22-го, в воскресенье, я с утра отправился гулять по Москве, просто так, просто наслаждаться Москвой. Был чудесный зимний день. От центра я дошёл до Пушкинской площади и свернул на бульварное кольцо. Я шёл, любуясь зимним воскресным городским пейзажем, мимо памятника Тимирязеву по Тверскому и по Суворовскому бульварам, затем вдоль забора у котлована Дворца Советов вышел к набережной, дошёл до Большого и Малого Каменных мостов, перейдя на другую сторону, поднялся до стрелки, откуда во всей красоте открывается Крымский мост, и углубился в переулки Замоскворечья. Читая удивительные названия переулков на табличках, украшающих стены домов (здесь попадались даже "яти"), брёл всё дальше, пересёк Полянку и Большую Ордынку, и Пятницкую, и неожиданно, как на берег большой реки, вышел из узкой улочки прямо на садовое кольцо, на Валовую улицу.

И продолжал свой рейс, уже не выходя из русла этой великой магистрали. Миновал Павелецкий вокзал, ещё раз перешёл Москву-реку и оказался на Таганской площади, затем бодро начал опускаться по улице Чкалова. Погода успела поменяться, шёл крупный весёлый снег, или же это просто мне было весело, и я, не снижая скорости, шёл дальше, жуя какую-нибудь очередную сдобу, которую приобретал по дороге – обедать было неохота и некогда. Вот уже и Курский вокзал, и Красные ворота, и высотное здание. Здесь, пройдя ещё немного, я покидаю Садовое кольцо и по улице Кирова снова выхожу к бульварам, возле Кировских ворот. Спускаюсь по бульварам вниз, к Трубной площади, через неё – на Пушкинский бульвар, и вот уже улица Горького, и кольцо вокруг центра Москвы замкнуто. Это был чудесный день.

В понедельник 23-го мы были на заводе Орджонекидзе, в бюро Оргстанкинпрома, где рассматривали проекты обоих станков, а после этого – в ЭНИМСе, где просматривали все три, т.е. также и техзадание на торце-круглошлифовальный. Я больше молчал и думал, как много мне ещё нужно набираться ума. Но фасон держал.

Вечером этого дня Шерешев уехал в Горький, предоставив мне двигать дела дальше самому и назначив встречу на понедельник 30-го, для чего советовал телеграфно просить продления командировки.

На следующий день я снова был на ЗИСе, беседовал с руководителем лаборатории резания. Получилось как-то само собой, что я оказался впутанным в торце-круглошлифовальный станок, а теперь ещё и в наружно-хонинговальный. Я вспоминал, как в первые дни работы, когда Чумак рассказывал мне, что новые проекты серийных станков утверждаются в Москве, я в шутку спросил – может быть и я поеду утверждать этот копировально-шлифовальный 3433. Снисходительно улыбаясь, он выразительно ответил: "Обычно езжу в Москву с ними я…".

И вот теперь – как удивительно могут складываться обстоятельства! – Чумак работает где-то в МТС, а я приехал в Москву утверждать не один станок, а два, и вдобавок к этому вожусь с утверждением составленного им техзадания на торцешлифовальный.

Вечером смотрел "Необыкновенный концерт" в театре Образцова.

25-го бегал из одного места в другое. Виделся в главке со Степановым и с его санкции послал телеграмму с просьбой продлить командировку на пять дней. Вечером был на концерте Александровича.

26-го – опять ЗИС. Чтобы продвинуть там дело, пришлось немало побегать. Зато выслушал комплименты моей энергичности. Руководителя технологического бюро, обманутого моим слишком юным видом, пришлось довольно резко оборвать, и это пошло ему на пользу. Я чувствовал себя уверенно – за моими плечами Харьковский станкостроительный завод им. Молотова! В этот же день походил по цехам завода, повидал однокурсников – они работали сменными мастерами.

В этот вечер идти было некуда, да мне и не хотелось. Я слонялся по улицам и площадям, по станциям метро и магазинам, от всего получая удовольствие, радуясь всему без всякой причины. Или может быть, радость была от того, что я в Москве, что я молод и здоров, что всё складывается так удачно, как и предполагать нельзя было. Оттого, что я чувствовал в себе огромные силы, взялся бы, казалось, сдвинуть любую гору, не сробел бы ни перед чем.

