– И все-таки нужно было посоветоваться. Я старше, у меня больше опыта, Мария. И я отношусь к вам как к своей дочери. Я хочу заменить вам, хоть на время, вашего отца, защитить вас, помочь вам.

– Спасибо, Иосип, – улыбнулась девушка, кутаясь в кожаную крутку. – Я ценю это. Постараюсь больше не быть такой легкомысленной.

– Маша, – Тито положил свою широкую ладонь на маленькую кисть девушки, – я все-таки хочу еще раз предложить тебе. Ты только дай согласие и уже через час будешь сидеть в самолете, и он доставит тебя за линию фронта к своим в Советский Союз.

– Зачем? – Девушка вопросительно посмотрела на мужчину. – Разве я плохо вам помогаю, плохо воюю? Иосип, простите меня за мою неосмотрительность, за эту наивную выходку. Но я ведь рисковала только собой, я бы не причинила вам вреда. Я обещаю, что подобного не повторится. Я скорее умру, чем предам вас, чем предам кого-то из ваших товарищей. Ведь вы мужественно сражаетесь с врагом, который напал и на мою Родину.

– Маша, я предлагаю отправить тебя домой не потому, что не доверяю тебе или опасаюсь твоих необдуманных поступков. Ты умная девушка и уже опытная партизанка. Я просто хочу, чтобы ты была дома, среди родных.

Девушка молчала, глядя в сторону на горы. «А что я могу ответить командиру, что я могу ответить, чтобы не соврать, – думала она. – Я не хочу, чтобы Тито перестал мне верить, и не могу рассказать ему правды. Я совсем завралась, со всех сторон завралась, и как мне выпутываться из этого положения?» Она посмотрела на мужчину, улыбнулась одними губами и ответила:

– Я знаю, что мне там поверят, поверят вашим рекомендациям, но все же, скорее всего, меня на фронт уже не пустят, оставят в тылу. А я хочу сражаться. С оружием в руках, как вот сейчас с вами. У меня есть возможность стрелять, убивать ненавистного врага, и я это делаю! И я здесь помогаю своей Родине больше, чем я смогу это делать дома. Понимаю, что вы сейчас скажете. Вы скажете, что для победы можно работать всюду. И на фабрике, и в школе. Но я хочу сражаться. И я останусь с вами, пока вы меня не отправите домой силой. Но вы же не отправите?

Маршал улыбнулся в ответ на обезоруживающую улыбку девушки и похлопал ее ладонью по руке.

– Насильно не отправлю. Патриоты нужны, и патриотам нельзя мешать сражаться. Хорошо, Маша, не буду больше тебя уговаривать.

Командир отряда поверил Шелестову после того, что рассказали его люди и о самолете, и бое с немцами. В отряде оказался квалифицированный врач, и за жизнь штурмана можно было не опасаться. Правда, приходилось оставлять его у румын, но с этим приходилось мириться. Шелестов обещал при первой же возможности сообщить руководству обо всех обстоятельствах потери самолета и месте нахождения штурмана. Оба понимали, что оставаться здесь летчику придется до прихода Красной Армии. Учитывая темпы наступления на этом направлении, ждать не так уж и долго.

Шелестов не особенно на это рассчитывал, но командир отряда разрешил ему воспользоваться рацией для связи с Москвой. Единственным условием было только то, что передавать будет радист отряда. Текст шифровки и частоту Шелестов должен будет назвать. Иного выхода не было, и Максим согласился. Собственно, информация, которую он передавал в Москву, была мизерной. Кодовыми словами, которые Шелестов зашифровал, он обозначил срыв перелета в точку назначения и свое решение к переходу к плану Б. План он оговаривал с Платовым заранее, и это означало, что группа продолжает добираться к точке назначения доступными ей способами. И по своему усмотрению.

Когда румынский радист закончил свою короткую передачу и вернул Шелестову бумажку с цифрами, тот поспешил к своей группе. Русским выделили сарай, в котором до войны пастухи собирали просушенное сено. Сейчас от сена остался только запах. Оперативники сидели на сбитых из досок лежанках. Все сразу повернулись в сторону вошедшего командира.

– Передали, – ответил Шелестов на молчаливый вопрос, доставая из кармана зажигалку. Он поднес огонек к записке с текстом шифровки, а потом растоптал остатки пепла сапогом на земле. – Я написал, что ответ ждем сегодня в семнадцать часов по московскому времени, завтра в девять утра и снова в семнадцать. Если ответа не будет, в ночь уходим. Без лишнего шума. Доверять на сто процентов румынам я не склонен.

