Корреспондент областной молодёжной газеты Женя Иволгин возвращался из далёкой деревни, куда был командирован по критическому письму. Председатель колхоза встретился и простился с ним крайне недружелюбно, даже не дал транспорт до станции, мотивируя это якобы поломкой машины. А рейсовые автобусы уже не ходили. Жене пришлось возвращаться своим ходом и прятаться под капюшоном дождевика, чтобы не промокнуть под начавшимся дождём.

До станции было около пяти километров. Женя преодолел примерно треть пути, когда за спиной послышался рокот мотора и в лужах блеснули лучи фар. Это была крытая брезентом машина, водитель которой проявил благородство, затормозил, приоткрыл дверцу кабины и крикнул:

– Тебе куда, пешеход?

– На станцию, – сказал Женя.

– Садись, довезу, – пригласил водитель.

Расположившись на стареньком, покрытом рогожкой сиденье, Женя облегчённо вздохнул:

– Спасибо. Я уже думал, что околею на этой безлюдной дороге.

– Да, места здесь глухие, настоящий медвежий угол, – отозвался водитель. – И чего тебя потянуло в такую темень? Переночевал бы до утра.

– Не получилось. Я тут в командировке, а дело такое, что ни ночлег, ни транспорт не положены.

– Ревизор, что ли?

– Нет, корреспондент.

– Понятно. Видать, какую-то правду решил написать?

– Решил, да вот не знаю, напечатают ли.

– А что, у вас не всякую правду признают?

– Не всякую, – ответил Женя.

– Нелёгкая тогда у тебя работёнка. Зачем же занялся таким делом?

– А чёрт его знает! Может, брошу когда-нибудь. Хотя везде свои сложности.

– Это верно, – согласился водитель.

Его сухощавое лицо и грубоватые жилистые руки время от времени освещались вспышками молний. Словно защищая от них автомобиль, водитель часто переключал скорости, нащупывая лучами фар колею, особенно на взгорках, дабы не заехать в кювет, за которым тянулись неровные силуэты телеграфных столбов, и за ними ещё не освободились от листвы берёзы и осины.

– Ну и шоссе… – пытаясь продолжить разговор, сказал Женя.

– Да. Не ремонтировали с послевоенных времён, – ответил водитель. – Некому. Мужиков в деревнях мало. Кого-то ещё в тридцатых годах на стройки и заводы позабирали, а многие не вернулись с войны. Вот дороги в этих местах и остались без хозяина. Скорее бы добраться до графских развалин. Дальше начинается асфальт до самой станции. – А что это за развалины? – поинтересовался Женя. – Я видел какие-то утром, когда ехал на автобусе мимо деревни, не знаю, как она называется.

– Это Огибалово, – сказал водитель. – Но так оно только по почтовому адресу значится, а в народе называется матерно.

– Почему же матерно? – рассмеялся Женя.

– Его так ещё до революции назвали. Говорят, тамошний граф был большим охотником до женского пола. Ни одну девку замуж не выдавал, пока самолично не проверит её достоинства. Такой, говорят, у него был обычай. Не знаю, правда ли это, или выдумка. Но легенда такая ходит. Поэтому, мол, прозвали деревню бранным словом, а усадьбу спалили во время революции.

– А я было подумал, что это руины после бомбёжки, и даже решил заметку написать о том, почему бы в этом строении с колоннами не провести ремонт и не переделать его в дом культуры.

– Какая там культура? – воскликнул водитель. – Тут не дом культуры, а другой дом надо открывать. Народ местный памятлив, не позволит устраивать концерты на месте бывшего притона…

Водитель не успел договорить, как машину резко занесло, и она пошла юзом в сторону кювета. Плавно нажав на тормоз, чтобы сбавить скольжение, водитель почти склонился над баранкой руля и сумел войти в колею.

