– Выбери мне какого-нибудь человека для эксперимента, – потребовал "отец".

Я включил телевизор и начал переключать каналы один за другим.

– Этот, – указал я.

На экране был какой-то политик, который что-то говорил корреспондентам, а они его слушали.

– Отлично, – похвалили меня "отец", хотя хвалить-то было не за что, – а теперь смотри.

Он выключил телевизор, и внезапно в комнате появился выбранный мной человек, который с недоумением озирался по сторонам, но пока еще ничего не говорил.

– Смотри на него внимательно, – продолжал говорить "отец", – это – человек и он – живой. А теперь мы сделаем его копию

Перед нами столь же быстро появился еще один такой же человек. Они стояли парой и смотрели то на нас, то друг на друга, и непонимание всего происходящего было так ясно написано на их лицах, что мне стало смешно, но я сдержался.

– Смотри дальше – один из них умирает.

Своим внутренним взором я увидел, как у одного из людей в определенных местах были оборваны нервы, и он упал – он умер.

– Итак, загадка, – с таинственным видом обратился ко мне "отец", – у нас был один человек, а теперь у нас, кроме него, прибавился еще и его же труп. Что это может значить?

Оставшийся человек в панике стоял, смотрел на нас и молчал.

– Это значит, что ты убрал копию, – ответил я.

– Ответ неправильный: где копия, а где оригинал? – развел руками "отец". – Оба они были абсолютно одинаковы, кроме положения в пространстве, пока были живы, поэтому с уверенностью сказать, кто из них являлся копией, а кто – оригиналом, невозможно. Но в действительности же данный опыт затрагивает саму основу бытия, а не рассуждения о том кто – копия, а кто – нет.

Итак, изначально был один человек, и его жизнь совпадала с его существованием, с его бытием; у него была одна жизнь и одно бытие, неразрывно связанные друг с другом. Это положение верно для любого человека и, в широком плане, для любого живого существа в этой Вселенной. Затем вмешался я – Господин этого Мира – и сделал копию этого человека: создал из ничего новое живое существо, ничем, кроме положения в пространстве, не отличающееся от исходного образца. Таким образом, благодаря моему вмешательству, бытие данного человека стало включать в себя две жизни двух разных людей, затем я забрал жизнь у одного из них, и сейчас бытие исходного человека состоит из жизни одного человека и смерти другого. В результате моего вмешательства нарушилась тождественность между жизнью и бытием – знай же и всегда помни об этом факте – для тебя в будущем он будет иметь очень большое значение.

Я понял его рассуждения, поэтому задал следующий вполне естественный вопрос:

– А как тогда быть с близнецами?

– Близнецы очень похожи друг на друга, но они все же разные, поэтому у каждого из них и свое отдельное бытие, и своя отдельная жизнь.

– Все это достаточно сложно.

– Для людей – да, – подтвердил мой "отец". – Для всех живых существ бытие и жизнь – одно и то же, но не нас и таких, как мы с тобой.

Думай о своей жизни, думай о своей смерти и думай о своем существовании, но не забывай о своем предназначении.

Думай, прежде чем делать и, делая, тоже думай!

И помни, что легче на грабли не наступить, нежели потом синяк лечить!

Мы замолчали; каждый из нас был занят своими мыслями.

– А что будет со мной? – спросил перепуганный человечек.

– Использованным черновикам место в мусорной корзине, – сказал мой "отец".

В тот же миг они оба исчезли – и живой, и мертвый. "Отец" улыбнулся:

– Теперь ты понимаешь, что такое власть?

Я не ответил, я внимательно смотрел на него. Я видел его волю, и она привлекла мое внимание. Она была порождением его сущности, она была странная, слово "железная" совершенно не подходило к ней – она была изменчивая, тем не менее, очень прочная и какая-то другая, чужая, нечеловеческая.

– Куда ты дел их? – поинтересовался я.

– Оба они, и живой, и мертвый, были копиями оригинала, – заулыбался он. – Оригинал – это тот человек, которого ты выбрал, – остался в неприкосновенности, а копии я убрал. Работай с копиями, если, есть хотя бы минимальная вероятность нанести повреждения оригиналу, но я бы тебе посоветовал работать с копиями во всех случаях, ибо риск непоправимо повредить оригинал присутствует всегда.

