Джаркент говорил с Кольджатом…

В далеком тумане пустыни у темного пятна садов Джаркента вспыхивала и угасала огненная точка.

О чем мог говорить Джаркент с Кольджатом? Что сообщал Кольджат Джаркенту и, если он просил помощи, то помощь ближе отсюда и надо вызвать Кольджатскую станцию сюда и расспросить ее. И, если там… не все благополучно, нестись по кручам вниз, без дороги, по горно-му скату, где и козы не проходили.

Авось пройдет киргизская лошадь с сибирским каза-ком!..

Зеркало Джаркентской станции мигало в бесконеч-ной дали. Надо было отсюда схватить луч Джаркента и сказать ему, чтобы Кольджат связался с ними, назад, и вошел в лучевую связь с отрядом.

И долго стучал ключ зеркала в черных руках гелио-графиста, подавая позывные Кольджата Джаркенту. Не так долго, как казалось долго. Занятые работой гелиогра-фисты не сразу заметили блистанье зеркала над Кольджа-том, не сразу сумели указать Кольджату направление но-вой станции. Проходили минуты, и казались они часами. Зеркало мигало и погасало и снова мигало, то часто, то, останавливаясь, и казалось, что чья-то молодая жизнь трепещет в объятиях смерти предсмертными трепыхани-ями и мукой. Наконец сверкнуло зеркало Кольджата, направленное на отряд.

Станции связались. И Кольджат заговорил торопли-во, нервно, путаясь, ошибаясь в буквах, пропуская точки, путая слова…

— Положение отчаянное. Зариф большими силами окружил нас. Из двенадцати шесть ранено. Патроны на исходе. Готовится атаковать нас. Нужна немед…

Оборвался и погас. И никакие позывные не могли за-ставить Кольджат заговорить снова яркими огневыми лучами солнца. Да никто и не слушал дальше. На дороге остался один гелиографист с аппаратом.

С криком «айда, за мной» Иван Павлович ринулся с кручи, и покатилась, и заскользила его лошадь, подми-ная его под себя. Он вскочил… Было больно, неловко в плече, но он преодолел боль и пошел пешком за казаками. Упершись передними ногами в песок и осторожно ими перебирая, широко расставив задние и севши на круп, скользили лошади широкой лавой по крутому спуску более версты вниз.

Впереди всех, вспотевший от страха, спускался могу-чий золотистый Альмансор с худощавым Аничковым.

Перевернулся и упал один казак, у другого лошадь покатилась на боку и делала жалкие усилия встать…

Внизу слышнее становились выстрелы и дикий вой киргизов, обложивших густой цепью Кольджат. Стали видны в лощине их сбатованные лошади и тяжелые вью-ки с добычей…

Зариф почуял опасность. Еще казаки были на середи-не спуска, как по его приказанию осаждавшие Кольджат каракиргизы стали маленькими партиями перебегать к лошадям и на глазах скользящего вниз по спуску отря-да разбирали вьюки. Несколько казаков открыли стрель-бу по разбойникам, но это только ускорило их сборы. Среди них появился всадник на пегой лошади, и по его знаку вся ватага киргизов бросилась наутек. Спуск стал положе. Аничков поднял Альмансора в галоп, за ним по-неслись успевшие выбраться с кручи казаки. По горному плато мимо Кольджата неслось две группы всадников, и расстояние между ними все увеличивалось. Только кровный и рослый Альмансор могучими прыжками, вы-пущенный вовсю, быстро приближался к всаднику на пе-гом коне. И казакам была видна с горы напружившаяся, нагнувшаяся вперед тонкая фигура Аничкова с выхвачен-ной и ярко блестящей в опущенной руке кривой шашкой, с небольшой головой на тонкой длинной шее, похожая на хищную птицу. Зариф понял, что ему не уйти на своем крылатом пегасе, вороном с белыми пежинами, от этого тонкого офицера. Он нервно ударил плетью по бокам пегого и вынесся вперед своих киргизов. И сейчас же уви-дел опасность с другой стороны. От Кольджата наперерез ему неслось шесть всадников. Впереди два на лучших ко-нях, сзади четверо казаков. Скакавший впереди всех юно-ша был в высокой серой бараньей шапке и длиннополом сером кафтане. Зариф заметил, что он был красив, как может быть красива только женщина. Ему почудилось, что это ангел смерти Азраил мчится наперерез его пего-му. И тошно стало у него на сердце.

