Бушующее море много сору выбрасывает на берег. Оказавшись государем, Гл. Похмельщик заявил: «Берите суверенитета сколько проглотите». А сам приступил с американским департаментом по иностранным делам к согласованию списков своего правительства. Нужны чиновники, способные поддержать чилийский (Пиночетовский) вариант удержания власти.

«Русскому народу требуется время от времени делать кровопускание, тогда он будет послушным», — советовали они.

Возглавивший Чечню амбициозный генерал заблажил о самостоятельности вместе с татарами и башкирами. Этих кое-как уговорили остаться в России, предоставив большие привилегии по сравнению с другими регионами. А генерал, с его солдафонством, оказался непреклонным, захотел быть самостоятельным эмиром, как осколки Советского Союза и все тут.

Его настойчивость подействовала и правитель махнул рукой — это край моих владений, пусть делают что хотят, а имеющиеся там войска приказал вывести.

И бывшая советская могучая армия бежала, как из окружения, побросав на две дивизии оружия и вооружений.

Долго на плечах, лошадях и автомашинах растаскивали и развозили этот смертоносный груз по всей Чечне. Генерал создал собственную армию по советскому образцу.

Когда Правитель испепелил орган, наделивший его неограниченными полномочиями и окончательно определился противонародный режим, генерал, хранивший партийный билет коммуниста и портрет И.В. Сталина, порвал с ним, вышел из состава его владений, а свою страну назвал Ичкерия.

— Как так! — протрезвев, завопил Гл. Похмельщик. — Я не разрешал ему быть самостоятельным!

Послал свою полураздетую, полувооруженную, полуобученную армию во главе с Главным генералом с птичьей фамилией.

— Я, — говорит он, — двумя батальонами десантников задавлю их.

И ко дню своего рождения решил сделать себе подарок.

Кто не выпивал в свой день именин лишней рюмки, тот не родился в этот день. Употребив ее, он почувствовал в себе военный талант генералиссимуса. Ударив ремнем оземь, в расстегнутой, распущенной гимнастерке упал на диван, поджав босые ноги, поднял перст и приказал собутыльникам:

— Карту города Грозного мне! — и указал направление главного удара.

Затрубили трубы и только что принявшие присягу юнцы с криком ура! куда-то побежали, как на учениях. Кто забежал за угол соседнего дома и присел отдохнуть, кто-то решил досмотреть сон, прерванный поцелуй с любимой, а кто-то прочитать письмо от мамы.

Но все это оказалось последним, их превратили в горы изуродованных трупов, да еще назвали солдатами-колонизаторами каких-то федеральных войск. Потому раненых в плен не брали, а случайно уцелевшие в госпиталях расспрашивали «Кто такие федералы?».

Ни триумфа, ни победы — один позор, но зато началась необъявленная, жесточайшая в своей кошмарной бесчеловечности война — без правил и поражений.

Подвалы многих чеченских домов превратились в жилье для пленных рабов или в гестаповские застенки.

Совершенствуются издевательства над своими соотечественниками и пытки, а их изощренность зависит от фантазии хозяина подвала или так называемого полевого командира.

Советский народ построил крепкий мост среди ландшафта в горном беспорядке Кавказа, соединившим с молодым нагромождением Алтая. Они нам — дары природы почти непрекращающегося лета, мы им — технические достижения. И этот мост — романтичное и притягательное место, символ добрососедских отношений двух братских народов сожгли, превратив эти отношения в варварские.

А отдалившаяся от своего народа финансовая элита, назвавшая себя господами, прибрав к рукам эту войну, использует в своих частнособственнических интересах, продляя ее до бесконечности.

Желание влиться в орбиту мировых финансовых королей эта бойня — мелкая стычка. Невидимая война между глобальными финансовыми системами в тысячу раз масштабнее этой и потому для них неважно кто против кого воюет, лишь бы никто никого не победил. А политики ее используют как плацдарм в борьбе против советской ментальности на территории бывшего Союза.

Потери в этой междуусобной войне неисчислимы, а данные их не будут известны при этой власти.