– Вот чёрт! – в сердцах произнёс он. – Не хватало ещё заночевать в канаве или за трактором переться на ночь глядя. Слава богу, пронесло! Теперь уже и до графских развалин, кажись, недалеко, доберёмся. – Вглядываясь на поблёскивающие впереди лужи, водитель помолчал, а затем вернулся к прежней теме: – Кстати, меня тоже удивляет эта история с усадьбой. Если б граф был другим человеком, то, наверное, давно бы уже отремонтировали бывший барский дом. Но уж больно крепка память народная. Столько лет прошло, революции, войны, а о проделках графа здесь до сих пор забыть не могут.

– Вообще-то если посчитать, то после революции времени прошло не так уж много, – заметил Женя. – Всего лишь сорок три года. Должно быть, ещё живы очевидцы, и они могут рассказать, что было на самом деле.

– Стариков не припомню, а вот бабки, действительно, живы, – согласился водитель. – Я вообще-то из другого района, но случается бывать здесь по делам промкооперации, так что кое-что знаю.

Между тем в ветровом окне вспыхнули молнии и на фоне чёрного неба показался далёкий холм с крышами изб и качающимися, как маятники, редкими огоньками уличных фонарей.

– Подъезжаем, – сказал водитель.

Вскоре стали отчётливее видны линии улиц и при спуске к речке остатки бывшей усадьбы.

Не сбавляя скорости, машина пошла по деревне. Несмотря на ещё непоздний час, во многих домах был погашен свет. То ли люди испугались грозы, то ли устали от дневных забот и рано улеглись спать. Вот только собаки не дремали. Услышав шум мотора, они, как верные сторожа, устроили шумную встречу незваному гостю. Некоторые вынырнули из подворотен и выбежали навстречу машине.

– Вот бесы, – усмехнулся водитель, и в этот момент он резко нажал на тормоз.

Но не четвероногие охранники заставили его сделать неожиданную остановку, а появившийся словно из-под земли мужчина с непокрытой головой в расстёгнутой телогрейке. Первая мысль, которая пришла в голову, – пьяный. Но, приглядевшись, водитель и Женя увидели, что человек крепко стоит на ногах и машет рукой с просьбой о помощи.

Остановив машину, водитель приоткрыл дверь и спросил:

– Что случилось?

– Беда! Матери плохо, – сильно волнуясь, срывающимся голосом произнёс мужчина.

– Что с матерью?

– Сердце. Нужно на станцию за неотложкой.

– Почему не вызовешь по телефону?

– Нет связи.

– Ну что ж, садись, – водитель пригласил мужчину в кабину, но тот почему-то остался на прежнем месте.

– Чего ж не садишься?

– А как я мать одну оставлю?

– Попроси соседей.

– Не могу. Поссорились мы вчера.

– Вот незадача, – водитель посмотрел в сторону Жени. – Послушай, может быть, побудешь здесь, пока мы за врачом слетаем? – Хорошо, – согласился Женя.

Он вышел из машины и пошёл следом за мужчиной к распахнутой калитке, за которой из окошек избы-пятистенки слабо струился свет.

Сняв в сенях дождевик, Женя прошёл в избу, половину которой занимала большая русская печь. Возле неё над полатями был пристроен голбец, широкая крышка которого служила покоем, и там за занавеской находилась больная старушка.

– Мама, я поеду за доктором, – негромко сказал мужчина. – Вместо меня побудет вот этот молодой человек. Если что, он даст лекарство, ладно?

– Хорошо, поезжай, – послышался слабый голос старушки.

Оказавшись в незнаком доме, Женя растерянно огляделся по сторонам. В отличие от многих крестьянских жилищ здесь было мало икон. На стенах висели пожелтевшие фотографии и несколько старых литографий, на одной из которых была изображена старинная усадьба с большим домом с колоннами, возможно, та, от которой остались только развалины.

– Что же ты стоишь, сынок? – Женя услышал обращённый к нему женский голос. – Присядь к столу. Покушай, пожалуйста. В кувшине – топлёное молоко. В тарелке под полотенцем – хлеб. Не стесняйся. Стаканы чистые, – старушка говорила по-матерински негромко и заботливо. Чувствовалось, что её мучает боль, и казалось удивительным, как она находит силы проявлять заботу о постороннем, совершенно незнакомом человеке.