Совестливый урок преподали нам итальянцы. Первые встречные. Безымянные. И больше всего я жалел потом, что не догадался пожать им руку.

А могила моего деда по матери, Андрея Васильевича, первостатейного сапожника, давным-давно распахана под Сызранью. И теперь я даже и звезды в небе не отыщу, под какой она была. Могила же деда по отцу, Лавра Михайловича, священника, вообще не знаю где. Ладно хоть Господь оставил имя своего пастыря во мне, неверующем.

Простите меня, Андрей Васильевич и Лавр Михайлович!

В запоздалом раскаянии о небрежении к славным страницам истории города Самары как бы нужно сегодня установить на особняках, где размещались иностранные посольства, мемориальные доски. Всего несколько строк.

А историческая емкость в них – чрезвычайная! И не только для города Самары. В 1941-43 годах за дверями посольских особняков с разноцветными флагами обсуждались, готовились и приводились в действие важнейшие документы, определявшие во многом ход Великой Отечественной войны.

Ставшие доступными, не в полной мере, конечно, архивные материалы Министерства иностранных дел России, разрозненные, почти забытые, иной раз и вовсе неизвестные публикации позволят нам, хотя бы конспективно, приблизиться к историческим вехам ушедшего судьбоносного времени.

Остановимся.

Дом № 126 по улице Молодогвардейской. Посольство Болгарии.

Здесь в критические дни осени 1941 года, когда решалась судьба Москвы, обсуждались ошеломляющие и ныне события. О них рассказывает, со слов маршала Москаленко, Д. Волкогонов в книге «Триумф и трагедия»:

«…При разборе дела Л. Берии в 1953 году он показал, что в 1941 году Сталин, Берия и Молотов обсуждали вопрос о капитуляции. Они договорились между собой отдать немцам Прибалтику, Молдавию и часть других республик. Пытались связаться с Гитлером через болгарского посла. Посол заявил, что «никогда Гитлер не победит русских, пусть Сталин об этом не беспокоится». Сталин в беседе с послом молчал. Говорил Молотов, назвав предложение «возможным вторым Брестским договором». Посол отказался быть посредником в этом сомнительном деле, сказав, что, «если вы отступите хоть до Урала, то все равно победите». После войны болгарский посол Стаменов подтвердил все это».

Другой автор, Б. Соколов в книге «Цена победы. Великая Отечественная: неизвестное об известном» указывает, что об этом же факте намерений Сталина есть устные свидетельства и маршала Г. Жукова.

Дом № 80 по улице Чапаевской. Посольство Японии.

В конце 1941 года в Самаре посол И. Татекава обратился к зам. наркома иностранных дел А. Вышинскому с просьбой о продлении советско-японской конвенции на 1942 год, предоставлявшей Японии возможность рыболовства в русских водах Дальнего Востока. Тогда это было очень выгодно Японии. Мирясь с собственными издержками, Вышинский подписал конвенцию как некоторый залог добрососедских отношений со страной, правительство которой в 1941 году еще вынашивало агрессивные планы против СССР, пристально следя за развитием военных событий на фронтах России.

Может быть, и это, немногое, сыграло тогда определенную роль в умиротворении грозного по тем временам соседа.

Предвидя неизбежность войны, Сталин использовал и малейшую возможность улучшения дипломатических связей с Японией. Интересное подтверждающее свидетельство оставил истории бывший посол Германии в СССР Шуленбург. В конце марта 1941 года министр иностранных дел Японии по пути из Берлина в Токио остановился в Москве. И был принят самим Сталиным.

«…Я лично не был приглашен на большой банкет в Кремле, – вспоминает Шуленбург, – но я присутствовал на проводах Мацуоки на вокзале. Я увидел невероятное. Сталин своей собственной персоной провожал гостя к поезду».

Подтверждение этому неординарному событию приводит Молотов в беседе с писателем Ф. Чуевым 29 апреля 1982 года:

«Сталин был крупный тактик. Гитлер ведь подписал с нами договор 1939 года о ненападении без согласования с Японией… Япония после этого сильно обиделась на Германию, и из их союза ничего толком не вышло. Большое значение имели переговоры с японским министром иностранных дел Мацуокой. В завершение его визита Сталин сделал жест, на который весь мир обратил внимание: сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никого не встречал и не провожал. Японцы да и немцы были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать…»

На родине министра сказали бы: «Его превосходительство «потерял свое лицо». В Москве проще: «Японец-то в стельку напился».

С изрядной долей сомнения следует, очевидно, отнестись к последней фразе Молотова. Если бы так просто все совершалось в международных отношениях! Впрочем, кто знает, – какую-то роль, положительную, столь торжественные проводы, хлебосольные по славянскому обычаю, и сыграли. Русская водка в обильном застолье, она, матушка, всемогущественна, средство, веками проверенное. Значит, действительно, понравились Мацуоке проводы, если, по словам Молотова, он с японцем даже попробовал на два голоса спеть «Шумел камыш, деревья гнулись».

Рассказ Молотова и его слова: «Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть не внесли его в вагон» нашли свое подтверждение в книге М. Иванова «Япония в годы войны». Автор собственными глазами видел цветную фотографию на обложке журнала «Асахи гурафу», причем фотограф сумел схватить совершенно неожиданный кадр: будто Сталин держит Мацуоку в объятиях.

В архиве Министерства иностранных дел России читал я документ, вроде бы и не относящийся к разряду дипломатических. Явствует из него: по приезде в Самару японский посол, старик генерал И. Татекава немилосердно мерз в своем особняке и даже ночевал в кухне у теплой плиты.

О чем и рассказал в беседе с Вышинским, посетовав на самарские, по суровой зиме, неудобства. Посочувствовал бы зам. наркома, да и весь разговор. До того ли ему? Нет, распорядился сыскать для посольства нового истопника, старательного. А тот, вскоре выяснилось, вовсе пьянчужкой бросовым оказался. Генерал Татекава при следующей встрече сказал, правда, в шутливой форме: «Я впервые увидел такого плохого русского». И опять пришлось Вышинскому вмешаться ради добрых отношений с послом и, стало быть, с самой Японией. В 1941 году это стоило очень многого.

На границе Дальнего Востока была сосредоточена миллионная Квантунская армия.

Сегодня история располагает фактами, весьма убедительно характеризующими огненно опасное состояние дел на Дальнем Востоке России. Еще 1 июля 1941 года министр иностранных дел Германии Риббентроп телеграммой в Токио требовал от Японии-союзницы по тройственному пакту, – немедленного открытия военных действий против СССР. К этой дате, оказывается, план нападения Японии на Дальнем Востоке под шифром «Кантокуэн» (особые маневры Квантунской армии) уже был разработан, и даже при активном участии германского генерального штаба.

Телеграмма Риббентропа обсуждалась на совещании под председательством императора Хирохито уже на следующий день, 2 июля. Здесь было принято решение о нападении на СССР, но… с восточной мудростью, только после того, как Германия добьется реальных успехов на фронтах и тем самым вынудит русских снять войска с Дальнего Востока. О воинственных намерениях японской военщины 1941 года свидетельствует, совершенно не стесняясь, газета «Ниппон». 9 июля 1941 года она опубликовала план возможной со дня на день войны: «Передовая линия японской обороны должна проходить на севере от Карского моря по Уральскому хребту к Каспийскому морю, далее к Кавказскому и Курдистанскому хребтам, Персидскому заливу, доходя через Саудовскую Аравию до Адена на юге».