– Тогда постарайся не говорить, что ты там работаешь. Но твоего звонка будут ждать. И ради бога, держись спокойно и уверенно. Чтобы Жужу не догадалась, что ты берешь интервью первый раз в жизни. Она считает тебя ведущей журналисткой этой газеты. А я встречала многих ведущих журналистов и уверена, что ты вполне способна ею быть.

– Но я не сумею!

– Где твое британское мужество? Где твой дух Дюнкерка?[6] Где та часть тела, которую мы, американцы, называем хребтом? Перестань дрожать и действуй, Кейт! Даже если не получится – что в этом ужасного? А я знаю, у тебя получится, Кейт.

Голос Джуди был еле слышен, но в нем отчетливо звучали сердитые ноты, и Кейт поняла, что ей будет намного легче взять интервью у Жужу, чем объясняться потом с Джуди, если она этого не сделает. Немного помолчав и заметно подняв тем самым стоимость разговора, Кейт сдалась.

В бледно-розовой тунике, едва прикрывавшей задницу и придававшей ей какой-то неземной вид, и в блестящих белых виниловых сапожках, Кейт сидела с открытым блокнотом на краешке постели в номере Жужу. Дыхание у нее перехватывало, голова кружилась, а в душе было ощущение безотчетной тревоги. Сама Жужу, теперь уже не столько балерина, сколько одна из тех личностей, которые известны благодаря частому появлению на экранах телевизоров, блондинка с превосходно уложенными волосами, выглядела где-то лет на тридцать пять, а возможно, и на двадцать. Внешне просто символ семейного очага и домашнего уюта, она скромно сидела в оранжевом парчовом кресле, в очках на кончике носа и с ниткой в руках: она чинила бусы, разорванные во время скандала накануне вечером.

Вся кровать была завалена бриллиантами и фотографиями драгоценностей с проставленными на них датами.

– Приходится возить с собой эти фотографии: в Америке есть правило, что, когда возвращаешься в страну, надо либо доказать, что драгоценности были у тебя и до отъезда, либо платить пошлину, – объяснила Жужу. Она скрылась в ванной, сменила свой длинный восточный халат на полотенце, вернулась, смела с постели Кейт, бриллианты и фотографии и улеглась на нее сама, а массажистка занялась ее правой икрой. Не дожидаясь вопросов, Жужу сама заговорила о том, что если хочешь жить полноценной и насыщенной жизнью, то надо не казаться ни слишком худой, ни слишком молодой и никогда не ворчать и не хныкать. – Каждый мужчина, который когда-нибудь хотел на мне жениться, непременно говорил мне: «Жужу, раньше я любил свою жену, но теперь она просто изводит меня своим ворчанием. Я не могу выносить этого брюзжания, когда прихожу с работы». А еще-о-о все мужчины любят хорошо поесть, и они не переносят, когда у них под носом женщина сидит на диете. К тому же, если женщина хочет, чтобы у нее было хорошее лицо, она не должна быть чересчур худой. Так что приходится выбирать. Лично я ем все, чего душа пожелает, но осторожно.

Жужу была способна припомнить что-нибудь, только если вспоминала, в какое платье она была тогда одета.

– Расскажите о вашей встрече с генералом де Голлем.

– А-а-а, тогда на мне было коричневое платье с кружевами.

– Как вы любите проводить свободное время?

– Хожу по магазинам. Всегда. У меня с тряпками просто нескончаемый роман. Я их привезла с собой целых двадцать восемь футов! – воскликнула она и, вскочив с кровати, потащила Кейт в свою гардеробную. Там действительно на передвижных вешалках общей длиной в двадцать восемь футов висела масса превосходно сшитой одежды. – В поездки я с собой много не беру. Мне незачем пускать пыль в глаза, достаточно быть просто шикарной, – объяснила Жужу. – Я покупаю все только у Кристиана Диора. Это моя любимая фирма, если говорить об одежде. Какой у меня размер? Восьмой, дорогуша. Ну, может быть, в чем-то девятый. Но если честно, то десятый. – Она покрутила перед собой бесподобную горжетку из светло-серой шиншиллы. – Я одеваюсь лучше всех в мире. У меня самые прекрасные вещи. Я и работаю только для того, чтобы за все это платить. Но из-за работы у меня слишком мало времени остается на магазины. Мне даже некогда все это примерить! – Она бросила на Кейт оценивающий взгляд. – Знаете, никогда не ходите по магазинам одна. Они обязательно уговорят вас купить что-нибудь такое, что совершенно не смотрится при широком заде. Да, голубушка, у меня широкая задница и у вас тоже, не обижайтесь. Ничего, не расстраивайтесь, мужчинам это нравится. – Еще один заинтересованный взгляд, а потом, как бы между делом, Жужу вдруг сказала: – Вам повезло, у вас такой же размер, как у меня.

