Среди всеобщего ликования он оказался в числе тех немногих, кто сохранил реалистическую трезвость. Однако и он верил в гря­дущие перемены и сказал об этом Швейцер. О своем отъезде он предупредил хозяйку квартиры еще днем. Филиппова вспоминала: «Мы долго не ложились спать — эта женщина (В. Швейцер) в этот вечер была с ним. Поздно ночью, часов в 12... они вышли, попроща­лись с нами, и при выходе он сказал этой женщине: подожди, скоро все уладится, все будет иначе». На дребезжавшей телеге вместе с группой местных жителей Яков Крюков довез его до станции к красноярскому поезду.

Сталин вернулся 4-го числа, когда ссыльные депутаты собирались в столицу. Из Ачинска отправились днем 8 марта. Накануне газета «Енисейский край» опубликовала сообщение, что депутат М.К. Муранов выезжает в Петроград, и в честь отъезжавших на централь­ной площади состоялся митинг. Проводы превратились в демонст­рацию. Колонну извозчичьих пролеток, в которых разместились ссыльные, все 4 версты до вокзала эскорт почитателей сопровож­дал пешком. Толпы народа со знаменами встречали возвращав­шихся из сибирской ссылки депутатов на каждой станции. По пу­ти, сообщая о своем выезде в столицу, Сталин телеграфировал за границу Ленину.

Февральская революция пришла сверху. Инициативу проявили не угнетенные массы, а респектабельная публика, которая решила от бесплодной критики с думских подмостков перейти к полному овладению всеми атрибутами власти. Сейчас уже неоспоримо, что массовые забастовки и демонстрации, начавшиеся в феврале 1917 года в Петрограде, «хлебный бунт», к которому присоединились солдаты запасных полков, пребывавших в столице, были спровоци­рованы главарями переворота.

Российская династия знала много заговоров. Зрели они и в воюющей России. Бывший член Временного правительства П. Ми­люков отмечал, что еще осенью 1916 года генерал Алексеев соста­вил план ареста в Ставке и заточения царицы, которую считали «главной вдохновительницей» Николая II. А по свидетельству Н.Д. Соколова, 9 (22) февраля 1917 года командующий Северным фронтом генерал Н.В. Рузский вместе с организаторами февраль­ского переворота обсуждал проект ареста Николая II по дороге из Ставки в Царское Село с последующим принуждением к отрече­нию.

Но формально Февральскую революцию в стране начали жен­щины! Устав стоять в «хвостах» бесконечных и озлобленных хлеб­ных очередей, пролетарки Петрограда 23 февраля (8 марта по но­вому стилю — в международный день работниц) оставили рабочие места. Через день в городе прошла всеобщая забастовка. О том, что Путиловский будет бастовать, делегация рабочих предупредила Керенского заранее. К вышедшим на улицы столицы пролетариям присоединились студенты и мелкие чиновники, начавшие разору­жать городовых.

Для пресечения «продовольственных» беспорядков власти при­звали войска. И немаловажным в дальнейшем развитии событий в Петрограде стал бунт учебной команды лейб-гвардии Волынского полка. Явившийся рано утром 27 февраля в казарму, ее начальник штабс-капитан Лашкевич попытался вывести солдат в город, но за­ранее распропагандировавший солдат фельдфебель Кирпичников потребовал от офицера покинуть казарму. И когда тот не подчи­нился, солдаты застрелили штабс-капитана. Взбунтовавшаяся часть сумела привлечь на свою сторону расположенные по соседст­ву лейб-гвардии Преображенский и Литовский полки. Солдаты отказались подчиняться командирам. Окончательную победу ре­волюции принес переход на сторону восставших гарнизона Пе­тропавловской крепости.

Уже с 23 февраля выразителем власти в стране стал Временный комитет членов Государственной думы, а 27-го числа в Петрограде был создан Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов.