Он гневно ударил плетью пегого коня. Не хотелось ему погибать от руки этого белого юнца. Он выхватил револьвер и приготовился стрелять по преследователю. Но вдруг какая-то черная змея сверкнула, с тонким свис-том разворачиваясь в воздухе, и он почувствовал, как его руки и плечи крепко обвил волосяной аркан, грудь его сдавило, и он невидимой силой был стащен с седла, по-вержен на землю и покатился по песку. И сейчас же спере-ди на него наскочил юноша в сером одеянии, а сзади мо-лодой офицер, которого он давно знал как самого смело-го офицера Сибирского полка.

Юноша закричал звонким девичьим голосом кому-то:

— Царанка, накинь пегаша!

Торжество и упоение победой звучали в женском го-лосе, и стало от этого Зарифу нестерпимо больно, досад-но и обидно. Но он сдержал нахлынувшую обиду и горе, придал своему темному лицу выражение непоколебимой покорности воле Божьей и ожидал, поверженный на зем-лю и сильно разбившийся, что будет дальше.

Казак с лицом киргиза ловко накинул петлю аркана на его пегого, и пегий, полузадушенный петлей, метнул-ся на дыбы и рухнул на землю.

Разбойники, увидавшие гибель своего вождя, расте-рялись, начали метаться вдоль площадки, не зная, где спускаться, и казаки нагнали их и врубились. Тяжелые шашки размалывали черепа, и окровавленные трупы падали на землю. Казаки знали, что толстого наваченного халата им никогда не перерубить, и старались нанести удар прямо по лицу, и это привело в ужас киргизов. Они стали соскакивать, бросать оружие, становиться на коле-ни, молить о пощаде.

Кто-то из казаков уже повел лошадь Ивану Павлови-чу, и он явился в разгар рубки, остановил властным голо-сом излишнее кровопролитие и приказал забирать плен-ных, оружие и лошадей и гнать все в Кольджат.

Аничков с казаком вязали руки Зарифу, подле, с гор-дым видом, на караковом Аксае крутилась Фанни. Ее ли-цо горело жаром схватки, глаза сверкали, и удовольствие, и хвастовство были разлиты на нем. Вся фигура ее гово-рила: «Видели вы меня? Видели вы, как я храбро кинулась на Зарифа, видели вы, как я ловко владею арканом? Те-перь, мол, не будете смеяться надо мною! Не будете не верить! Я ловчее вас!»…

— Каким вы молодцом, Фанни! — искренно любуясь ею, воскликнул Иван Павлович.

— А вы видели? — отвечала она, протягивая ему ма-ленькую ручку.

— Удивительно ловко! И вам, Фанни, мы обязаны поимкой важного разбойника.

— А мне жаль его. И какая хорошая под ним лошадь! Какой оригинальной масти! Не правда ли, она моя? Ее ведь Царанка накинул арканом.

— Безусловно, ваша.

— А что сделают с этим…

Она показала на Зарифа, который с гордо поднятой головой, оглядываясь по сторонам блестящими косыми глазами, шел со связанными назади руками между каза-ков.

— Повесят, — спокойно отвечал Иван Павлович. Страх и горечь метнулись по вдруг побледневшему лицу Фанни.

— Мне жаль его, — тихо, как бы в раздумье, прого-ворила она. — Зачем я это сделала!

— Если бы не вы накинули Зарифа своим арканом, его схватил бы Аничков.

— Ах, какая досада! Какая досада!.. — она смотрела на Зарифа и говорила как бы про себя: — Какой он гор-дый, сильный и смелый. Как орел пустыни! Идет, как на праздник.

— Жалеть его нечего… За ним много убийств невин-ных людей. А сколько бедных киргизских девушек мы освободили!

— Для чего они разбойникам?

— Их продали бы в рабство в Аксу или Турфан. Подъехал Аничков. Он был великолепен на Алемансоре, и Фанни глазом знатока оценила его прекрасную лошадь.

— Феодосия Николаевна, — сказал Иван Павло-вич, — позвольте вас познакомить. Хорунжий Аничков.

— Какая прелестная лошадь у вас. Она чистокров-ная?

— Да… А вы любите лошадей?

— Ужасно, — по-женски отвечала Фанни. — И как не узнать чистокровной! Все жилки у нее выступили под кожей, и как легко вы нагоняли киргизов.