— Я вымочу вам рубашку своими слезами.
— Ничего. Кину на батарею, всё быстро высохнет.
Она улыбнулась и положила голову мне на плечо:
— Ну как знаете.
— Вы больше не будете плакать?
— Сегодня? Надеюсь, что нет.
Как странно это звучит… Неужели она плачет по расписанию и ежедневно?
— А завтра?
— Будет день, будет и пища. То есть слёзы.
— Вы часто плачете?
— Круглый год.
— Аллергия?
— Вроде того.
— Но разве она не наступает строго по сезонам? С цветением всяких кустов и прочего?
Мне фыркнули прямо в ухо:
— Это аллергия на город.
— Так почему же вы не уедете в другое место, где вам не придётся всё время рыдать?
— Потому же, почему и вы остаётесь здесь. Вы ведь наверняка тоже когда-то были поставлены перед выбором: оставаться или уезжать?
И неоднократно. Сначала надо было решать, принимать гражданство или нет, а потом я отказался от переезда в Англию, к родителям.
— Ну… да.
— И остались?
— Как видите.
— Вот и я… осталась.
Действительно, всё очень просто. Правда, совершенно непонятно, но какая разница? Мне не хочется понимать. Мне хочется чувствовать тяжесть её головы на своём плече, запах её волос, обвивших шею, и биение сердца, робко стучащего в мою грудь с просьбой: «Впусти меня…»
— А теперь мне пора.
Она одним движением выскользнула из моих объятий и поднялась на ноги, текучая, как вода, и столь же своевольная.
— Спасибо.
Я рассеянно посмотрел на карты, так и оставшиеся лежать на ковре:
— За что? Я совсем ничем не…
— Вы не испугались моих слёз.
— А разве я должен был испугаться? Вы ведь оплакивали не мою смерть.
Последние слова сорвались с языка без моей воли. Собственно, я и сам понял, о чём сказал, только когда дождался ответной реакции.
Женщина, уже накинувшая плащ, обернулась и пристально посмотрела на меня всё ещё красноватыми, но уже невероятно ясными глазами:
— Я никогда не буду плакать по тебе.
А мгновение спустя, предоставив мне размышлять над смыслом фразы, произнесённой с мрачной торжественностью и вдохновенностью присяги, незнакомка, так и не пожелавшая представиться, толкнула дверь лавки, перешагнула порог и исчезла в городских джунглях.
— Донна уже ушла?
Роберто, осторожно высунувший нос из-за шкафа, выглядел донельзя испуганным.
— Да. Что-то случилось? На тебе лица нет.
— А вы разве не слышали этот жуткий крик, синьоре Джек? Вой, пробирающий до самых костей и дальше? У меня внутри всё заледенело.
— Слышал. Но мне он не показался таким уж страшным.
Аньяри недоверчиво нахмурился:
— И вы совсем-совсем не испугались?
— Я не умею бояться того, что не может меня напугать.
— О, значит, вы счастливый человек, синьоре!
— А это что такое? — спросил я, заметив в руках Роберто толстый блокнот.
— Отчёт для донны, но раз она уже ушла…
Видимо, с приходом женщины необходимость поиска сведений об интересующей меня книге испарилась из памяти Роберто. Ну и ладно. Я не тороплюсь. Зато удовлетворю любопытство в иных сферах:
— Что она ищет?
— Не в моих правилах нарушать конфиденциальность заказов… — начал было итальянец, но, увидев мою насмешливую ухмылку, снизил уровень пафоса до минимума: — Пара обручальных колец, вот что её интересует.
— Она собирается замуж?
— Такими сведениями я не располагаю, — чопорно поджал губы Роберто. — Личные дела моих клиентов — не мои дела.
Похвальное поведение, ничего не скажешь. Но меня сейчас больше устроил бы кто-то словоохотливый и беспринципный.
— Что за кольца? Какие-то особенные?
— Старинной работы, сплетённые из тонких бронзовых полос. — Роберто открыл блокнот и показал мне набросок, во всей вероятности сделанный рукой самой заказчицы. — Они выглядят примерно так.
Малопримечательные вещицы. Если их не чистить, то они наверняка станут похожи на мятую и почерневшую от времени проволоку. Не представляю, как можно найти такую иголку в стоге города, даже такого, как наш.
