— Что это?

— Это головка, балда!

Головка… это темное, влажно поблескивающее пятнышко — головка…

Луиша начинает мутить.

— Ну, племянник, не трусь! — подбадривает его голос тети Джулии. — Всего ничего осталось!

И Луиш смотрит, не в силах отвести глаз, на темное пятнышко между напряженных бедер Сильвии. Оно растет. Растет медленно, но неуклонно, пока, наконец, с негромким чавкающим звуком не превращается в покрытую слизью крошечную голову.

— Нет! — кричит Луиш.

— Ты просто скромничаешь, — говорит Сильвия. — Ты себя недооцениваешь.

Она окончательно проснулась и пытается устроиться поудобнее.

— Помоги-ка мне сесть, — весело требует она, — что-то я какая-то неуклюжая сегодня.

Луиш еще раз наскоро вытирает руки об халат, и усаживает Сильвию, стараясь прикасаться только к ткани ее ночной рубашки. Круглый живот, к которому он привык за последние несколько месяцев, исчез, и Сильвия напоминает сдувшийся шар.

С неожиданной силой Сильвия обнимает Луиша, не давая ему разогнуться.

— Ты полюбишь ее, — шепчет она. — Ты зря так переживаешь. Ты почувствуешь, что она твоя и полюбишь ее как я! Ты еще станешь совершенно сумасшедшим папашей, вот увидишь!

Луиш просыпается от ощущения, что его только что пнули в живот. Он проводит рукой — никого. Только округлившаяся уютная Сильвия посапывает и вздыхает. Значит, приснилось. Луиш прижимается к Сильвии и закрывает глаза, и в эту же секунду получает очередной пинок.

"Это ребенок, — думает Луиш, отодвигаясь от Сильвии. — Это чертов ребенок уже вовсю со мной воюет".

— Станешь-станешь! — Сильвия отпускает Луиша и потягивается. — До того, как Сандра забеременела, Педру Эзекиел был еще хуже тебя. "Ах, зачем нам ребенок! Ах, нам вдвоем так хорошо! От ребенка сплошные расходы и неприятности!" — гнусавит Сильвия. У нее действительно получается так похоже на Педру Эзекиела, что Луиш смеется.

— И что? — спрашивает он.

— И ничего. С тех пор, как родилась Лаура, он от нее не отходит. Сандра говорит, что, если бы он мог, он бы и грудью сам кормил! — Сильвия победно смотрит на Луиша. — И ты так будешь, я уверена!

Луиш пытается представить, как он кормит грудью то слизистое, синевато-серое, что вылезло из Сильвии. Все его веселье улетучивается, к горлу подкатывает тошнота, а ладони снова становятся влажными и липкими.

Триумф на лице Сильвии сменяется испугом.

— Ну, пожалуйста, — умоляюще говорит она. — Ну, возьми себя в руки! Ведь это же твоя дочь! Наша дочь!

Луиш вытирает руки об халат и механически кивает. Да, да, конечно, он возьмет себя в руки, он будет любить этого ребенка, ему бы еще только руки помыть, с мылом, сейчас, немедленно, а потом-то он будет, он будет, он…

— Мааааленькая какая, — озабоченно бормочет фигура в зеленом голосом тети Джулии, колдуя между ног у Сильвии — такая маленькая девочка. Совсем-совсем маленькая девочка… Что ж ты, племянник, такую маленькую девочку сделал?

— Маленькую — это какую? — Луиш выталкивает слова с таким же усилием, с каким Сильвия только что выталкивала из себя младенца.

— Маленькую — это такую, — фигура в зеленом на мгновение подносит к его лицу сизый, слабо шевелящийся комок. Луиш инстинктивно зажмуривается.

— Да, ладно, Луиш, что за страсти, ты что — буку увидел? — раздраженно спрашивает голос тети Джулии. — Открывай уже глаза, открывай! Ну, что же… Раз вы с Сильвией не смогли доделать как следует вашу маленькую девочку, будем ее доделывать в инкубаторе.

Сильвия снова спит, ее измученное лицо растеклось по подушке.

Ресницы слиплись, в уголке полуоткрытого рта коростой запеклась засохшая слюна.

Луишу хочется сковырнуть это белое пятнышко, но он боится разбудить Сильвию.

Да и руки у него грязные.

Грязные, потные, отвратительно-липкие руки.

Луиш с жалостью смотрит на Сильвию, потом решительно встает со стула и выходит из палаты.

В коридоре пусто, только лампы дневного света непрерывно ноют на одной ноте.

Совсем рядом с туалетом, в прозрачном ящике спит, подключенный к приборам сизый комок.