– Видишь ли ты мою душу? – вновь спросил я его о том, что сильно занимало мои мысли последнее время.

– Могу видеть, но не делаю этого: то, что твое – то твое.

– А как же тогда я могу мысленно позвать тебя, если ты не видишь мои мысли? – закономерно удивился я.

– Одно другому не мешает – я настроен только на две твои мысли: "прекратить этот эксперимент" и "хочу увидеть "отца"" – вот и все, остальные твои мысли и чувства я не должен видеть. Кстати говоря, ты тоже обязан четко разделять слова "хочу", "могу" и "должен". Так вот, я не должен подглядывать за тобой, и я не делаю этого. Точно так же дело обстоит и с тобой: сейчас ты должен пойти со мной; но не беспокойся – обратно ты вернешься в то же мгновение и туда же, откуда ушел, проще говоря, в ту же самую точку пространства-времени, то есть в сейчас, в настоящее.

– Так куда я должен идти? – спросил я.

– На Халу, – ответил "отец", – у нас с тобой будет прогулка по планете Хале.

– Что ж, пошли, – подумав, ответил я, – ведь у меня нет выбора, поэтому к чему сопротивляться или же радоваться неизбежному?

Мы очутились в лесу. Нас стало трое. Мы стояли лицом друг к другу. Каждый из нас был одет в юбку из шкуры какого-то животного серо – коричневого цвета, и кроме нее у нас не было ничего: ни одежды, ни оружия.

– Итак, мы на Хале, – сказал один из них. – Со мной ты уже знаком: я – твой "отец", а вот он… – тут он показал рукой на соседа – это один мой приятель – воплощение такого же существа, как и я. Он мой гость в этом мире, также как и ты.

– Посмотри на себя внимательно, – продолжил говорить мой "отец", – ты выглядишь почти как человек каменного века, но теперь ты не человек, а халанин: у тебя на ногах растут когти, твоя рука шестипалая, а на ней находятся ударные бугры, и, к тому же, ты можешь легко существовать на Хале без скафандра.

Я посмотрел на себя с интересом: у меня, да и у них всех тоже, пальцы ног заканчивались мощными тупыми когтями – "это наверняка приспособление для более быстрого бега, – понял я, – как у гепарда и у собак".

А вот рука моя стала совсем другой: теперь у меня было два больших пальца, расположенных по обе стороны от центральных четырех пальцев – рука стала более симметричной, чем у человека. Центральные пальцы были примерно одинаковы и по длине, и по развитию и практически не отличались размерами друг от друга – не то, что у людей.

– Сожми свою руку в кулак, – сказал мне "отец", – и ты увидишь на центральных пальцах четыре нароста или бугра – это ударные бугры – отныне у тебя в руке всегда есть кастет с шипами.

Я сжал свою руку в кулак – он получился очень плотный и жесткий: у человека большой палец в кулаке хорошо придерживает только два-три пальца, давая им дополнительную жесткость, а мизинец всегда остается сам по себе; у меня же, у халанина, каждый большой палец прижимает по два центральных, образуя в целом кулак очень большой плотности и жесткости.

Осмотрев кулак, я внимательно проанализировал ударные бугры. Это были образования темно-коричневого цвета, каждое из которых занимало одну фалангу пальца – ту самую, которая при сжатии пальцев в кулак остается свободной и смотрит вперед, – ту самую, которая при ударе и приходит в непосредственное соприкосновение с противником. Бугор, располагаясь в основном на кости, частично прикрывает собой и суставы фаланги. Поперечное сечение ударного бугра представляет собой почти треугольник с заостренной вершиной, а верхний край продольного сечения выглядит в виде части дуги окружности; таким образом, в своей середине бугор выдается вперед, в результате чего вся сокрушительная сила удара наносится не всей поверхностью четырех ударных бугров, а лишь их выступающими кромками. Я потрогал верх одного из бугров, осторожно проведя по нему пальцем, – он был острый, как хорошо отточенное лезвие ножа.