Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Вечером Марилла рассказала Мэтью про найденную брошь.

— Должна признаться, что я ошиблась, — горько вздохнула она. — Это послужит мне уроком. Когда я сейчас вспоминаю ее «чистосердечное признание», меня смех берет, хотя я должна на нее рассердиться за ложь — ведь это действительно была ложь. Но почему-то мне эта ложь не кажется такой уж предосудительной — во всяком случае, не такой, как если бы она потеряла брошь и отпиралась. К тому же я сама вынудила ее сочинить подобное «признание». Эту девочку иногда нелегко понять. Но сердце у нее доброе, и она вырастет честным человеком. И уж одного у нее не отнимешь — с ней не соскучишься!

Глава пятнадцатая

БУРЯ В ШКОЛЬНОМ СТАКАНЕ ВОДЫ

— Какой чудесный день — упоение! — воскликнула Энн, с наслаждением вдыхая лесной воздух. — И еще большее упоение — ходить в школу по этим чудесным тропинкам!

— Правда, куда приятнее, чем по дороге — там так пыльно и жарко, — согласилась практичная Диана.

Энн и Диана действительно ходили в школу по очаровательным местам. Выходя из дому, Энн сначала шла по дорожке, которая начиналась у яблоневого сада и потом пересекала лесок. Она назвала эту дорожку Тропой Мечтаний, потому что, как Энн объяснила Марилле, здесь она могла сколько душе угодно мечтать вслух, не боясь, что ее сочтут помешанной. Возле ручья они встречались с Дианой и шли дальше по тропинке под сводом развесистых кленов, пока не доходили до маленького мостика. Тут девочки сворачивали с тропы и двигались через поле мистера Барри и мимо крошечного озерка, который они назвали Ивовым омутом. Пройдя мимо Ивового омута, они оказывались на Фиалковой поляне — маленьком зеленом островке посреди леса, принадлежавшей Эндрю Бэллу.

— Сейчас там, конечно, фиалок нет, — объясняла Марилле Энн, — но Диана говорит, что весной их там просто миллионы. Марилла, ты можешь себе представить миллионы фиалок? У меня просто дух захватывает. Вот я и назвала поляну Фиалковой. Диана говорит, что я замечательно придумываю красивые названия. Все-таки приятно, когда у тебя хоть что-нибудь хорошо получается, правда? А Березовую аллею назвала так Диана. Ей очень хотелось, и я позволила, хотя сама придумала бы что-нибудь более поэтичное. Березовая аллея — это одно из самых красивых мест на свете, Марилла.

Так думал каждый, кто туда попадал. Это была узкая тропинка, окруженная стройными молодыми березками, она тянулась вниз по холму через лес мистера Бэлла и в конце концов выходила на большую дорогу. А там девочкам оставалось только немного подняться к школе. Школа помещалась в чисто выбеленном одноэтажном здании с низкой крышей и большими окнами. В классе стояли удобные широкие парты с открывающимися крышками, на которых уже несколько поколений школьников вырезали свои имена, фамилии и прочие полезные сведения. Школа стояла в стороне от дороги, и прямо за ней виднелись пихтовая роща и ручей, куда дети утром опускали свои бутылки с молоком, чтобы оно оставалось прохладным и свежим до большой перемены.

Первого сентября Марилла проводила Энн в школу с неспокойной душой. Энн такая странная девочка. Сможет ли она поладить с другими детьми? И не будет ли непрерывно болтать на уроках?

Однако Энн вернулась вечером домой в отличном расположении духа.

— Мне понравилось в школе! — объявила она. — Правда, учитель не очень. Он все время крутит усы и строит глазки Присси Эндрюс. Она уже совсем взрослая. Ей шестнадцать лет, и она готовится поступать в следующем году в Куинс-колледж в Шарлоттауне. Тилли Боултер говорит, что учитель по уши влюблен в нее. У нее розовые щечки и волнистые русые волосы, и она их очень красиво причесывает. Она сидит за длинной партой в конце класса позади всех, а он обычно садится рядом с ней — вроде бы объясняет урок. Руби Джиллис утверждает, что один раз он написал на ее грифельной доске что-то такое, отчего она вспыхнула как маков цвет и захихикала. Руби Джиллис говорит, что, наверное, это не имело никакого отношения к урокам.