Луиш откидывает крышку и вытаскивает комок наружу, обрывая держащие его трубки.

Комок слабо трепыхается у него в руках, сучит крошечными ножками. Малюсенькое личико кривится, но из судорожно раскрытого рта не доносится ни звука.

Сантиметр за сантиметром Луиш внимательно осматривает то, что Сильвия назвала "его дочерью".

Нет, — думает он. — К этому невозможно привыкнуть. Это нельзя любить. Может, потом, когда оно вырастет…

Луиш засовывает комок обратно в ящик и идет в туалет.

Из коридора доносятся вначале шаги, потом истерические женские крики.

Луиш не вслушивается. Он открывает кран на полную мощность, набирает в горсть жемчжуно-розового мыла из баллончика на стене и, закрыв глаза, с наслаждением моет руки.

Непарный элдер[19]

Элдер Антониу «Тони» Перейра торопливо пересекает двор. Время от времени он переходит с быстрого шага на рысцу, спотыкается, останавливается, делает глубокий вздох, и снова идет, стараясь двигаться быстро, но без неподобающей миссионеру суетливости. Элдеру Антониу смертельно хочется побыстрее оказаться в своей комнате. Там, усевшись боком в продавленное зеленое кресло и перекинув длинные ноги через подлокотник, его ждет элдер Карлуш «Литу» Соуза. Литу простыл и кашляет, поэтому Тони почти насильно обмотал ему шею серым с кисточками шарфом и вышел на улицу один. Тони знает, что элдеры не ходят по одиночке, видит Бог, не из каприза он нарушил волю Пророка, но дома закончились хлеб, и яйца, и молоко, и надо было вынести мусор и еще получить в банке деньги и забрать на почте брошюры, а Литу так кашлял, что даже хозяйка пансиона, милая заблудшая старушка дона Мафалда, совершенно погрязшая в своем католичестве, поймала Тони у туалета и попросила позволения зайти после обеда. Тони разрешил, и в полдень дона Мафалда торжественно вплыла в их с Литу комнату, осторожно неся на подносе исходящую паром кружку. Литу заглянул в кружку и скривился, Тони тоже хотел заглянуть, но дона Мафалда вручила кружку Литу и так укоризненно посмотрела, что Литу немедленно выпил все до капли, хоть и гримасничал отчаянно.

— Что там было? — с сочувствием спросил Тони, после того как Литу, закрыв дверь за доной Мафалдой, кинулся к умывальнику и принялся полоскать рот.

— Кипяток с луком и с лимонными шкурками, — содрогнувшись, ответил Литу. — Честное слово, я предпочитаю кашлять! — и тут же закашлялся, да так, что из глаз хлынули слезы.

Поэтому Тони вышел один — и в магазин, и везде, он был твердо уверен, что сможет, но не смог — не пошел ни на почту, ни в банк, только вынес мусор и купил молока и яиц, а теперь идет по двору к пансиону, трудом сдерживаясь, чтобы не припустить бегом. Элдер Тони не умеет ходить по улице без Литу. Без Литу Тони чувствует себя раздетым и выставленным на всеобщее обозрение, освежеванным и разделанным, мертвым и никому не нужным. Решительно, элдер Тони не умеет жить без Литу.

На лестнице Тони сталкивается с доной Мафалдой. Дона Мафалда глядит на него приязненно и немного обеспокоенно:

— Ну, как вы себя чувствуете, мой мальчик? — спрашивает она своим слегка надтреснутым жеманным голоском. — Помог вам мой чай?

Тони кивает и благодарит. Бедная старушка, — думает он, — совершенно не в себе. Опять спутала меня с Литу. Тони всегда недоумевает, когда дона Мафалда принимает одного элдера за другого. Тони не понимает, как можно спутать его с Литу. Литу высокий и худой. Литу красивый. У Литу чудесные темно-рыжие, как шерсть у ирландского сеттера, волосы. Тони ни разу не прикоснулся к ним, но он уверен, что и на ощупь они такие же мягкие и шелковистые. У Литу зеленые крыжовенные глаза и длинные музыкальные пальцы. У Литу нос с горбинкой и твердый, с ямочкой, подбородок. Тони украдкой бросает взгляд на свое отражение в нечистом зеркале в конце коридора. Он себе не нравится. Он низенький, толстый и смуглый, но не золотистый, а какой-то зеленоватый. У него маленькие пухлые руки, дрожащие, как желе, щеки, а в кудрявых темных волосах уже сверкает крошечная круглая лысинка. Тони очень хотел бы быть таким, как Литу. Но нет, так нет, он просто счастлив тем, что Литу есть в его жизни. Вместе они — сила. В прошлом году их признали лучшей миссионерской парой.