Вместе с тем послушная Ставке армия имела реальные воз­можности подавить волнения в столице. Позже, признавая это, ко­мандующий Северным фронтом генерал Н.В. Рузский отмечал, что, держа в руках армию, Алексеев вполне мог прекратить февраль­ские «беспорядки», но он «предпочел оказать давление на государя и увлек других главнокомандующих». Седенький, косоглазый, ти­хий, умный и кропотливый, начальник штаба Верховного главно­командующего генерал М.В. Алексеев пользовался широкой попу­лярностью в кругах Государственной думы и находился в связи с организаторами февральского переворота.

Узнав о беспорядках в столице, царь покинул Ставку. В 5 часов утра 28 февраля от могилевского вокзала в направлении на Петро­град отошел литерный поезд, но до Царского Села он не дошел. В 8 часов вечера 1 марта царский вагон загнали в тупик псковского вокзала. Около 10 часов сюда прибыли на поезде депутаты Госдумы Гучков и Шульгин. Они привезли царю заранее заготовленный текст отречения. Соратник Алексеева генерал Рузский вспоминал, что путем жесткого нажима Алексеев убедил самодержца, «что петроградский бунт непреодолим и что армия-де целиком и пол­ностью поддерживает замыслы жидомасонских заговорщиков».

Словно надеясь когда-нибудь стереть свой росчерк, сделанный под этим давлением загонявших его в угол людей, Николай II под­писал текст отречения карандашом. Царь расставался с властью в пользу брата Михаила. Первыми об отречении царя от вернувших­ся в столицу Гучкова и Шульгина узнали солдаты и публика в кассах Варшавского вокзала.

Конечно, февральские события в Петрограде развивались от­нюдь не спонтанно. Впоследствии А.И. Гучков признавал, что орга­низаторы Февраля полагали, что «после того как дикая стихийная анархия улицы падет, после этого люди государственного опыта, государственного разума, вроде нас, будут призваны к власти».

Но ходы были просчитаны заранее. Уже 2 (15) марта было об­разовано Временное правительство во главе с кадетом Львовым. В его состав вошли 2 октябриста, 8 кадетов и один трудовик. Воен­ным министром назначили лидера октябристов Гучкова, минист­ром иностранных дел — лидера кадетов Милюкова, министром юстиции стал трудовик Керенский.

В тот же день определилась необратимость февральского пе­реворота. Уже в утреннем выпуске «Известий» — печатного орга­на Петроградского Совета — был опубликован Приказ № 1 Цен­трального исполнительного комитета (ЦИК). Этот приказ, обра­щенный к армии, требовал: «немедленно выбрать комитеты из выборных представителей... от нижних чинов... Всякого рода ору­жие... должно находиться в распоряжении... комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам... Солдаты ни в коем случае не мо­гут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане...». Его составителем был знаменитый тогда «внефракционный соци­ал-демократ» адвокат Н.Д. Соколов.

Правда, по воспоминаниям бывшего главы первого состава Временного правительства и министра внутренних дел В.Н. Льво­ва, когда Соколов днем принес уже опубликованный текст прика­за в правительственный кабинет, члены Временного правительства встретили этот документ шумным неодобрением. «Но Керен­ский, — пишет Львов, — подбежал ко мне и закричал: «Владимир Николаевич, молчите, молчите!» — затем схватил Соколова за руку, увел его быстро в другую комнату и запер за собой дверь...»

Этот приказ, появившийся в разгар мировой войны, когда «под ружьем в России было около одиннадцати миллионов человек», ре­шил многое. Если не сказать — все! Он освобождал армию от иерар­хии единоначалия и субординации. В постперестроечной России «интеллигенты» стали объяснять развал армии в 1917 году желани­ем солдат Петрограда «отсидеться» от фронта в тылу Конечно, это не так. Нельзя путать следствие с причиной. Армия без единонача­лия — не армия; свобода и армия — понятия несовместимые.

Но именно Приказ № 1, отпечатанный в 9 миллионах экземп­ляров, начал развал кадровой армии. Керенский так и не понял это­го. Забегая вперед, отметим, что, приняв на себя 5 мая обязанности военного министра, через четыре дня Керенский издал «Приказ по армии и флоту». Получивший название «декларации прав солдата», он по существу буквально воспроизводил тезисы Приказа № 1.