— Но почему ваша планета такая противно-вязкая? — раздраженно спросил я.

— А как иначе? — обиженно произнес изобретатель. — Это же органика! Она растет!

— На планете нужно жить, — напомнил я. — Нужно строить города, сажать сады, сеять хлеб…

— У вас узкое мышление, Шекет! — прохрипел Бурбакис. — Зачем сеять? Зачем строить? Зачем сажать? Мой полимер съедобен, в нем можно жить…

— Да? — сказал я, вложив в это короткое слово весь свой сарказм. — Разве это жизнь — торчать из поверхности Бурбона будто памятник самому себе? Неужели вас устраивает то, что от вас по сути осталась одна голова?

— Есть недоработка, — вынужден был признать изобретатель. — Я не вполне точно рассчитал коэффициент вязкости. В следующей модели…

— Вы полагаете, что дойдет до следующей модели? — осведомился я. — Лично мне кажется, что, если сейчас же не вызвать службу галактического спасения…

— Нет! — вскричал Бурбакис с таким ужасом, будто я предложил ему казнь через повешение. — Нет! Эти вандалы изорвут все нити моего Бурбона!

— Но я не намерен торчать здесь до конца дней! — возмущенно заявил я и потянулся к передатчику, который, как у любого звездоплавателя, висел под правым карманом моего спецкостюма. Помешать мне голова Бурбакиса не могла ни при каких условиях, и я позволил себе медленно вытащить передатчик из футляра, медленно поднести ко рту и…

Я не успел произнести ни слова — какая-то сила ухватила меня за ноги, сжала их, вытолкнула меня на поверхность щупальца и зашвырнула в пространство. У поверхности был воздух, но чем дальше я удалялся, тем разреженнее становилось вокруг, и я начал задыхаться. Мимо пронеслось свернувшееся калачиком тело изобретателя, и господин Бурбакис успел крикнуть мне:

— Зажмите руками нос, Шекет! Зажмите нос!

Я зажал руками нос и потерял сознание.

Пришел я в себя в кабине звездолета. Красный карлик светил за кормой, и диск звезды по-прежнему пересекали темные ленты Бурбона.

— Все в порядке? — беспокойно спросил Бурбакис, сидевший в кресле пилота.

Нигде не болело, если он это имел в виду.

— В порядке, — буркнул я. — Что, собственно, случилось?

— Я же сказал, что ни к чему вызывать галактическую службу спасения! Дело в том, что человек может питаться веществом Бурбона, но вещество Бурбона не способно питаться людьми. Мы для моей планеты несъедобны. Бурбон нас распробовал и выплюнул. Я этого ждал и потому, в отличие от вас, Шекет, был спокоен.

Я вспомнил выпученные глаза господина изобретателя, но не стал упрекать его в лицемерии.

Мы вернулись на Цереру, прошли в мой кабинет, и я, почувствовав себя в привычной обстановке, заявил:

— Патента выдать не могу, результат экспертизы отрицательный.

— Вы неправы! — вскричал Бурбакис. — Моя планета может сама расти, сама кормить, сама строить…

— Допустим, — хладнокровно парировал я. — Но человек — существо консервативное, ваше изобретение для людей психологически неприемлемо. Мы привыкли жить на планетах, которые представляют собой твердые круглые тела… и дальше по справочнику. Предложите ваше изобретение рептилиям с Афры Кульпары — они оценят.

— Предлагал, — удрученно сказал Бурбакис. — Отказали. Щупальца, видите ли, есть у них самих, зачем им еще и щупальце-планета?

— И ведь они правы! — воскликнул я. — Нет, я не могу выдать вам патент, господин изобретатель планет!

— Хорошо, — торопливо сказал Бурбакис. — У меня есть изобретение, о котором вы никогда не скажете, что оно неприемлемо психологически.

— Я уверен, что мой Амиркан вам непременно понравится! — без тени сомнения заявил господин изобретатель планет Игнас Бурбакис. — Во всяком случае, ваш психологический комфорт не будет нарушен. Амиркан — мир, о котором вы мечтали с детства!

