– Нет, я не миссис Элдерхолт, но буду вам очень признательна, если вы поймаете для меня такси, – невозмутимо произнесла она.

Джейк отлично видел, что невозмутимость эта напускная. Достоинство, с которым она держалась, не вязалось с покрасневшими глазами, раздутым животом и распухшими ногами. Джейк никогда не противоречил женщинам. Особенно незнакомкам. А уж беременным незнакомкам и подавно.

Он отправился раздобывать ей такси. Разыскал швейцара, сунул ему сложенную купюру и пробурчал:

– Такси. Чтобы через пять минут машина была здесь, понятно?

После этого ему оставалось лишь беспомощно топтаться вокруг беременной леди, с которой он непонятно зачем связался. К счастью, машина подоспела прежде, чем он успел пообещать ей отправиться вместе в клинику, своим присутствием облегчить ей родовые муки и впоследствии, если возникнет нужда, помочь ее ребенку делать уроки по математике.

Дожидаясь, пока подгонят его собственную машину, Джейк смотрел на огни фар, отражающиеся в мокром асфальте. Он бормотал себе под нос проклятия. Какого черта он решил разыграть Дон Кихота перед чужой женой? Разве у него мало проблем со своей собственной?

– Вот и она, во всей красе и славе, – промурлыкала Либби, разглядывая собственное отражение в зеркале. Белокурые с легкой проседью волосы убраны в высокую прическу, черное шелковое платье из дорогого магазина, купленное еще до беременности, на черных чулках ни одной спущенной петли, а талия на целых девять дюймов уже, чем бедра. Почему же ей по-прежнему кажется, что из зеркала смотрит на нее упакованная в старомодный полиэстер толстуха с конским хвостом, толстуха, у которой вообще нет талии?

– Мама, я возьму…

– Можно мне взять, Дэвид, – механически поправила Либби.

– Можно Билли и я возьмем…

Либби открыла рот, но так ничего и не сказала.

– …воздушной кукурузы?

– Вы с Билли можете полакомиться воздушной кукурузой после ужина. Конечно, если Билли решит, что ты заслужил это удовольствие.

Кажется, строгости достаточно? Ни к чему настаивать на том, чтобы Дэвид опустошил тарелку и вовремя отправился спать. Она все время учится, как вести себя с сыном, и дается это нелегко. Быть матерью вообще нелегкая работа, но, по крайней мере, сейчас она не опасается, что кто-то другой сведет на нет все ее усилия. Если бы ей удалось стать Дэвиду не только хорошей матерью, но и хорошим отцом, у него появился бы шанс вырасти уравновешенным человеком, а не превратиться в точную копию своего отца, на которого он так похож.

Либби чмокнула сына и, стараясь не замечать мелькнувшее в глазах Дэвида паническое выражение, дала последние указания Билли – своей кузине, которая время от времени выполняла обязанности приходящей няни. С тех пор как Дэвид в первый раз сел в школьный автобус без слез, прошло пять недель. И только после этого она начала раз или два в месяц оставлять его на попечение Билли.

– Ну, я пошла. Пока, крокодил.

– Мама, не крокодил, а аллигатор. – Дэвид даже застонал от возмущения, и она с притворной досадой стукнула себя по лбу.

Мотор завелся с третьей попытки, что было не так уж плохо. Либби внимательно следила за ухабистой дорогой, чтобы вовремя избежать мячей, палок, велосипедистов и других опасностей; время от времени она обеспокоено втягивала носом воздух. Может, у этих духов слишком резкий запах? Лучше бы она посоветовалась с Билли.

Нажимая на тормоза, она нагнулась и почувствовала, как черный кружевной лифчик режет под мышками; почему бы ей не носить более удобное белье, подумала Либби. Господи, будто кто-то видит, какого цвета ее лифчики.

Через двадцать пять минут Либби оказалась в городе; отель она отыскала без труда. Где он находится, она выяснила еще на прошлой неделе, когда возила Дэвида к дантисту. Правда, днем отель выглядел менее… впечатляюще. А сейчас автостоянка заполнена до отказа и повсюду сверкают и переливаются огни.