– Но у меня двенадцатый, и то я в него влезаю с трудом, – удивилась Кейт.

Жужу внимательно оглядела ее:

– Попробуйте примерьте что-нибудь из моего.

Она оказалась права, размеры у них действительно были одинаковые.

– Прекрасно. Теперь мы сможем мне еще чего-нибудь купить, а вы сможете это примерить, – заявила Жужу.

Она немедленно позвонила в магазин Кристиана Диора и попросила их прислать, как она выразилась, «что-нибудь представительское». Изнемогая от жары в слишком сильно натопленной комнате, Кейт в озверении примеряла одну вещь за другой, а Жужу выбирала, лежа на кровати, пока массажистка трудилась над теми местами, где Жужу что-то беспокоило. Купила она много.

Затем снова зазвонил телефон. Жужу послушала, а потом холодно сказала в трубку:

– Нет, я никогда не делала подтяжку лица. Я подала было в суд на эту журналистку, на Сузи, потому что я вообще никогда ничего не подтягивала. Я хотела вчинить ей иск на миллион долларов. Но разве у меня есть время таскаться по судам? – Она с треском бросила трубку и раздраженно фыркнула.

Кейт инстинктивно поняла, что пора сматываться, и закрыла блокнот. Джуди предупреждала ее, чтобы она не сидела у Жужу слишком долго. Она поблагодарила за интервью, попрощалась, проскользнула между двумя парикмахерами и вышла на Пикадилли. По сравнению со спальней Жужу эта грохочущая лондонская улица показалась ей и тихой, и спокойной.

Лили лежала ничком, распростершись на скользких, облепленных водорослями камнях. Ноги и руки у нее кровоточили, спутанные мокрые волосы космами падали на плечи, а то немногое, что оставалось от розового платья, прикрывало лишь ничтожную часть ее хрупкого, уже женского, но еще и подросткового тела. На фоне голубого Эгейского моря она казалась обессиленной – впрочем, как-то не до предела обессиленной.

– Снято, – проговорил Циммер. – Обрати внимание на глаз, Лили. – Когда Лили уставала, левый глаз у нее начинал немного косить. – Пожалуйста, давайте сделаем еще дубль, пока солнце невысоко и не наступила жара. И помни, – снова обратился он к ней, – ты чуть жива, у тебя нет сил пошевелиться, ты только что спаслась после кораблекрушения.

«Пожалуйста» – вот в чем главная разница между Сержем и Циммером, подумала Лили. Циммер обращается с тобой не просто как с куском мяса. Он всегда вежлив, постоянно подбадривает, проявляет какую-то заботу, причем независимо от того, что именно не ладится в этот момент на съемочной площадке. А на ней всегда что-нибудь идет не так, как надо. Если бы Циммер при этом всякий раз останавливал работу и начинал выяснять, кто виноват, то споры занимали бы практически все время и к съемкам так никогда и не удалось бы приступить. Поэтому он только улыбался тонкой, едва заметной улыбкой сквозь плотно сжатые губы – у него это было признаком гнева и сигналом окружающим об опасности – и мягко покачивал головой, как бы молясь про себя: «О Боже, дай мне силы все это вытерпеть!»

Вежливость и внимание Циммера были не более чем одним из его рабочих приемов, выработанных за долгие годы в кино, причем особенно полезным, когда приходилось иметь дело с женщинами. По опыту Циммера лишь единичные мужчины оказывались действительно способными на доброту по отношению к женщинам – если, конечно, это не входило в их служебные обязанности. Но, если хочешь получить от женщины максимальную отдачу, будь то на кухне, в постели или на съемочной площадке, надо ее постоянно хвалить, поощрять, но при этом уметь самому оставаться достаточно официальным и властным.