Я почувствовала, что он стоит сзади.

– Что ты от меня хочешь, Ричард?

– Гляди на меня.

Я замотала головой.

Он тронул меня за плечо, я отдернулась.

– Ты даже не можешь выдержать мое прикосновение?

Впервые в его голосе послышалась боль, резкая и глубокая.

Я повернулась. Мне надо было видеть его лицо.

Глаза блестели непролитыми слезами, такие большие глаза, что слезы не вытекали из них. Волосы он отбросил назад, но они уже возвращались на лицо. Мой взгляд опустился ниже, на мускулистую грудь, и я хотела погладить ее руками, ниже, к поясу, еще ниже. Только усилием воли мне удалось оторвать взгляд от его тела, поднять к его лицу. Я уже не краснела, а бледнела. Трудно было дышать. Сердце колотилось так, что трудно было слышать что-нибудь другое.

– Я люблю, когда ты ко мне прикасаешься, – сказала я.

Он глядел на меня глазами, полными боли. Кажется, я предпочла бы злость.

– Я восхищался тем, что ты говоришь Жан-Клоду “нет”. Ты хочешь его, я знаю, и продолжаешь отказывать.

Он качнул головой, и слеза сорвалась из угла глаза, медленно покатилась по щеке.

Я смахнула ее пальцем. Он поймал мою руку, сжал чуть слишком сильно, но не больно, только неожиданно. Это была правая рука, а выхватывать оружие левой – чертовски неудобно. Я не то чтобы думала, будто это понадобится, но он вел себя очень уж странно.

Ричард заговорил, глядя на меня сверху вниз.

– Но Жан-Клод – монстр, а ты с монстрами не спишь. Ты их убиваешь. – Слезы, покатились из обоих глаз, и я не стала их подхватывать. – Со мной ты тоже не спишь, потому что я тоже монстр. Но убить нас ты можешь, правда, Анита? Только трахаться с нами не можешь.

Я отдернулась, и он отпустил меня. Он мог поднять в жиме грузовик, так что взял и отпустил. Мне это не очень понравилось.

– Мерзкие вещи ты говоришь.

– Зато правду.

– Я хочу тебя, Ричард, и ты это знаешь.

– Жан-Клода ты тоже хочешь, так что это не очень лестно. Ты говоришь чтобы я убил Маркуса, будто это легко. Ты считаешь, что это будет легко, поскольку он монстр или поскольку я монстр?

– Ричард... – Спор завернул туда, куда я не предполагала. Я не знала, что сказать, но что-то надо было. Он стоял передо мной, и на лице его высыхали слезы. Нагой и прекрасный, он все равно имел очень несчастный вид. – Я знаю, что тебе трудно будет убить Маркуса. И никогда не говорила, что это не так.

– Тогда как же ты можешь меня к этому подталкивать?

– Я считаю это необходимым.

– Ты могла бы это сделать? Просто его убить?

Я задумалась на миг, потом кивнула:

– Да, я могла бы.

– И потом не переживала бы.

Я поглядела прямо в эти полные боли глаза и сказала:

– Нет, не переживала бы.

– Если ты говоришь всерьез, то ты еще больший монстр, чем я.

– Да, думаю, ты прав.

Он потряс головой.

– И тебе все равно, что ты отнимешь у человека жизнь? – Он рассмеялся, и смех прозвучал горько. – Или ты не считаешь Маркуса человеком?

– Тот, кого я убила вчера, был человеком.

Ричард уставился на меня с новым ужасом в глазах.

– И после этого ты спокойно спала?

– Вполне прилично, если учесть, что ты послал в мою постель Стивена.

Странное выражение мелькнуло на его лице. Он на долю секунды о чем-то задумался.

– Господи, Ричард, ты же достаточно хорошо меня знаешь!

Он опустил глаза.

– Знаю. Просто я так тебя хочу, а ты все говоришь “нет”. Я уже во всем сомневаюсь.

– Черт возьми, я не собираюсь утешать твое самолюбие посреди ссоры! Ты послал ко мне Стивена, потому что злился. Сказал, что я буду его защищать. Тебе не пришло в голову, что я никогда не спала – имею в виду просто спать – в одной кровати с мужчиной?

– А твой жених в колледже?

– С ним у нас был секс, но ночевать он не оставался. И я хотела, чтобы, когда я в первый раз проснусь рядом с мужчиной, это был ты.

