Дикое Пятнышко — имя котенка дикой длиннохвостой кошки. Он жил у меня во время одной из моих летних поездок в Среднюю Азию. Рассказывая об этом котенке, я хочу показать, насколько чутки и осторожны дикие кошки даже в самом раннем возрасте. Котенок попал мне в руки при не совсем обычных обстоятельствах.

Несколько позднее я познакомлю читателей с летними паводками в дельте Волги, расскажу, какие бедствия они приносят многим животным. Еще более страшны резкие подъемы воды на многоводной реке Средней Азии Сырдарье. Два раза в году, в самом начале апреля и в июне, Сырдарья теряет обычный облик и грозит всему живому своими мутными водами. Весенний паводок связан с более поздним освобождением реки от ледяного покрова в низовьях, второй — летний — с таянием снегов в высоких горах Тянь-Шаня.

Быстро прибывает вода в июне, наполняет высохшие котловины озер, далеко в глубь страны проникает по глубоким арыкам. И такое обводнение веселит сердце, радует все живое. Ведь в Средней Азии вода — это сама жизнь. Только крепко и умело нужно держать ее в руках. А иначе — беда. Как закусивший удила необъезженный жеребец, ринется вода вперед и натворит бедствий. Но как ни следит человек за беспокойной рекой, как ни пытается удержать ее в повиновении, иной раз прорвет вода заградительную земляную плотину — бугут — и вырвется на свободу. Стремительно хлынет она в сторону и затопит в короткое время обширную низменную территорию. И тогда в бесчисленном количестве погибают фазаньи и утиные гнезда, покидают норки и забираются на кусты грызуны, бегством пытаются спастись более крупные животные. Страшное это время для многих птиц и четвероногих обитателей речной долины.

В то памятное июньское утро я поднялся с постели незадолго до восхода солнца и после легкого завтрака, захватив приготовленный с вечера рюкзак и перекинув за плечи ружье, направился к югу по железнодорожной насыпи. Мне нужно было обследовать глухой уголок тугайных зарослей, расположенных в 6 километрах от станции Караузяк.

Несколько дней назад, возвращаясь с озера Джаманкуль, где я провел целый день, и пробираясь сквозь тугайную поросль с железнодорожной линии, я неожиданно увидел маленькую птичку. Присутствие ее здесь меня озадачило. До этого времени я встречал на Сырдарье буланых вьюрков только зимой и ранней весной. В марте, вечерами, птички собирались крупными стаями и, усевшись на еще голые ветви деревьев лоха, распевали бесконечные скрипучие песенки. Но буланый вьюрок в июне, в разгар гнездового периода!..

Кроме того, я отлично знал, что эти птички в изобилии гнездятся в Ашхабаде, в Ташкенте, в населенных пунктах Ферганской долины, но на нижней Сырдарье, в тугаях среди пустыни, мне казалось это невероятным.

Я решил выяснить, гнездились ли здесь вьюрки или это были холостые птицы, случайно оставшиеся в тугаях на лето после зимовки. Добросовестно потоптавшись по тугаям, я, наконец, увидел вьюрка-самца. Сначала он распевал на сухой вершине лоха, потом поймал какое-то насекомое и исчез, улетев с ним в густые колючие заросли.

Взрослые вьюрки обычно питаются семенами растений и молодыми побегами, но птенцов вскармливают насекомыми. Поведение буланого вьюрка доказывало близость птенчиков.

Найти маленькое гнездо птички, искусно запрятанное где-то среди непролазного колючего лоха, — задача нелегкая. Выслеживая, куда перелетает вьюрок с пищей во рту, я, видимо, приближался к гнезду все ближе и ближе, но потратил на это массу времени. Солнце поднялось уже высоко, жгло кожу, а я то спешно перебегал короткое расстояние, то сидел, терпеливо ожидая, когда птичка появится вновь.

Увлекшись вьюрком, я сразу ничего не заметил. А кругом творилось что-то неладное.