— И давно ведутся поиски?
Роберто посмотрел на первую страницу блокнота:
— Уже третий год.
— А она упорная…
— О да, донна не собирается отступать! У неё твёрдый характер, твёрже, чем у многих мужчин. Но она слишком часто плачет… Я даже как-то спросил, почему донна плачет.
— И она ответила?
— О да. Но очень, очень странно ответила.
— Что именно она сказала?
Роберто устало потёр уголки глаз:
— Она сказала: слёзы — это единственная молитва, которую Господь согласен принять у меня.
Поток третий
И настанет день, и свершится бой, и придёт победа. И возвратятся по домам победившие, но участь их сочтёт завидной лишь младенец, ибо имена победителей живут в памяти людей не дольше, чем имена побеждённых…
Несвященное писание.
Откровения Иоанны, строфа 27
После обеда дождь разыгрался не на шутку, но я всё-таки нашёл в себе мужество добраться до салона, хотя и сам толком не понимал, чем намерен занимать там оставшееся от рабочего дня время. Но в любом случае сначала непременно нужно пойти в ванную комнату и насухо вытереть волосы, а потом, пожалуй…
— Вам не мешало бы выпить чего-нибудь согревающего, мистер Стоун.
— Именно об этом я и подумывал, миледи.
— Заканчивайте ваш туалет и подходите на кухню. Я приготовлю всё необходимое.
Рубашка, так и не побывавшая на батарее, разумеется, не смогла просохнуть, но в салоне всегда хранилась смена белья и кое-какая одежда, рассчитанная именно на непредвиденные ситуации, поэтому я растёрся полотенцем и с удовольствием нырнул в толстый свитер, связанный из колючей, но невероятно тёплой козьей шерсти. Если правильно помню, его прислала мне какая-то из моих шотландских бабушек ещё десять лет назад, и тогда он казался великоватым, а сейчас пришёлся в самый раз.
По кухне разлился аромат горячего рома, сдобренный ванилью и оттенённый ноткой лимона. Старый добрый грог? Чем я заслужил столь чуткую заботу?
— Пейте, пока не остыло, мистер Стоун.
— Благодарю, миледи.
Уфф, хорошо пробирает! И чтобы согреться, нет лучшего средства. Единственный недостаток этого напитка, пожалуй, в том, что терпкая сладость клонит в дремоту, особенно если пришёл с сырого холода. Но разве мне предстоят активные действия? Ни за что. Я устал и хочу немного помечтать. Погрезить наяву.
Только сначала переговорю о делах:
— Сегодня я заходил к Роберто. Он нашёл хорошего мастера для изготовления амулетов. Вот, взгляните на образец его работы.
Леди Оливия открыла коробочку и внимательно всмотрелась в резное женское личико.
— Очень тонко.
— Вам понравилось?
Хозяйка вернула крышку на место и пододвинула картонную упаковку обратно ко мне.
— Я равнодушна к форме, мистер Стоун.
И в этих словах не было ни капли лжи: леди ван дер Хаазен придерживалась классических форм, прямых линий и скупых красок даже в оформлении интерьера салона, поэтому внутреннее убранство нашего странного офиса немного походило на монастырское. Правда, неуютным от этого не становилось, как ни странно.
— А к содержанию? Медальон не навевает вам никаких ассоциаций?
Я и сам до конца не понимал причин неожиданно возникшего любопытства, но мне почему-то нужно было услышать окончательный вердикт именно из таких уст. Спокойных, мудрых и насмешливых ровно в той мере, чтобы показать собственные эмоции, но не задеть чувства собеседника.
— Почему вы так настойчивы в своих вопросах? Хотите устроить мне экзамен или услышать подтверждение собственным выводам?
И как ей всегда удаётся настолько точно угадывать мои намерения, точнее, чем я сам их осознаю? А потом, угадав, загонять в угол, орудуя своими вопросами, как скульптор резцом, отсекать от сумбура толпящихся в сознании мыслей всё лишнее, оставляя только суть? В первый раз признавать чужое превосходство довольно болезненно и чертовски обидно, но, если унять гордость, окажешься в выигрыше.