Валентина некоторое время с недоумением смотрит на ранец, будто не может взять в толк, каким образом оказались в нем листовки, потом неловко подхватывает его и убегает в комнату. Оттуда уже несутся испуганные голоса сестер, а кто-то из них даже всхлипнул.

Облава... Кого ищут? Мысли Луиса вихрем закружились в голове. — А что если переворошат все в доме и найдут листовки?.. Ну, я им устрою!

Луис порылся в коробке, куда мать складывала лоскуты ткани на заплатки, пуговицы, нитки, извлек огрызок школьного мелка...

Если бы кто-то из друзей увидел его в этот момент рисующим на стене, подумал бы, или Луис тронулся, или тот хуже: продался сомосовцам, — потому что Луис рисовал портрет... диктатора Сомосы!

Боже! Ты сума сошел?! — Вот и вернувшаяся в кухоньку мать высказалась в том же духе. — Что же ты стену пачкаешь?

— Так надо, мама! Луис увлеченно водил мелом. Видела, сколько на улице развешено портретов Сомосы. Пусть полицейские знают, что и здесь чтут господина президента!

Валентина покачала головой. Не то испугалась, не то обрадовалась. Но задумку сына поняла.

— Похож... Ну, точно такой, как на булочной сеньора Рамоса...

Закончив портрет, Луис размашисто, большими буквами под ним написал: «Да здравствует Сомоса!»

Едва спрятал мелок, в дверь грубо постучали. Чей-то голос объявил. «Открывайте! Полиция!» И тут же тише, однако так, чтобы слышали в доме.

— Серхио, Рамон — во двор. Томас — к окну.

Минуту спустя полицейский сержант, покусывая карандаш и листая записную книжку, допрашивал Валентину.

Луис заметил, что мать волновалась. Но отвечала с достоинством, не торопясь. Где муж? На заработках. Сеньор сержант знает, как трудно нынче с продуктами. Дороговизна. А у нее четверо детей. Вот и приходится мужу... Робсрто где? Он ночует у приятеля. Они собирались на хлопок. В провинции, говорят, хороший урожай хлопка нынче. Может, уже и уехали... Остальные здесь. Сеньор может убедиться...

Сержант задумчиво кивает, листая записную книжку. Луис чуть было не вскрикнул, разглядев ее. Она как две капли воды была похожа на ту, что подарил ему Энрике. «Наверно, — поду мал Луис, — и сержант, и Энрике покупали их в «Боливаре, в самом большом книжном магазине Может быть, даже в одно время... Дорого бы дал Луис, чтобы заглянуть в записную книжку сержанта. Но еще дороже, наверно, дал бы сержант, чтобы завладеть дневником «дункарей»...

Сержант между тем приоткрыл дверь и громко крикнул:

Серхио. позови-ка сеньора Гомеса! При виде мужчины С тараканьими усами Луис непроизвольно втянул голову в плечи...

— Посмотрите-ка на этого мальца, сеньор Гомсе... — Сержант снова принялся листать записную книжку. Вид его был при этом многозначительный, как у судьи, объявляющего подсудимому приговор. — Не он ли трепался в университете?

От острого холодного взгляда шпика Луису сделалось не по себе. Больших усилий стоило выдержать этот взгляд. Да еще и выдавить улыбку.

— Может, он... нерешительно пробормотал Гомес; не спуская глаз с Луиса. — А может, не он...

Луис вздрогнул. Он впервые слышал голос шпика. Но вот что поразило: его голос был абсолютно схож с тем, что звал во сне: «Луис Веласкес! Требуем Луиса Веласкеса!

— Далеко было, не разглядел, — сожалеюще бухтел между тем этот голое. — Столько народу собралось...

— Столько народу... — недовольно засопел сержант, отрываясь наконец от своей записной книжки. На какое-то мгновение он задерживает дыхание, изумленно смотрит на портрет Сомосы, нарисованный на стене.

Шпик тоже замечает портрет, растерянно передергивает плечами. Лицо его съеживается, становится каким-то слезливо-жалостливым, будто шпик надкусил стручок огненного перца чиле.

Наступила неловкая пауза, которую нарушил сержант. Он медленно прошелся по кухоньке, рассеянно оглядывая незамысловатую утварь Веласкесов, хмыкнул, что-то обдумывая и. взглянув еще раз на портрет Сомосы. будто убеждаясь, не почудилось ли, решительно шагнул к двери. За ним, озираясь, скользнул шпик, на прощание одарив Луиса презрительным взглядом.