Лейтенант Владимир Хижняков в последнюю ночь перед отъездом к месту службы радостный, как будто снял осколок с лунной тропы, пришел домой под утро. Мать зашевелилась, встала, ему секунды хватило, как он уснул. Любили девчонки этого статного крепкого парня, и может поэтому у него в каждый приезд — новая невеста, не было постоянной, не влюбился еще.

И вот мать с отцом читают письмо: как его приняли хорошо в части, какие солдаты в его взводе и что их батальон готовят к отправке в Чечню, всем поименно приветы и все. Полгода полного молчания. Начался длительный, мучительный процесс поисков родителями и ожидания ответов из различных инстанций.

Тысячекилометровый фронт, миллионные массы воюющих, постоянное перемещение в Великой Отечественной, но солдатские треугольники находили своих адресатов, похоронки, как бы их не боялись, но они являлись последней весточкой.

— Почему сейчас никто ничего не знает, никому ничего не надо, как будто командир взвода вместе с батальоном в темноте заблудились, а военное командование ищет их с завязанными глазами, — возмущался в военкомате Геннадий Владимирович.

— Я радовался, что мой сын выбрал одну из благородных профессий — защищать Родину, да видать не та Родина стала, чтобы за нее лить кровь! Я завидую тем родителям, — почти на слезах продолжал он, — чьи оболтусы целыми днями у подъездов играют в домино, карты, сосут пиво и требуют с родителей деньги. Но плачу вместе с теми родителями, у которых дети вписались в рыночно-грабительскую экономику и так же гибнут в криминальных разборках за чьи-то счета за границей и миллионные виллы, недолюбив, не поцеловав в попку свое дитя!

Чем мог успокоить справедливо возмущенного отца полковник?

— Конечно, советское общество не было стопроцентным, — успокаивающим голосом начал военком, — но оно имело высокую нравственную чистоту, было сдержанно и блестело, как золото самой высокой пробы с небольшой примесью. Сейчас же общество скатилось к самой низшей, идет быстрая ее деградация и скоро золото станет примесью в этой моральной клоаке.

Геннадий Владимирович поднял глаза на собеседника и увидел не погоны со звездами, а страдающего и бессильного человека.

А он продолжал в том же тоне:

— Наших детей лишили информационно-энергетической поддержки старшего поколения, разорвали исторические связи, как порубили корни, поэтому они обречены на дальнейшее не развитие, а это погибель, оставшиеся же станут тиранами. В армию по социалистическим меркам призывать скоро будет некого. Лишенные мышц, как глисты, измученные злоупотреблениями и различными болезнями, ленивые и безразличные, вот кого мы сейчас ставим на воинский учет. Как могут быть здоровыми дети, если по потреблению молока и молочных продуктов Россия стала занимать 40-е место, а СССР был на первом в мире.

— Господи, каким же я всю жизнь был балбесом! — взмолился Геннадий Владимирович, — никогда не лез в политику, считал, что мне нужно дело делать и как можно лучше.

А военком продолжил цифры:

— К приходу этой власти шел прирост нашего населения: один человек на тысячу жителей. Через пятилетку их властвования избыточная смертность (вымирание) составила уже более пяти человек на тысячу.

Геннадий Владимирович отвлекся от своих мыслей и заинтересованно слушал.

— Наступающую юность лишают счастья, у них отбирают созидательную творческую деятельность, приносящую радость и удовольствие, целеустремленность и чистоту в отношениях, а заменяют на ремесла. Торговля оружием, людьми, наркотиками, алкоголем, своим телом — и особо квалифицированные ремесла: крупное воровство, мошенничество и охранная деятельность.

Сейчас юноша ищет не работу в радость, а деньги в сладость, и потому у нас развиваются не средства производства, а средства калечения, убийства, лечения и развлечения. И никто не спрашивает народ, а навязывают и все. В тоталитарном же государстве, как теперь нас старательно называют, даже милицейскую дубинку внедряли, спрашивая народ и по решению трудовых коллективов. А потом опять за ненадобностью отменили.