До недавнего времени о трагической судьбе Якова Джугашвили в печати не было ни слова. Я впервые прочитал о нем в книге Светланы Аллилуевой «20 писем к другу». И лишь с началом перестройки в газетах, журналах, книгах стали появляться отдельные публикации.

Заговор молчания существовал и вокруг имени Леонида Хрущева — ни слова, ни хорошего, ни дурного. Если, конечно, не считать, слухов, которые я привел.

Во время Великой Отечественной войны погибли десятки миллионов советских людей. Но редки случаи, когда смерть бойца или командира Красной Армии использовалась после войны в политических целях. С Яковом Джугашвили и Леонидом Хрущевым произошло именно это: их судьбы использовали (и до сих пор используют), чтобы свести счеты с их отцами. Сын — даже мертвый! — вынужден отвечать за отца.

Пианист Николай Рубинштейн говорил: «Если я день не подхожу к инструменту, то сам замечаю, как снизился мой уровень. Если я не репетирую три дня — замечают музыканты, а если пять дней — то публика меня и освистать может». Футболист Эдуард Стрельцов на пять лет был выброшен из большого футбола, валил лес, добывал кварц в шахте. Если у хирурга на пять лет отобрать скальпель, и направить укладывать асфальт, то кто же его после этого пустит в операционную? Или балерину Большого театра послать на пять лет в коровник — потом фуэте в 32 оборота ей уже не исполнять. Стрельцов, когда вернулся на футбольное поле, в первый же год стал лучшим игроком Союза. Уникально уже то, что он вообще заиграл после лагерной жизни. А что стал лучшим — просто феноменально.

И с горечью думаешь: а если бы 25 мая 1958 года не разыгралась в жизни Стрельцова трагедия?

26 мая 1958 года сборная СССР по футболу собралась в 9 утра на Ярославском вокзале, чтобы следовать на базу в Тарасовку. Последним, опоздав на 15 минут, прибежал Эдуард Стрельцов. Все сразу обратили внимание, что вид у него, мягко говоря, неважный. Лицо бледное, взгляд пустой. На лице царапины, палец в ранках. Костюм помятый, разные носки. От него за версту несло перегаром.

Яшин спрашивает: «Эдик, что с тобой? Что-то произошло?» Стрельцов вяло говорит: «Был у бабушки на даче, собака покусала». Яшин понимающее ухмыльнулся и сказал, повернувшись к другим: «Да-а, злая собака попалась». Ребята рассмеялись.

Врач сборной Белаковский обработал царапины, осмотрел палец — ничего страшного.

Прибыли в Тарасовку. Белаковский сообщает тренеру Гавриилу Качалину: «Эдик не в порядке, и надо ему лечь отдохнуть». Качалин, спокойно: «Положите его отдыхать, первую тренировку проведем без него, а потом разберемся». И Белаковский отправил Стрельцова спать.

Часов в двенадцать в Тарасовку нагрянули несколько черных «волг», приехали высокие спортивные чины, лица перекошены, бранятся. Насели на Качалина, но в чем дело, игроки не поняли. «Волги» умчались. Через час новые черные машины врываются на территорию базы. Опять шум, крики. Качалин совсем мрачный.

Стрельцов спит.

И спал до трех дня, когда на базу прибыл наряд милиции: «Где Эдуард Стрельцов?» Подняли футболиста: «Одевайся, пойдешь с нами». Затолкали в машину. Нападающего Бориса Татушина и защитника Михаила Огонькова отыскали на тренировочном поле и тоже в машину. Увезли. Все были в шоке.

Так началась драма Эдуарда Стрельцова, которая до сих пор будоражит футбольное сообщество. Но прежде чем пройтись по ее трагическим извивам, разберемся, что это за игра такая — футбол.

Выбегают на поле двадцать два молодых человека. Скажем мягко: не умнее нас

Кинорежиссера Анджея Вайду однажды спросили, с чего вдруг он, человек искусства, обладающий утонченным вкусом, глубоко и парадоксально мыслящий, ходит на футбольные матчи. «Это же примитив, — говорят ему друзья из мира искусства, — что ты там находишь?» «Сам удивляюсь, — отвечает знаменитый поляк. — Выбегают на поле двадцать два молодых человека. Скажем мягко: не умнее нас. И почти два часа держат сто тысяч зрителей в напряжении. Нет драматурга, способного написать такую пьесу, и не найдете такого режиссера, который бы сумел ее поставить, чтобы стотысячная аудитория, замерев, следила за действием. Это под силу только футболу. Потому, что он — драма, все случается на ваших глазах».