Луис так и не понял, опознал его шпик или не опознал. Впрочем, даже если и были у того сомнения, портрет Сомосы сыграл свою роль

— Спасибо Коротышке! Луис размазал локтем портрет диктатора, подмигнул матери. — Здорово он нас выручил, верно, мама!

Капитан Диас не любил распекать подчиненных. Он предпочитал действовать, чем тратить время на увещевания. Но на сей раз пришлось изменить привычке. Слишком много неудач за один день свалилось на Диаса. И все по причине ротозейства нижних чинов.

Маленький, подвижный, с непомерно большими и тяжелыми очками на приплюснутом носике, капитан напоминал кузнечика. Он и по характеру был под стать кузнечику — верткий, трескучий, громкий. Сейчас капитан суетливо перебирал бумаги на столе и беспрерывно чертыхался.

Сухой лающий голос шефа выбивал тоскливую дробь мыслей в голове у Гомеса. На сержанта, застывшего рядом с Гомесом по стойке «смирно», голос шефа почему-то навевал зевоту. Чтобы зевотой не навлечь на себя грозу, сержант несмело откашлялся и решился продолжить рапорт.

— Осмелюсь доложить, сеньор капитан, проверяли дома, где есть мальчики восьми — двенадцати лет... Ни одного похожего на того, кто выступал в университете на митинге...

Диас отстранился от бумаг, тяжелым немигающим взглядом окинул сержанта с ног до головы.

— То есть как ни одного похожего? Не хотите ли вы сказать, что мальчишку не застали дома?

— Никак нет, сеньор капитан. Все подозреваемые были на месте. — Он достал свою записную книжку, зашуршал страницами. — Алеман, Кальдера, Лавияна, Наварро. Варгос, Веноварес... Но сеньор Гомес никого не опознал. В смысле, похожего на того, из университета...

Шпик тут же откликнулся:

— Рост сто сорок сто пятьдесят, волосы прямые, длинные, черные. Говорит быстро. Подвижен...

— И по таким приметам не опознали преступника?

Но, сеньор капитан, — смущенно пробормотал Гомес. я же говорил, что от трибуны стоял далеко. И потом после его выступления привалило столько людей! Не протиснуться было... И мальчишек набежало... Если бы лицо увидеть близко, вот как ваше сейчас...

— А мне наплевать, что вы стояли далеко от трибуны! — Голос капитана раскатисто гремел над самым ухом. — Наплевать, что трудно было протиснуться. Вы обязаны были протиснуться, черт возьми! И разглядеть мальчишку!.. Обыск провели?

Так точно! — бойко отозвался сержант, Ничего подозрительного.

— Ничего подозрительного!.. Выгнать вас всех давно пора за такую службу! — Капитан поднял телефонную трубку, щелкнул тумблером на пульте связи. — Дежурный? Принесите фотографии, те. что пришли сегодня с курьером...

Вошел дежурный, положил на стол перед Диасом стопку фотографий.

— Вот кто выступал вчера в университете... — Капитан небрежно разложил фотографии на столе.

— Веласкес! Луис Веласкес! обомлел пшик.

— Да, — подтвердил Диас. — Сегодня получена директива из управления. Луис Веласкес является опасным государственным преступником.

— Разрешите доставить в участок и допросить? — тут же предложил Гомес.

— А если не сознается? Если будет молчать, хоть убей?!

— Заставить говорить...

— А потом либералы и красные поднимут шум: полиция-де воюет с малолетними детьми! По какому закону, по какой статье конституции, спросят, предусмотрен арест и пытки девятилетнего ребенка?.. Нет, того сопляки надо брать с поличным. Тогда тем же либералам будет чем рот заткнуть. Не далее как три дня назад патруль видел у «Тексниксы» 16 мальчишку, по описанию похожего на Веласкеса. Подозревают, он наследил там листовками... вот случай был его взять!..

Листовки... Шпик сжался, будто что-то тяжелое свалилось на него сверху. Он понял, какую допустил промашку сержант, не сделав обыска в доме Велаекеса. А Гомес на обыске не настоял... Как же ловко провел их этот бесенок портретом Сомосы!..