Отец сочувственно отнесся к желанию Мишеля продолжить образование и осенью 1518 года отправил сына в Авиньон, находившийся всего в пяти лье от Сен-Реми. На факультете искусств тамошнего коллежа он получил среднее образование. Учеба в коллеже длилась около трех лет. Привычную зубрежку латинских гимнов здесь дополнило изучение «свободных искусств» – наследников классического античного образования. Это были тривий (грамматика, риторика, диалектика) и квадривий (геометрия, арифметика, астрономия, музыка), к которым христианская эпоха прибавила теологию – Священное Писание и каноническое право. Грамматика и риторика, «искусство красноречивого убеждения», были сходны с современной филологией, а диалектику в дальнейшем заменила логика – с уклоном больше в философию, чем в ораторское искусство.
Система образования в Авиньоне была достаточно либеральной. Порка полагалась лишь за серьезные провинности, и молодежь в полной мере наслаждалась свободой от семейной опеки. Регулярные пирушки, шалости и общение с местными девицами скрашивали досуг авиньонских школяров, которые снискали сомнительную славу самых недисциплинированных во всех французских землях – они охотнее ходили на танцы, чем на занятия.
Мы не располагаем сведениями о том, как проявил себя Мишель де Нотрдам в качестве ученика. Лишь его первый биограф Жан-Эме де Шавиньи сообщает, что в коллеже Мишель поражал соучеников и преподавателей великолепной, почти божественной памятью: «Метопа репе divina prosditus erat». И, хотя биография, написанная Шавиньи для книги «Первый лик французского Януса», явно идеализирует Нострадамуса, этому утверждению можно поверить: широта интересов и уровень познаний Мишеля далеко выходили за средние рамки той эпохи. Это видно по впечатляющему литературному наследию, оставленному бывшим учеником авиньонского коллежа.
По окончании школы в 1521 году Мишель получил звание магистра искусств – некий эквивалент современного аттестата или степени бакалавра. В то время, однако, магистрами были немногие. К тому же это звание было необходимо, чтобы облегчить поступление на медицинский факультет университета, куда юноша стремился попасть.
Медицина XVI века была еще очень далека от современной, хотя в эпоху Возрождения некоторые разделы этой науки претерпели значительный прогресс. Анатомия была обновлена еще в XIV веке с началом анатомирования трупов в университетах – сначала в Италии, а потом и в других странах. Церковь, вопреки легендам, не противилась этому; в 1472 году папа Сикст IV признал полезность анатомии как медицинской и художественной дисциплины, и обучение ей было формально дозволено Климентом VII. Наиболее активным центром анатомических занятий в первой половине XVI века был Парижский университет (Сорбонна), где анатомию преподавали Жак Дюбуа (он же Сильвий, 1478–1555) и Иоганн Гюнтер Андернахский (1505–1574).
Властителем дум первых анатомов оставался великий античный медик Гален, чьи идеи были сохранены в Средние века арабскими врачами. Его влияние многократно усилилось благодаря типографскому делу: в 1490 году в Венеции было опубликовано первое издание латинского перевода его сочинений по анатомии, а в 1525 году – греческий оригинал. Но со временем опыты по анатомированию обнаружили противоречия между тезисами Галена и наблюдаемой реальностью; врачи все больше и больше убеждались, что экспериментальные данные следует предпочесть книжному знанию. Хотя в своих медицинских трудах Жак Дюбуа еще всецело зависел от трактатов Галена, опыт, приобретенный благодаря препарированию, позволил ему обойти своего предшественника и составить новую анатомическую номенклатуру, в частности, точно описать желудочки мозга.
Около 1539 года ученик Дюбуа Шарль Этьен, сын знаменитого печатника-гуманиста Анри Этьена, в сотрудничестве с хирургом Этьеном де Ла Ривьером написал иллюстрированный трактат по анатомии «Рассечение на части человеческого тела» (De dissectione partium corporis humani), в котором отказал в доверии ортодоксальной галеновой медицине. Книга была опубликована только в 1545 году и уже через год вышла на французском языке. В это время в Базеле у издателя Опорина уже вышло «Строение человеческого тела» (Humani corpore fabrica) Андреаса Везалия (1514–1564) – научный и художественный шедевр, проиллюстрированный более чем 300 гравюрами профессиональных живописцев школы Тициана. Везалий, родившийся в Брюсселе и получивший образование в Монпелье, Париже, Лувене и Падуе, пришел к выводу, что Гален препарировал преимущественно трупы животных, а не человеческие, чем и объяснялись его ошибки в анатомии.
