Юноша совсем по-детски мигнул серо-зелеными глазищами и прошептал:

– Я не знаю.

Будь целью Кэриуна удивить Вопрошающего, он бы ее достиг. Известно, что Лесной хозяин видит глазами всех живых существ, обитающих в его лесу, и слышит всеми ушами. Да, когда его вызывают, он обретает почти человеческое тело и вынужден отвечать на заданные вопросы (не более семи) – и, хотя делает это не слишком охотно, солгать не может. Но не знать, что произошло у него под носом, Хозяин не может еще больше.

Роман был далек от того, чтобы предположить, что среди духов завелись лжецы, и он растерялся, как растерялся бы человек, столкнувшись с горячим снегом или водоплавающей бабочкой. Выручил адмирал. Рене, не зная как того, что Хозяин не может чего-то не знать, так и того, что Вызванный отвечает только Вопрошающему, вмешался в разговор. Бард опешил еще раз: Кэриун с готовностью заговорил с человеком и рассказал, что Хозяином пущи он стал лишь на рассвете этого дня, наследовав прапрапрадеду.

Поскольку Хозяином пущи мог стать только младший Брат Дуба, а дубы в этих краях – большая редкость, ему, Кэриуну, несмотря на юный возраст, пришлось взвалить на себя бремя ответственности за Ласкаву пущу, а это очень тяжело и страшно. Нет, что случилось со старшим родичем, он не знает. Просто вдруг перестал его чуять и осознал, что того больше нет. А до этого на рощу нахлынули страх и безумие. Кэриун никогда не чувствовал себя хуже, ему казалось, что его поглощает, растворяет в себе какая-то неодолимая сила.

Это было как поздней осенью, когда лес теряет листву, но намного страшнее, быстрее и безжалостнее. Кэриун еще услышал призыв старого Хозяина ко всем подвластным ему Хранителям[29] и содрогнулся от силы нанесенного ими удара… После этого он ничего не помнит.

Странное оцепенение схлынуло совсем недавно. Кэриун стал звать Хозяина и Хранителей, но никто не откликнулся. Они все мертвы. Брат Дуба это знает столь же точно, как и то, что Осенний Ужас покинул Ласкаву пущу. Что это такое, ему, Кэриуну, не понять, а спросить некого. Хуже всего, что он уверен – жуткий пришелец ушел не потому, что был побежден Хранителями и Хозяином, а потому, что взял, что хотел.

Кэриун оказался единственным выжившим из родни прежнего Хозяина. Вероятно, потому, что его не призвали, ведь последних не зовут. Теперь Хозяин пущи в ответе не только за деревья и зверье, как прапрапрадед, но и за озеро, камни, птиц и насекомых, которыми всегда занимались Хранители и с которыми надо как-то управляться, а как – он не знает.

Казалось, Кэриун вот-вот расплачется, хотя плакать лесным духам вроде и не положено. Роман слушал эту невероятную историю с возрастающим волнением. Какой же силой должен обладать этот Осенний Ужас, чтобы сгубить защитников целой пущи?! Горе молодого Хозяина было барду понятно: блюстители земель приходились ближайшими родичами Светорожденным, а эльфам знакомы и страх, и боль, и горечь. Лесные владыки к тому же совершенно не переносили одиночества, живя в окружении подчиненных им Хранителей. Лишившись близких, молоденький Хозяин повел себя как любое мыслящее и чувствующее создание – он растерялся. Первыми, кто с ним заговорил, оказались люди. Ничего удивительного, что лесной обитатель вцепился в них мертвой хваткой, тем паче что Рене оценил положение, в котором оказался новоявленный Хозяин, по-своему.

Герцог говорил с Кэриуном ласково и уверенно. Упомянув, что и ему, Рене Аррою, после гибели отца и братьев пришлось возглавить осиротевший дом, он настойчиво втолковывал лесному духу нехитрую человеческую истину насчет того, что глаза страшатся, а руки делают. Затем адмирал и Брат Дуба углубились в деловой разговор, из которого явственно следовало, что дела государственные и дела лесные ведутся примерно одинаково. В конце концов Роману сообщили, что в ночь назначено прощание с прежним Хозяином Ласкавой пущи и коронация нового, куда, помимо соседей, приглашены и они.