Сначала мимо меня быстро пробежал заяц-толай. Он вскоре вернулся, беспокойно шевеля ушами, посидел на открытом месте и убежал вновь — уже в другом направлении. Где-то сзади взлетел фазан и, порывисто взмахивая крыльями, пролетел над самой моей головой. Вдруг мутная струйка воды, извиваясь, достигла моих ног и затопила глубокую трещину в почве. Оттуда немедленно выскочил крупный мохнатый паук и полез вверх по стволу дерева. А струйка побежала дальше, потом повернула влево и исчезла за ближайшими кустами. Две минуты спустя я обнаружил, что нахожусь на совсем маленьком островке. Кругом была мелкая вода. Она двигалась, поднимала сухие травинки, древесную кору.

С некоторым удивлением, но без тревоги я пошел по воде к краю тугайных зарослей, чтобы взглянуть, что творится кругом на открытой площади. Удивление мое возросло. Весь тугай был затоплен водой. Она струилась сквозь густую поросль, уровень ее быстро поднимался. В следующую секунду, окинув взглядом обширную низкую площадь, поросшую тамарисковыми зарослями, я все понял и замер на месте: где-то прорвало плотину!

Кругом было полное безветрие, но впереди раскачивались верхушки кустарников, и оттуда доносился какой-то неясный шум. Над кустами с криком носились черные вороны и болотные луни. Они то и дело бросались вниз и схватывали с кустов какие-то живые комочки с длинными хвостами. Это были грызуны-песчанки. Зверьки выскочили из затопленных норок и, спасаясь от воды, влезли на ветви кустиков.

Я не стал смотреть на гибель песчанок, забыл также о буланом вьюрке и, не хуже кабана, ломая колючие заросли, стал продираться сквозь тугай туда, где по моим расчетам, должна была, самое большее в полукилометре, проходить железнодорожная насыпь.

Когда я, наконец, весь в ссадинах и в изорванной одежде выбрался из тугаев, вода поднялась уже выше моих колен и мешала быстрому движению. К счастью, железнодорожная насыпь была недалеко. Две минуты спустя я уже по пояс в воде двигался к сухой почве, радуясь, что расстояние быстро сокращается, насыпь все ближе и ближе, и вдруг остановился.

Влево от меня над водой возвышался небольшой, поросший травой барханчик. Оттуда доносилось истерическое мяуканье котенка. Еще раз я окинул отделявшую меня от насыпи воду, потом перевел взгляд на барханчик и круто изменил направление. До сих пор не могу понять — защищался котенок или, напуганный водой, он видел во мне единственное спасение: едва я схватил его и попытался сунуть за пазуху, он всеми четырьмя лапами крепко вцепился в мою куртку.

Когда я подходил к насыпи, вода достигла моей груди. Забыв о существовании вдоль линии глубокой канавы, я окунулся с головой и, испытав, таким образом, все удовольствия, выбрался, наконец, на твердую почву.

— Какая прелесть! Смотрите, он помещается на ладони, а глазищи какие, а усы, — восхищались котенком, когда его шкурка просохла и я показал его семье начальника станции. — А цвет какой замечательный — он весь в пятнышках. Ведь таких пятнышек не бывает у домашних кошек. Они какие-то необыкновенные, глубокие, ну, как тут выразиться — словом, дикие пятнышки.

Невыносимая июньская жара загнала нас с приятелем в не совсем обычное место. «Ночуйте под резервуаром,— как-то сказал нам начальник станции, — там прохладно». Вот идея — как раньше мы до этого не додумались!

Представьте же себе высокую водонапорную башню, сложенную из красного кирпича. Вы, наверное, не раз видели такие башни на железнодорожных станциях. Башня состоит из трех этажей, соединенных между собой железной винтовой лестницей. Наверху, под самой крышей, помещается огромный резервуар с водой. Вокруг него идет светлый коридор, освещенный большими окнами. Прямо под бассейном расположено другое, полутемное, помещение с двумя маленькими слуховыми окнами. Спуститесь отсюда вниз, в первый этаж, и вы попадете в машинное отделение. В среднем полутемном помещении и устроились мы с приятелем. Ночью здесь можно было спастись от духоты, днем — от ослепительно яркого света, от горячего солнца.