<1912> Маскарад в парке Луна освещает карнизы, Блуждает по гребням реки… Холодные руки маркизы Так ароматны-легки. «О принц! – улыбаясь, присела, — В кадрили вы наш vis а́ vis», И томно под маской бледнела От жгучих предчувствий любви. Вход скрыл серебрящийся тополь И низко спадающий хмель. «Багдад или Константинополь Я вам завоюю, ma belle! Как вы улыбаетесь редко, Вас страшно, маркиза, обнять!» Темно и прохладно в беседке, «Ну что же! пойдем танцевать?» Выходят. На вязах, на кленах Цветные дрожат фонари, Две дамы в одеждах зеленых С монахами держат пари. И бледный, с букетом азалий, Их смехом встречает Пьеро: «Мой принц! О, не вы ли сломали На шляпе маркизы перо?» <1912> Вечерняя комната Я говорю сейчас словами теми, Что только раз рождаются в душе. Жужжит пчела на белой хризантеме, Так душно пахнет старое саше. И комната, где окна слишком узки, Хранит любовь и помнит старину, А над кроватью надпись по-французски Гласит: «Seigneur, ayez pitiй de nous». Ты сказки давней горестных заметок, Душа моя, не тронь и не ищи… Смотрю, блестящих севрских статуэток Померкли глянцевитые плащи. Последний луч, и желтый и тяжелый, Застыл в букете ярких георгин, И как во сне я слышу звук виолы И редкие аккорды клавесин. <1912> Сероглазый король Слава тебе, безысходная боль! Умер вчера сероглазый король. Вечер осенний был душен и ал, Муж мой, вернувшись, спокойно сказал: «Знаешь, с охоты его принесли, Тело у старого дуба нашли. Жаль королеву. Такой молодой!.. За ночь одну она стала седой». Трубку свою на камине нашел И на работу ночную ушел. Дочку мою я сейчас разбужу, В серые глазки ее погляжу. А за окном шелестят тополя: «Нет на земле твоего короля…» 11 декабря 1910 Царское Село Рыбак Руки голы выше локтя, А глаза синей, чем лед, Едкий, душный запах дегтя, Как загар, тебе идет. И всегда, всегда распахнут Ворот куртки голубой, И рыбачки только ахнут, Закрасневшись пред тобой. Даже девочка, что ходит В город продавать камсу, Как потерянная бродит Вечерами на мысу. Щеки бледны, руки слабы, Истомленный взор глубок, Ноги ей щекочут крабы, Выползая на песок. Но она уже не ловит Их привычною рукой. Все сильней биенье крови В теле, раненном тоской. 23 апреля 1911 Он любил… Он любил три вещи на свете: За вечерней пенье, белых павлинов И стертые карты Америки. Не любил, когда плачут дети, Не любил чая с малиной И женской истерики. …А я была его женой. 9 ноября 1910 Киев Сегодня мне письма не принесли… Сегодня мне письма не принесли: Забыл он написать или уехал; Весна как трель серебряного смеха, Качаются в заливе корабли. Сегодня мне письма не принесли… Он был со мной еще совсем недавно, Такой влюбленный, ласковый и мой, Но это было белою зимой, Теперь весна, и грусть весны отравна, Он был со мной еще совсем недавно… Я слышу: легкий трепетный смычок, Как от предсмертной боли, бьется, бьется, И страшно мне, что сердце разорвется, Не допишу я этих нежных строк… <1911—1912?> Надпись на неоконченном портрете О, не вздыхайте обо мне, Печаль преступна и напрасна, Я здесь, на сером полотне, Возникла странно и неясно. Взлетевших рук излом больной, В глазах улыбка исступленья, Я не могла бы стать иной Пред горьким часом наслажденья. Он так хотел, он так велел Словами мертвыми и злыми. Мой рот тревожно заалел, И щеки стали снеговыми. И нет греха в его вине, Ушел, глядит в глаза другие, Но ничего не снится мне В моей предсмертной летаргии. <1911—1912> Сладок запах… Сладок запах синих виноградин… Дразнит опьяняющая даль. Голос твой и глух и безотраден. Никого мне, никого не жаль. Между ягод сети-паутинки, Гибких лоз стволы еще тонки, Облака плывут, как льдинки, льдинки В ярких водах голубой реки. Солнце в небе. Солнце ярко светит. Уходи к волне про боль шептать. О, она наверное ответит, А быть может, будет целовать. |