Уж если рафинированные интеллектуалы приходят от футбола в восторг, то что остается нам, простым смертным, — мы от него в упоении. Мы — это 1 миллиард человек. Именно такая часть человечества смотрела 2 июля 2000 года финал чемпионата Европы. И какая драма разыгралась на наших глазах! Как странен финал! Какая радость у победителей — французов! Какие слезы у побежденных — итальянцев. Было от чего рыдать. Им не хватило 30 секунд, чтобы стать чемпионами! 30 секунд — время, которое занимает у вас чтение страницы этой книги. Продержись ребята с Апеннин полминуты — и не французы, а они бы, радостно вопя, бегали по полю, обнимались, срывали майки и швыряли их ликующим болельщикам. А Зидан и его товарищи — без чувств, без мыслей — рухнули бы на газон.

А ведь как везло на Евро-2000 итальянцам до этой встречи, судьба бережно возносила их все выше и выше и донесла до финала. И финальная игра для них началась удачнее некуда. На 34-й минуте встречи они забили гол. И во втором тайме еще дважды могли послать мяч в ворота. Не судьба. До сих пор стоит перед глазами: на последней минуте вратарь французов Бартез без всякой надежды сильно подает мяч в сторону итальянских ворот, он, мяч, опускается на голову Трезеге, тот скидывает его Вильторду, чернокожий француз бьет наудачу с немыслимо острого угла, удар получается корявым, но надо же — го-о-о-ол! Вратарь Италии Тольдо потом будет оправдываться: мяч-де ударился о кочку, нырнул под руку — но это все объяснения для бедных. Такие мячи, милый, надо брать с закрытыми глазами, а не пускать пенку, как говорят в народе. Хотя вот наш рефери Валерий Баскаков и в таких нелепых голах видит прелесть игры: «Болельщики приходят на спектакль, где либо судья — дурак, либо вратарь — пеночник».

Гол Вильторда — это еще не конец игры, гол принес французам дополнительное время — еще 30 минут. Но такое условие: игра идет до первого забитого гола, кто забьет — тот победитель, тот чемпион, тот счастлив и богат. И французы через восемь минут — это совершил Трезеге — заколачивают золотой гол. Нация ликует. И не может успокоиться неделю. И Россия к итогу Евро-2000 причастна, хотя ее сборной не было на чемпионате. Мы играли с французами в одной группе и обставили их в Париже со счетом 3:2. А ведь по ходу матча проигрывали. Какая же была тогда, 6 июня 1999 года, радость на российских просторах! Какое счастье мы переживали! Политический комментатор Евгений Киселев даже пригласил тренера Романцев в свою программу «Итоги».

И до сих пор в памяти 9 октября — трагический для нас день. Последний матч в группе. В Лужниках сошлись Россия и Украина. Если мы побеждаем — едем в Голландию. Карпин забивает гол: вот она желанная путевка на Евро-2000! Но за три минуты до конца матча вратарь Саша Филимонов допускает пенку: неуклюже ловит мяч и закидывает его в свои ворота. Какое же горе мы тогда испытали.

Вот что такое футбол! Прав Вайда, прав, ничто в мире не может вызвать таких глубоких эмоций. То есть, разумеется, есть немало вещей, который потрясают — расставание с любимым человеком, прочитанный много-много лет назад роман «Сто лет одиночества», умопомрачительная постановка «Царя Федора» со Смоктуновским в главной роли, потеря пенсионером кошелька со ста тридцатью рублями, — но чтобы потрясение от одного и того же события охватило миллионы и даже миллиарды — этого, кроме футбола, ничто и никто не может сделать.

Но придержим наш разгоряченный восторг. Глянем холодно на это вселенское увлечение. С чего вдруг такие страсти? Один профессор, оторвавшись от микроскопа, в который он наблюдал за поведением амебы, скользнул равнодушным взглядом по телевизору, с экрана которого его аспиранты не сводили глаз: транслировался футбол. «До чего примитивно», — поморщился профессор, а к чему это относилось — к амебе или к футболу, никто так и не понял. Я как-то не представляю, чтобы Андрей Дмитриевич Сахаров отправился на футбольный матч — его натуре требовались раздражители иного рода. Ему, наверное, неинтересно было бы проверять теорию вероятности на примере исхода того или иного матча. Впрочем, мне невозможно представить в Лужниках или на «Динамо» Дмитрия Шостаковича, а оказывается — фанат. Драматург Евгений Шварц в своем дневнике оставил подробный его портрет, среди черт композитора называет и такую: «Он охотнее всего говорит о футболе, дружит с футболистами, следит тщательно за результатами матчей; если пропустит по радио — звонит знакомым, спрашивает, не слыхали ли, чем кончилась очередная встреча».