Рене явно не знал, что людям и даже эльфам на сборищах лесных духов не место. Знал ли это Кэриун, оставалось тайной, но дубовичок был таким трогательным, что Роман оставил свои сомнения при себе, объясняя собственную сговорчивость тем, что во время празднества можно узнать что-то важное. К сожалению, ожидания оправдаться не спешили.

Собравшиеся на закате соседи явились в человечьем обличии, что Роману страшно не понравилось. Гости были озабочены трагедией, терялись в догадках, но, кроме неясной тревоги, тем более сильной, чем ближе к Ласкавой находились их владения, окрестные Хозяева не помнили ничего. Духи сходились на том, что Осенний Ужас покинул округу, и утверждали, что он не проходил через их владения, а просто исчез. В то, что прежний Хозяин, погибая, прихватил с собой и осеннее зло, не верил никто, хотя попытки убедить в этом себя и других предпринимались. Пока не заговорила госпожа Кабаньих топей, которые здесь по старинке называли Тахеной.

Болотница явилась в облике сгорбленной старухи с грубым буро-коричневым лицом и неожиданно прекрасными глазами цвета весенней листвы. Матушка вызвалась, пока суд да дело, приглядывать за осиротевшим озером и лесными ручейками, за что снискала огромную благодарность Кэриуна.

Во время поминального пира, устроенного у корней увядающего на глазах неохватного дуба, побратима покойного хозяина и вместилища его силы, болотница помалкивала, хитро оглядывая неожиданных гостей. Роман готов был поклясться, что старуха что-то знает. Другие гости, а собралось их не так уж и много, чувствовали себя неуютно. Страшная судьба соседей потрясала и пугала. Может, впервые за минувшие со времен Войны Монстров века духи Фронтеры столкнулись с угрозой и растерялись. Их мир, казавшийся таким простым и незыблемым, мир, которому могли угрожать только люди, да и то не сейчас, дрожал и рассыпался. Неудивительно, что так же, как утром Кэриун, они признали за пришельцами право встать рядом.

Ночь перевалила за половину, когда Роману и Рене удалось кое-что выудить. Хозяйка Соснового холма – высокая, стройная, с янтарными глазами и роскошным плащом серебристо-зеленоватых волос – вспомнила, как ее бор заполонили тысячи чужих птиц. Крылатые беглецы были перепуганы, в их головенках запечатлелись туманно-серые змеи, вползающие в гнезда, выпивающие яйца, душащие за шею.

Водяной, обитающий в речке Быстрице, куда впадал вытекающий из Лебяжьего озера ручей, чуть не задохнулся от принесенного с водой страха, стоившего жизни немалому числу рыб и рыбешек. Всей его силы, а Быстрица – река немалая, едва хватило, чтоб обезвредить отраву. Погибшую рыбу пришлось отослать вниз, Хозяину Больших Вод, потому что даже самый завалящий рак не желал ее есть.

Владелец Каменной осыпи рассказал о промчавшихся в страхе оленях и кабанах. Но самое главное сообщил живущий на проезжей дороге пылевичок. Бродяжка поведал, как однажды утром вдоль тракта скользнуло Нечто. Что это было, Хранитель пыли не понял, но его охватила смертная сырость, от которой бедняга оправился только вчера.

Выговорившись, ду́хи успокоились, как дети, рассказавшие о беде старшим, которые теперь все исправят. Кэриун прищелкнул пальцами, и меж корней засыхающего дуба прорезалось холодное голубое пламя, мгновенно охватившее гигантский ствол. Молодой Хозяин вскочил, выбежал на залитую мечущимся колдовским светом поляну, на какое-то время замер, а потом резко подпрыгнул, приземлился на одно колено, вскинул руки вверх и вновь подпрыгнул, перекувыркнувшись в воздухе и издав пронзительный звенящий вопль.

Роману, привыкшему к изысканным эльфийским балетам и веселой человеческой пляске, прыжки Кэриуна показались дикими и нелепыми, но только сначала. Танец захватывал. Хозяин пущи издавал резкие ритмичные крики, которым стали вторить остальные. С места вскочил водяной и присоединился к пляске, двигаясь на свой манер, но странным образом его быстрые текучие движения сочетались с прыжками Кэриуна. Ритм убыстрялся, все больше Хозяев втягивалось в танец. Образовался круг, в середине которого бесчинствовал Кэриун. Другие отплясывали кто во что горазд, придерживаясь, однако, заданного дубовичком темпа.