– Ну, теперь мы хоть точно знаем, где находимся, и можем проложить двигаться по маршруту, – согласился Буторин. – Посоветоваться бы с партизанами, они ведь знают обстановку здесь. Да, я думаю, что ты прав, Максим. Верить им на все сто нельзя.

Шелестов разложил на небольшом, грубо сколоченном столе карту. Оперативники собрались вокруг стола и стали рассматривать карту. Все понимали, что такое большое расстояние в двести восемьдесят километров по прямой быстро преодолеть нелегко. Сложная местность, горы, ограниченное количество дорог. Дороги, указанные как второстепенные, местного значения и без покрытия, надо было просто хорошо знать, прежде чем по ним двигаться. И если измерить расстояние по дорогам от партизанского лагеря до городка на северо-западе Румынии, где находилась разведшкола абвера, то получалось, что проехать надо вдвое больше – почти четыреста километров. Сосновский снова вернулся к варианту захвата машины и немецкой формы и попытке проскочить это расстояние с шиком и скоростью.

– Поймите, что у нас просто нет других вариантов, как этот. Мы уже отстаем от графика на сутки. Школу вместе с архивом могут эвакуировать в любой день. Может быть, уже сегодня вывозят архивы.

– До шоссе полдня пути, потом еще надо дождаться подходящей машины, которую мы сможем взять без шума и которую за сутки никто не хватится в немецких частях. Может быть, такую и завтра придется ждать, – задумчиво стал перечислять Шелестов.

– Аэродромов поблизости нет, так что снова рассчитывать на самолет глупо, – пожал плечами Коган. – И пилотов у нас нет. Мы не успеваем однозначно: хоть на машине, хоть на поезде. Единственная надежда, что нам удастся выполнить задание, – получить сведения о новом месте дислокации школы. Там ее и накроем. Думаю, надо изложить руководству наш план.

– Ждем приказа завтра до семнадцати ноль-ноль, а потом действуем на свое усмотрение, – подвел итог Шелестов. – Иного выхода у нас просто нет. Пока приказ не отменен или не изменен, мы обязаны его выполнять.

В дверь постучали, и Шелестов поспешно свернул карту. Вошли те самые русские партизаны, которые помогли уничтожить немцев во время рейда. Букин помялся у входа и тихо пробасил: «Можно?» Следом мимо его массивной фигуры протиснулись Крылов и Пряхин.

– Дверь закройте, – посоветовал Шелестов и добавил: – А что это, товарищи, вы какие-то робкие и обращаться к старшему по званию разучились? Разве вас демобилизовали из армии? Или комиссовали по состоянию здоровья? Мне кажется, вы все еще военнослужащие и обязаны чтить устав.

– Так точно, товарищ подполковник. Виноват! – вытянулся старшина.

В глазах артиллериста Шелестов увидел удовлетворенное выражение. Теперь старшине понятно, что разведчики относятся к нему и его товарищам не как к предателям Родины, которые попали в фашистский плен. Они видят в них товарищей, военнослужащих. Значит, все в порядке. Родина не забыла о своих солдатах, не списала их со счетов. Несмотря на обстоятельства, сложность положения и секретность операции, Шелестов почему-то был склонен верить этим бойцам. Была в них и искренность, и ненависть к врагу, был и немалый опыт. И на фронте повоевали, и в плену побывали, умудрились сбежать, а это чего-то, да стоит. Ну и больше полугода воюют в партизанском отряде.

– Садитесь, товарищи, – предложил Шелестов бойцам. – Давайте поговорим конкретнее. А то там в горах как-то времени не было для душевного разговора. А теперь и время есть. Расскажите, как вы из поезда сбежали?

За всех начал рассказывать Букин. Крылов с видом солидного человека молчал, а Митя Пряхин, наоборот, не мог усидеть на месте, все пытался вставить в рассказ товарища свои замечания. В основном эмоционального характера. Чувствовалось, что молодой связист считает счастьем, что его судьба свела с этими серьезными, умелыми и основательными мужчинами. С такими не пропадешь. И не пропал. Оказывается, найдя песчаную почву позади бараков в лагере, пленные уже там начали рыть подкоп под ограждение из колючей проволоки. Лагерь был временный, толкового освещения периметра, да и всей территории там еще не было. Периметр просто патрулировался солдатами. Пленные высчитали поминутно маршрут патруля. Получалось, что нужное им место немцы проходили каждые двадцать пять минут. Рыли ночами по двадцать минут, а потом пять минут до появления патруля маскировали яму. Потом все повторялось.