– Прости, Анита, я не знал. Я...

– Ты просто не думал. Отлично. А теперь скажи, зачем это представление в голом виде? В чем дело, Ричард?

– Ты видела драку этой ночью. Видела, что я сделал, что могу делать.

– Частично.

Он покачал головой:

– Ты хочешь знать, почему я не убиваю? Почему всегда останавливаюсь в последний момент?

Взгляд у него стал дикий, отчаянный.

– Скажи, – тихо попросила я.

– Потому что меня это радует, Анита. Радует ощущение рук – когтей, – рвущих чужую плоть. – Он обхватил себя руками. – Вкус свежей горячей крови возбуждает. – Он сильнее потряс головой, будто пытаясь стереть это чувство. – Я хотел разорвать Себастьяна на части. Я это чувствовал как зуд в руках, в плечах. Мое тело так же хотело убить его, как я хочу тебя.

Он обнимал себя за плечи, но тело его говорило само за себя. Мысль об убийстве Себастьяна его возбудила – в буквальном смысле слова.

Я проглотила застрявший в горле ком.

– И ты боишься, что, если сдашься и убьешь, тебе это понравится?

Он глядел на меня, и в глазах его был страх: страх, что он монстр, что я права, не прикасаясь к нему, не разрешая ему прикасаться к себе. С монстрами не трахаются – их убивают.

– А ты радуешься, когда убиваешь?

Мне пришлось подумать секунду или две. Потом я показала головой:

– Нет, меня это не радует.

– А какое же тогда чувство?

– Никакого. Я ничего не чувствую.

– Но какое-то чувство должно быть?

Я пожала плечами:

– Облегчение, что убита не я. Триумф – что я была быстрее, точнее. – Я, снова пожала плечами. – Ричард, мне нетрудно убивать. Просто нетрудно и все.

– А когда-то было трудно?

– Да, было.

– А когда стало нетрудно?

– Не знаю. Не первая смерть и не вторая, но когда доходит до того, что всех уже не помнишь... тебя либо это перестает беспокоить, либо ищешь себе другую профессию.

– А я хочу, чтобы мне это было трудно, Анита. Убийство должно значить больше, чем кровь, возбуждение или даже выживание. Если это не так, то это плохо, а мы – просто звери.

На эту мысль его тело тоже отреагировало и не сочло ее возбуждающей. Он казался очень незащищенным и испуганным. Я хотела попросить его одеться, но не стала. Он вполне намеренно решил остаться голым, будто чтобы раз и навсегда доказать, что я не хочу его – или что хочу.

Я не очень люблю испытания, но в его глазах был такой страх, что собачиться было бы трудно. Он отошел и встал перед кроватью, потер плечи руками, будто от холода. Был май в Сент-Луисе, и холодно ему не было. По крайней мере в смысле температуры воздуха.

– Вы не звери, Ричард.

– Откуда тебе знать, кто я?

Я знала, что этот вопрос он скорее обратил к себе, а не ко мне.

Я подошла к нему, вынула “файрстар” из-за пояса и положила на ночной столик рядом с лампой. Ричард смотрел на меня настороженными глазами, будто почти ожидал, что сейчас я сделаю ему больно. Я собиралась по всей возможности этого избежать.

Я коснулась его плеча, легко, там, где он его потирал. Он застыл.

– Ты – один из самых высокоморальных людей, которых я в жизни видела. Ты можешь убить Маркуса и не стать при этом бешеным зверем. Я это знаю, потому что знаю тебя.

– Габриэль и Райна убивают, и вот они такие, как они есть.

– Поверь мне, Ричард, ты не такой.

– А что, если я убью Себастьяна и Маркуса, и мне это понравится? – Лицо Ричарда исказилось, от ужаса при этой мысли.

– Может быть, тебе это будет приятно. – Я крепче стиснула его руку. – Но если и так, это не позор. Ты такой, как есть, – ты этого не выбирал. Оно само тебя выбрало.

– Как же ты говоришь, что это не позор – радоваться, когда кого-то убил? Я знаю, как это бывает: мне приходилось охотиться на оленей. Я люблю погоню, момент убийства, люблю есть теплое мясо.

Как и раньше, эта мысль возбудила его. Я старалась не отводить глаз от его лица, но это отвлекало.

– Каждый заводится от своего, Ричард. Я слыхала и похуже, да и видала похуже.

Он поглядел на меня, будто хочет поверить и боится поверить.