Длинная темная машина плавно подъехала к украшенному козырьком подъезду, и швейцар поспешил распахнуть дверь. Другой служащий, получив чаевые, скользнул в машину и отогнал ее на стоянку. Либби наблюдала, как парочка входит в двери отеля; интересно, думала она, может, они тоже на вечер встречи выпускников. И может, она даже знает их.

А еще интересно, действительно ли расшатался каблук у ее нарядных туфель из шелковистой кожи, купленных десять лет назад, или ей это только кажется? В моде ли сейчас остроносые туфли, или они выглядят смешными?

Вот еще неудача. Лучше бы она вела машину в спортивных туфлях; правда, тогда она наверняка забыла бы переобуться и явилась бы в них в отель. Вот уж неудача так неудача.

Либби устала от унизительных ситуаций. Ее муж, с которым она прожила двенадцать лет, был опытным специалистом по части унижений, а уж о бракоразводном процессе, который вел самый дорогой адвокат, лучше и не вспоминать; когда все это осталось позади, она поклялась, что никогда больше…

И вот она здесь, сидит, притаившись, в машине. Бесхарактерная тряпка. Боится войти, боится, что не найдет там знакомых, и еще больше боится найти их, боится, что вновь превратится в бесформенную толстуху, мишень для всеобщих издевательств.

Лучше ей вернуться домой. Но вечер стоил слишком многих затрат. Зря она, что ли, выложила за французскую туалетную воду деньги, которых ей хватило бы на продукты на целую неделю?

Насупившись, она сидела в своем уже лет пять отслужившем микроавтобусе, между белым «Мерседесом» и огромным черным «фордом», и уговаривала себя:

– Послушай, не будь идиоткой. О тебе все и думать забыли.

– Надейся, надейся.

– А если кто-нибудь тебя помнит, ты, конечно, уверена – он от восторга умрет на месте, увидев, как неотразима толстуха Либби Двиггинс в дорогом платье, с перетянутой талией, с ног до головы обрызганная туалетной водой.

Устав от бесплодных споров с собой, Либби свернулась в комочек, обхватив руками плечи. Потом, глубоко вздохнув, уже потянулась, было к дверной ручке, но, внезапно передумав, принялась ловить по приемнику местную программу новостей, убеждая себя, что неплохо бы прослушать прогноз погоды. Когда живешь за городом, погода – дело важное.

Вздыхая, она понемногу слизывала помаду с губ; вдруг кто-то наклонился над полуоткрытым окном машины, обдав Либби запахом виски.

– Привет, милашка, что, скучаешь в одиночестве? Старина Пит не из тех, кто заставляет женщину скучать! Почему бы тебе не выйти, а?

Либби принялась торопливо поднимать стекло, но пьяный мешал ей, сунув в окно локоть.

– Ну, детка, не придуривайся. Со стариной Питом ты отлично проведешь время. Старина Пит не прочь…

Вдруг старина Пит распластался на тротуаре; рядом, отряхивая руки, стоял высокий мужчина в темном костюме.

Сквозь полуоткрытое окно Либби уставилась на незнакомца. Не сводя с него глаз, она наблюдала, как он выволок пьяного с автостоянки, прислонил его к одной из черных мраморных колонн около входа, придав ему вполне пристойную позу, и направился назад к микроавтобусу.

Тут она обрела, наконец, дар речи и выдавила из себя слова благодарности.

– Ерунда, – отрезал незнакомец.

…Джейк сидел в своей машине, когда блондинка притормозила рядом. Погруженный в собственные мысли, он бросил на нее беглый взгляд; потом взглянул еще раз, уже внимательнее. Любопытно, знает он ее или нет? А вдруг они даже близко знакомы? Если это так, может выйти неловкость, он ведь совершенно не помнит ее имени.

С самого начала идея пойти на этот проклятый вечер совершенно его не прельщала. Получив приглашение, он тут же отправил его в мусорную корзинку, но потом, после целого дня раздумий, все же вернулся в офис и извлек это несчастное письмо из корзинки прежде, чем пришли уборщицы. Виной всему было одно псевдофилософское утверждение, которое застряло у него в голове, – если ты боишься взглянуть в лицо прошлому, у тебя нет шансов построить будущее.