— Будь моя воля, господин Бурбакис, — заявил я, — я не стал бы рассматривать ни одного вашего предложения, сославшись на прецедентное право, но, к сожалению, правила нашей компании требуют, чтобы эксперт давал независимое заключение отдельно по каждому предлагаемому случаю.

— К счастью! — воскликнул господин Бурбакис. — Оказывается, даже в вашей компании есть умные люди. К сожалению, они не входят в число экспертов.

Я пропустил оскорбление мимо ушей, но клиент не оценил глубины моего благородства.

— В путь! — сказал он, и я со вздохом принялся напяливать надоевный мне по прошлому путешествию скафандр.

Амиркан оказался довольно большой землеподобной планетой в системе Дзеты Большого Пирата. Мы приземлились, и я увидел за бортом небольшой лес. Кроны будто кто-то сделал из стальных прутьев, на которые насадил сверкавшие на солнце иголки размером со шпагу мушкетера времен короля Людовика XIV. Небо было, как и положено, синим, и я принялся стягивать скафандр, полагая, что изобретатель не забыл насытить воздух достаточным количеством кислорода.

— Эй, вы что? — воскликнул господин Бурбакис, вернув меня к действительности. — За бортом нет воздуха!

— Да? — удивился я. — Почему же синее небо? И чем дышат деревья?

— Деревья металлические, — объяснил изобретатель, — а небо синее потому, что на высоте ста километров у меня висит облако медного купороса — это от космических тараканов, уж очень сильно они мне надоели за последнее время.

— Не понял, — нахмурился я. — Какие еще космические тараканы?

— Э… — смутился Бурбакис. — Вы же знаете, даже у гениального изобретения есть не одни только плюсы.

— Покажите хоть один плюс, — заявил я, — и я соглашусь с тем, что ваше изобретение действительно гениально.

— Ловлю на слове! — воскликнул изобретатель и потащил меня к люку.

Сказать, что, оказавшись на поверхности планеты, я ощутил некоторое неудобство, значит — не сказать ничего. Странная сила неожиданно потащила меня к лесу, и я, к собственному стыду, покатился по полю подобно мячу, запущенному крученым ударом в сторону ворот противника. Все мои попытки ухватиться за торчавшие из земли травинки успехом не увенчались, что было очень странно, поскольку каждая травинка была размером с небольшой куст. Но едва я протягивал руку, что-то меня отталкивало, будто местная флора не желала иметь со мной ничего общего.

Успокаивало лишь то, что бедняга-изобретатель чувствовал себя не лучше — его несло следом за мной, и он что-то бормотал себе под нос. Наконец мы докатились до леса, и меня ударило о дерево с такой силой, что, не будь на мне скафандр, я непременно сломал бы себе одно-два ребра.

— Что это значит? — воскликнул я, пытаясь встать на ноги. Ничего из этого не вышло: та же сила, что тащила нас через поле, не позволяла мне теперь отлепить ноги от ствола дерева, похожего на металлическую скульптуру, стоявшую на площади перед одним из зданий Кнессета.

— Н-не знаю… — пробормотал изобретатель, барахтаясь рядом со мной. — Сейчас разберусь. Кажется, я начинаю понимать…

— Тогда извольте объяснить! — потребовал я, но изобретатель не успел сказать ни слова: одна из ветвей, похожая больше на вилку, чем на добропорядочную ветку нормального дерева, странным образом изогнулась и наподдала Бурбакису с такой силой, что он, кувыркаясь, полетел в небо, вереща как поросенок, которому только что сообщили, что завтра из него приготовят холодец.

Я остался один — под синим небом, зеленым солнцем и блестевшим как зеркало металлическим деревом, в чьем гнусном характере я уже успел убедиться на примере бедняги— изобретателя. И что самое плохое: радио не работало, в наушниках я не слышал ничего, кроме поросячьего визга. Вряд ли Бурбакис обладал способностью визжать так долго на одной ноте — ясно было, что приемник попросту вышел из строя.

Надеюсь, читатель не усомнился в моей храбрости и не подумал, что я, оказавшись в затруднительном положении, немедленно вызвал Галактическую службу спасения. К этим господам я не стал бы обращаться и в куда более катастрофической ситуации. Разве что увидел бы приближавшуюся на полной скорости ракету с надписью: «Водородная бомба».