Окружная тюрьма, Сан-Франциско Воскресенье, двадцать третье декабря

Бульварные газеты захлебывались от восторга. Специальные субботние и воскресные выпуски раскупались любителями сенсаций с не меньшей стремительностью, чем подарки к Рождеству. Воспоминания о Веселом Святом Нике, парящем над Исландией, были отодвинуты на задний план сообщениями о другом Нике, вовсе не веселом, обагренном пролитой им невинной кровью.

Знатоки искусства и судебные психологи придирчиво изучали картины Николаса Вулфа, урожденного Доу, и это продолжалось до тех пор, пока Джейн Периш не поняла, кто они, и не выкинула их из своей галереи.

Тем не менее сами отзывы оказались на удивление доброжелательными и сочувственными. Николас Доу, как считали критики, оказался художником выдающегося таланта, а в его картинах угадывались смятение и ярость, порожденные душевной мукой и отвращением к себе, и этим его творчество напоминало творчество Ван Гога.

«Кроникл» раздобыла пространные архивные материалы, посвященные зверскому убийству Эла Гаррета. Девятнадцать лет назад убийца уважаемого всеми полицейского избежал возмездия, и местные газеты и газетенки в один голос стонали по этому поводу, выражая свою безмерную печаль. Тогда убийца так и не был найден.

И вот теперь наконец правосудию суждено было свершиться. А тут еще кстати подвернулась эта яростная атака прокурора Хоуп Тесье на Крейга Мадрида, отец которого был многолетним партнером погибшего полицейского и его лучшим другом. Может быть, Николас Доу сожалел, что не расправился и с партнером Эла Гаррета, а попытка Хоуп уничтожить единственного сына Джона Мадрида была ее подарком любовнику? Этот вопрос занимал журналистов больше всего. И все же большинство корифеев от юриспруденции предпочитали видеть Хоуп Тесье в более привычной для жителей Сан-Франциско роли ангела отмщения и восстановления справедливости. Они утверждали, будто страстный прокурор понятия не имела о том, что художник, которого она, Хоуп, знала как Николаса Вулфа, на самом деле был убийцей.

Или все-таки знала?

Конечно, Хоуп не могла участвовать в готовящемся процессе в качестве обвинителя, потому что как могла бы она требовать справедливого приговора для убийцы, спасшего ей жизнь?

Но все сходились во мнении, что процесс должен был получиться грандиозным. Спорили лишь о том, станет ли Хоуп Тесье, эта признанная поборница правосудия, вступаться за Николаса Доу и спасать его, – ведь она была обязана ему жизнью. Сама же Хоуп все это время оставалась невозмутимой и молчаливой.

В воскресенье дело приобрело новый, чудовищный оборот. «Убийца полицейского – двойной убийца». Теперь Нику приписывали еще и убийство матери Хоуп, Френсис Тесье. Газеты не скрывали и источник этой информации.

«Я знала, что Николас Доу – вор, – заявила репортерам Сибил Куртленд Рейли, – и к тому же он что-то сотворил с тормозами той машины. Я просила полицию задержать, арестовать его, но Виктор Тесье убедил их не делать этого. Такой уж это человек: он блестящий музыкант, но иногда наш великий маэстро становится более чем слепым. Но, слава Богу, еще есть кому заступиться за Френни. Ее дочь, Хоуп, приняла твердое решение получить возможность сажать за решетку таких людей, как Николас Доу, и не только за решетку, но и в газовую камеру, куда им и дорога. Когда Хоуп увидела его снова, – а вы можете поверить, что у него хватило наглости вернуться в Напа, – она поклялась отомстить за смерть матери. Будет ли Хоуп Тесье просить своих коллег-обвинителей требовать смертной казни? Непременно, можете на это рассчитывать!»

Хоуп прочла этот мерзкий поклеп в «желтом» листке, попавшем ей в руки как раз незадолго до ее прибытия в окружную тюрьму. В пятницу вечером Ник недвусмысленно дал ей понять, что никогда больше не хочет видеть ни ее, ни Джейн, но Хоуп решила добиться свидания с ним во что бы то ни стало.

На ее счастье, пожилой полицейский, дежуривший в проходной тюрьмы, читал как раз ту самую газету, которую недавно прочла она. Когда он поднял голову и увидел Хоуп, в его взгляде появился неподдельный интерес и даже что-то похожее на уважение. Похоже, он искренне поверил, что она и есть тот самый ангел отмщения, который не найдет покоя до тех пор, пока Николаса Доу не постигнет страшная смерть через удушение в газовой камере.

– Мисс Тесье?

Хоуп тотчас же поняла, что надо делать: из друга Ника, готового умолять, чтобы ее пропустили к нему, она мгновенно превратилась в прокурора, в обвинителя, обрученного с законом, и изложила свою просьбу самым сухим и официальным тоном, на какой только была способна:

– Мне необходимо видеть заключенного.

Хоуп не стала разъяснять, какого именно. Тюрьма, точнее эта ее часть, в последние дни перед Рождеством была почти пуста, и убийца полицейского сидел в камере один. Николас Доу не казался человеком, склонным к самоубийству, поэтому его камера не была снабжена мониторами – за ним не наблюдали.

– Я хочу, чтобы вы сказали ему: выбор места встречи остается за ним, и чтобы это было записано в регистрационном журнале. Если заключенный предпочитает встретиться со мной в комнате адвоката, я учту его желание.

– Что ж, ладно. Я как раз собирался пойти к нему – пусть-ка порадуется сегодняшней статье.

– Сегодняшней статье?

– Похоже, он не очень рвется читать газеты, поэтому я информирую его сам.

– Может быть, вы воздержитесь от пересказа статьи, пока я не переговорю с ним? Не хочу, чтобы он знал о нашем интересе к катастрофе в долине Напа.

– Ваша взяла.

Полицейский затопал прочь, подволакивая пораженные артритом ноги, и Хоуп с нетерпением смотрела, как он удалялся по длинному коридору.

Когда после довольно долгого отсутствия страж заблудших душ вернулся, губы его были растянуты в улыбке.

– Он не хотел вас видеть, просто-таки не желал. Но когда я сказал ему, что дело его крышка, и спросил, что он предпочитает – свою камеру или комнату, где собираются адвокаты, – тут уж он согласился. Любой захочет прогуляться, вместо того чтобы сидеть целые дни в одиночке…