— Послушай, Энн, я не желаю выслушивать сплетни про вашего учителя, — резко оборвала ее Марилла. — Тебя не для того послали в школу, чтобы ты критиковала учителей. Твое дело учиться, и уж наверняка тебя-то он может кое-чему научить. Так что этим и занимайся. Ты хорошо себя вела на уроках?

— Хорошо, — спокойно кивнула Энн. — Это оказалось не так уж и трудно. Я села вместе с Дианой. Наша парта около окна, и из него видно Лучезарное озеро. В школе столько симпатичных девочек! Мы ужасно весело играли на перемене. Приятно, когда есть с кем поиграть. Но, конечно, больше всех я люблю Диану. Я очень отстала от других девочек моего возраста. Мне это как-то обидно. Но зато ни у кого из них нет такого богатого воображения. У нас сегодня было чтение, география, история Канады и диктант. Мистер Филлипс сказал, что я делаю ужасно много ошибок, и даже показал мой листок классу, чтобы все видели, как он его исчеркал. Это тоже было очень неприятно, Марилла, — мог бы и повежливее обращаться с девочкой, которая в первый раз пришла к нему в класс. Руби Джиллис дала мне яблоко, а Софи Слоун — хорошенькую открытку с надписью: «Можно, я провожу тебя до дома?» Завтра я должна ее вернуть. А Тилли Боултер одолжила мне на время обруч для волос. Можно, я тоже сделаю себе обруч для волос из тех бус, что валяются у нас в мансарде? Ой, Марилла, Джейн Эндрюс говорит, что она слышала, как Присси Эндрюс сказала Саре Джиллис, что у меня очень хорошенький носик. Марилла, это первый комплимент в моей жизни! Мне даже стало как-то странно. Как ты считаешь, Марилла, у меня хорошенький носик?

— Носик как носик, вполне сносный, — согласилась Марилла, хотя в глубине души считала, что у Энн в самом деле необыкновенно хорошенький носик, но вовсе не собиралась ей об этом говорить.

С тех пор минуло три недели, и все как будто шло прекрасно. И вот в солнечный сентябрьский денек Энн и Диана вприпрыжку бежали по Березовой аллее, и настроение у них было просто замечательное.

— Сегодня, наверное, придет Джильберт Блайт, — сказала Диана. — Он все лето жил у родственников в Нью-Брансуике и вернулся домой только в субботу. Он ужасно интересный парень, Энн. И страшно любит дразнить девочек. Просто житья от него никакого нет.

Однако в голосе Дианы не слышалось особого негодования по этому поводу.

— Джильберт Блайт? — переспросила Энн. — Так это его имя написано на стене: «Джильберт + Джулия = любовь»?

— Да, — пренебрежительно кивнула Диана, — но, по-моему, она ему не так уж и нравится. Он как-то заявил, что изучает по ее веснушкам таблицу умножения.

— Только не говори мне о веснушках! — взмолилась Энн. — Это все равно что в доме повешенного говорить о веревке. Я считаю, что писать на стене такие вещи про мальчиков и девочек — ужасная глупость. Пусть только кто-нибудь посмеет написать так про меня! Хотя, — поспешно добавила Энн, — никто про меня такого, конечно, не напишет…

И она вздохнула. Ей вовсе не хотелось, чтобы про нее писали, будто у нее с каким-то мальчиком любовь. Но сознавать, что такая опасность ей не грозит, тоже было как-то обидно.

— Почему это не напишет? — великодушно возразила Диана, смоляные кудри и черные глаза которой поразили не одно мальчишеское сердце, а имя ее появлялось на стене чуть ли не в полдюжине различных сочетаний. — Это же просто шутка. И с чего ты взяла, что про тебя никогда такого не напишут? Чарли Слоун в тебя уже втюрился. Он сказал своей маме — маме! — что ты самая умная девочка в школе. А это поважнее, чем быть просто хорошенькой.

— Нет, не важнее, — возразила Энн как истинная женщина. — Я бы предпочла быть хорошенькой. А Чарли Слоуна я терпеть не могу. Не выношу лупоглазых мальчишек. Если бы про нас с ним написали «любовь», я бы умерла со стыда. Но быть первой ученицей в классе, конечно, приятно.

— Теперь в твоем классе будет учиться Джильберт, а он всегда был первым. Он тоже отстал от других. Четыре года назад его отец заболел и поехал лечиться в Альберту, и Джил поехал вместе с ним. Они там пробыли три года, и Джил почти совсем не ходил в школу. Но с ним тебе будет не так-то легко соперничать.

20
{"b":"94438","o":1}