И всё-таки во всех этих бесконечных концертах, пеших переходах и миниатюрных гастрономически-кондитерских кутежах был странный привкус какого-то тоскливого разгула. Где-то внутри сосала грусть и гнала с места, заставляла принимать всё новые неожиданные и иногда экстравагантные решения. Что же это? Обычная моя лирическая печаль, сопутствующая удачам? Недовольство своей работой, выбранной профессией, в котором страшно признаться самому себе? Предстоящее расставание с Москвой? Письмо, которое я написал Вите около недели назад, большое, пёстрое и нахальное письмо? Или нехорошие предчувствия?

27 января 1954 г., Середина-Буда.

Начинаю шестую тетрадь. Тетрадь замечательная, я купил её ещё в Москве, но теперь она больше ни на что другое мне не сможет понадобиться.

Продолжаю своё жизнеописание с ноября прошлого года, когда я находился в командировке в Москве.

28-го у меня были уже заключения по проектам и техзаданию из Оргстанкинпрома и ЭНИМСа. Степанова в Москве уже не было. В министерстве я сказал начальнику главка, что ввиду неполучения телеграммы о продлении командирвки я намерен, оставив все подготовленные материалы для Шерешева, уехать в Харьков до рассмотрения проектов. Он на это с усмешкой ответил, что у них, мол, здесь такой порядок, что человек не уезжает не закончив дела, а его командировка их не беспокоит, и пусть она не беспокоит и меня. После этого я купил себе билет на 30-е на Шурова и Рыкунина. Вечером был в кино "Метрополь".

Воскресенье 29-го убил зря, если не считать ещё одного перехода по части Садового кольца. В армянском магазине на улице Горького купил кос-халвы с фисташками и "гулял дальше". В Елисеевском гастрономе мне кто-то закрыл сзади ладонями глаза. Я остановился и, продолжая жевать, спокойно ждал, когда это кончится. Это был, конечно, Витенька Маневич. Он выражал бурный восторг и удивление, я же вместо всего этого сунул ему в рот кусок халвы. Моя флегма удивила и сбила его с толку, но ненадолго. Он делал диплом в одном из подмосковных НИИ (у инженер-физиков обучение на пол-года дольше), всего час езды электричкой, там же останется работать, имеет там уже постоянную прописку и квартиру на троих со всеми удобствами, а сейчас купил коробку конфет и едет на дачу на свидание к дочке одного важного военного, с которой познакомился в электричке. В декабре будет защита; если его приёмная телевизионная трубка "будет видеть", то карьера ему обеспечена. На его работы уже сейчас затрачено шестьдесят тысяч, учитывая материалы и оплату техперсонала. Он был гладко выбрит и с синими отёками под глазами – говорил, что они там у себя непрерывно пьянствуют.

– Ну, а как у тебя? Как с девочками? Всё такой же? Эх, Милечка, Милечка – сношаться надо!.. Ну, буду в Киеве – обязательно передам от тебя привет, Марику и всем. Возьми мой адрес и напишешь как-нибудь обязательно. Всего наилучшего, Милечка, пока!

Мы расстались на Манежной, возле Охотного ряда. После этой встречи стало ещё тоскливей. Надвинув шляпу на нос и сунув руки поглубже в карманы, я побрёл домой через пустынную Красную площадь.

(((Витенька Маневич не дожил до пятидесяти, умер от инфаркта, дважды перед этим провалившись на защите кандидатской диссертации. "Что есть жизнь человеческая?"…)))

В здании министерства машиностроения, на пятом этаже, где расположены Главтяжстанкопресс и Главинструмент, в конце коридора имеется что-то вроде маленького холла с кожаными креслами, столом и диваном. Утром 30-го ноября, в понедельник, я сидел здесь на диване и ждал Шерешева со сложными чувствами в душе. Если Шерешев не вернулся ещё из Горького (что было более чем весьма возможным), мне нужно будет сегодня представить на рассмотрение и защищать проекты и техзадание самому. Большой почёт и большой риск. И хочется – и страшно. Стрелка подошла к одиннадцати, условленному часу, и, перевалив, пошла дальше. Когда она дойдёт до половины двенадцатого, я встану и начну действовать. Всё-таки это было уж слишком; понаслышавшись всего, я ведь понимал, какой я ещё сосунок в этих делах. Пока я терзался таким образом, пришёл Шерешев. Сел рядом, закурил, и мы начали обмениваться новостями. Ему удалось обернуться наредкость быстро. А я ещё только сегодня должен был съездить на ЗИС за заключением. Он остался меня ожидать.