В этот же период родилась физиология, основанная Жаном Фернелем, придворным врачом короля Генриха II. Само слово physiologia впервые появилось в его трактате «Медицина» (1554), выступая названием первой его части, посвященной исследованию функций различных органов человеческого тела (вторая часть была посвящена патологии, а третья – терапии). Арагонский врач Мигель Сервет, который был в Парижском университете наставником Жака Дюбуа, описал легочный круг кровообращения в «Восстановлении христианства» (Christianismi restitutio, 1553), но тираж книги был конфискован и сожжен (позже за ним на костер последовал и автор). Несмотря на интуитивные догадки некоторых врачей, физиологам пришлось дожидаться 1628 года, когда англичанин Уильям Гарвей изложил в законченном виде учение о кровообращении.
Произведения «отца медицины» Гиппократа были известны еще лучше, чем Галена. В 1532 году Франсуа Рабле выпустил в Лионе издание «Афоризмов» великого грека; французский перевод гиппократовых текстов появился в Лионе благодаря Пьеру Вемеи в 1539 году. В 1544 году латинский перевод хирургических трактатов, приписывавшихся Гиппократу (Chirurgia е Graeco in Latinum conversa), был опубликован Гвидо Гиди при содействии Бенвенуто Челлини. Наряду с анатомическим атласом Везалия эта книга признана самым красивым медицинским изданием всех времен.
Хирургия также выиграла от изобретения и распространения книгопечатания, которое позволило повторно открыть труд Цельса «О медицине» – единственное древнеримское медицинское сочинение, которое дошло до нашего времени (опубликовано в 1478 году). Одновременно распространялись средневековые учебники Ги де Шольяка и Гийома де Салисето. Много древнегреческих хирургических трактатов было опубликовано в Венеции в латинском переводе в конце XV века, а затем, почти в полном собрании, в Цюрихе Конрадом Геснером (Be chirurgia scriptores optimi, 1555). Достижения хирургии во Франции отмечены успехами знаменитого Амбруаза Паре, но он был не одинок. Немалой искусностью отличались и другие практики – такие, как земляк Нострадамуса провансалец Пьер Франко, который успешно оперировал ущемленные грыжи и удалял камни из почек; он опубликовал в 1556 и 1561 годах трактаты о грыжах.
Другим разделом науки, где ощущалось влияние новых идей, была химическая медицина. Ее развитие привело к отказу от учения о жидкостях, согласно которому доброе здоровье следует из равновесия в теле между кровью, флегмой, желтой желчью и черной желчью, соответствующими четырем качествам природы – сухости, влажности, холоду и теплу. Считалось, что болезнь происходит от нарушения равновесия между этими качествами, вызванного излишком или нехваткой одного из них. Лечение заключалось в удалении «нездоровой жидкости» путем опорожнения организма одним из четырех базовых способов: кровопусканием, слабительным, клизмой (которую упростило распространение клистира, изобретенного в 1532 году итальянским врачом Марко Гаттенаной) и банками. К этим методам добавлялись различные гомеопатические средства на основе растений.
Эта концепция болезни была пересмотрена швейцарским врачом и алхимиком Теофрастом Бомбастом фон Гогенгеймом, называвшим себя Парацельсом (то есть «идущий вслед за Цельсом», «равный Цельсу»). Его труды были опубликованы и распространялись главным образом после его преждевременной смерти в 1541 году на 48-м году жизни. Парацельс придавал большую значимость отношениям между микрокосмом (человек) и макрокосмом (внешний мир); он полагал также, что влияние планет соединяет оба мира. Он объяснял болезнь не нарушением равновесия между качествами, но плохим функционированием ведущего принципа, жизненного начала – «архея». Парацельс предлагал лечить эти патологии не противоположным, как того требовала классическая теория, но подобным; таким образом, он прибегал к металлам, из которых химии (или алхимии; разницы между ними еще не было) предстояло извлечь «квинтэссенцию» жизни. При этом в качестве «жизнетворных» выступали такие ядовитые вещества, как свинец, мышьяк, сурьма. Новые идеи вызвали во Франции оживленные споры, которые во второй половине XVI века привели к настоящей научной «сурьмяной войне».
