалл, в котором клубилась тьма. Подняв голову Антони за волосы, я стащил с него цепочку с амулетом. Едва пальцы коснулись камня, в груди растеклось живительное тепло, а ноги задрожали от нетерпения

«Надень! Поскорее надеть его!» — шептало сознание.

Я так и сделал. Чуда не случилось. Амулет не раскололся, возвращая мне украденное. Небеса не разверзлись, принимая, мою изувеченную душу. Не изменилось ничего, кроме одного — был убит тот единственный, что мог мне приказывать.

«С тобой покончено, Антони. Ни жалости, ни сожалений, ни раскаяния. Я обещал это себе. Но остался ещё один. Тот, кто сделал это со мной».

Развернувшись, я вышел прочь, оставив в покое мертвеца. Слабость мало-помалу отпускала. Но не пустота занимала её место… Азарт, просыпался внутри меня, заставляя мысль работать. Войдя на кухню, я принял из рук изумлённой Агаты чашу с травяным отваром, и сев за стол, принялся мелкими глотками пить.

— Как ты посмел… — едва слышно прохрипел Войцех. — Проклятый стервятник… Как ты смел… касаться его тела?! Немедленно сними… то, что забрал!

Я обернулся на голос и впервые понял, что дворецкий ничуть не лучше собственного мёртвого хозяина. То, что раньше я списывал на достойную уважения верность, теперь мне казалось вопиющей глупостью.

— Кого ты оплакиваешь, старый дурак? — сказал я, ещё не понимая происходящего. — Он был транжирой, пьяницей, насильником, убийцей.

В повисшей тишине, тихо вскрикнула Агата, а Войцех уставился на меня полными ужаса и смятения глазами.

— Ты… ты… ты! — дрожащими губами прошептал дворецкий. — Якоб… отправляйся за…

Договорить Войцех не успел. В горле заклокотало, старик сжался и завалился на бок, перестав дышать. Его тело ещё с минуту дёргалось, а потом всё закончилось. Я поднял глаза на мертвенно бледного конюха. Он, как и все, изумлённо смотрел на меня, не спеша совершать необдуманные поступки.

— Как скоро вернётся Сабина, узнав, что её обманули на счёт смерти сестры? — проговорил я, обводя слуг взглядом.

Они молчали. Мой глухой с хрипотцой, совершенно утративший эмоции голос, казалось, лишал их воли. Я же наслаждался производимым эффектом, ещё не успев, как следует удивиться и обрадоваться нежданному возвращению ещё одной частицы себя.

— Дня через четыре, — ответил, наконец, конюх.

— Род Веленских пресёкся, — громыхнул я, заставляя их вжиматься в стулья. — Сабина стара, она не выйдет замуж снова, не родит, ваша хозяйка одной ногой в могиле.

Никто не отвечал, все с ужасом смотрели на мормилая. Я знал, что сейчас очень важно подбирать слова, чтобы достучаться до каждого из них, чтобы ничего не сорвалось…

— Не думаю, что вам удастся найти новую работу в этом городе, — продолжил я. — Слуги, при которых убит господин, а сами они остались живы… Это, скажем так, плохая примета. Для одних вы будете проклятыми, для других сообщниками душегубов, что сделали это.

На меня смотрели молчаливые и напуганные лица.

— Вы не найдёте новую работу, придётся уехать… Очень далеко… Но это в том случае, если вас не запытают в казематах во время прокурорского допроса. Когда Сабина отойдёт от горя, она обрушит на вас весь свой гнев… Всю бессильную ярость… Всё отчаяние. Она не станет слушать. Вы все для неё будете виновными.

— Но мы же ничего не знали… — прошептала Майя.

— А это даже хуже, — я кивнул ей. — Значит, тебе будет нечего сказать на допросе. Придётся придумывать. Потом от боли ты обязательно собьёшься, и пытка продолжится, только с самого начала.