А Додик понимал все и, наверное, наслаждался. Он не спешил, нет, он ухмылялся и тянул время, чтобы я совсем сошел с ума от страха. Наконец, наухмылявшись вдоволь, он сказал:

— А теперь пойдем, пойдем, мой мальчик, и покажи мне, где, как ты говоришь, лежит и спит Маттиас!

Он пнул ногой дверь в каморку, я влетел в нее от тычка Додика, споткнулся о порог и растянулся. Додик взял меня за шиворот и поставил на ноги.

— Ну, обманщик, показывай! — сказал он и поднял фонарь повыше.

Я не смел ни поднять глаз, ни вздохнуть … я был в полном отчаянии!

И тут, в этот страшный момент, я услышал рассерженный голос Маттиаса:

— Что здесь творится? Что? Уже спать по ночам запрещено?

Я взглянул и увидел его. Да, Маттиас сидел в углу на кровати и щурился на свет. Старик сидел в одной рубахе со всклокоченными волосами, словно только что проснулся. А возле окна стояло прислоненное к стене корыто. Ну и дедушку я заполучил, проворней ящерицы!

Вид у Додика был жалкий. В жизни не видел фигуры глупее. Он стоял, ошарашенно глядел на Маттиаса, а потом хмуро промямлил:

— Я зашел выпить ковшик воды.

— Ах воды? Очень хорошо! — сказал дед. — Ты, верно, забыл, что Тенгил запрещает брать воду у нас. Мы ведь можем отравить ее! И если ты еще раз разбудишь меня ночью, так я и сделаю!

Как он не боялся дерзить Додику? Но, видно, только таким образом и можно было разговаривать с людьми Тенгила. Додик буркнул что–то про себя и пропал в темноте.

Мне ни разу в жизни не доводилось встречать по–настоящему жестокого человека. До тех пор, пока я не увидел Тенгила из Карманьяки.

Он прибыл по реке Изначальных Рек на своей золоченой ладье, а я стоял в толпе вместе с Маттиасом и ожидал его.

Меня послал сюда Юнатан. Он хотел, чтобы я посмотрел на Тенгила.

— Тогда ты лучше поймешь, почему люди Шиповничьей долины изнывают от непосильного труда, голодают и умирают с одной только мыслью и мечтой — снова увидеть доли ну свободной.

Высоко в горах Первозданных Гор стоит замок Тенгила.

Тенгил живет в нем. Он лишь изредка приезжает по реке в Шиповничью долину. Тенгил приезжает сюда, чтобы на гнать на людей страха. Чтобы его рабы не забывали, кто он есть, и не размечтались бы о свободе, объяснял мне Юнатан.

Сначала я почти ничего не видел. Передо мной стояло слишком много воинов Тенгила. Они выстроились длинными рядами, чтобы охранять своего князя при въезде в долину. Видно, Тенгил побаивался, как бы откуда из засады в него не просвистела стрела. Тираны живут в страхе, сказал мне Юнатан. А Тенгил был тираном из тиранов.

Сначала мы ничего не видели, ни Маттиас, ни я. Но потом я догадался, что нужно сделать. Наемники Тенгила стояли, гордо выпятив грудь и широко расставив ноги. Мне надо было только лечь на землю позади самого длинноногого, и я все увидел.

Маттиас отказался лечь рядом, сколько я его ни упрашивал.

— Главное, чтобы видел ты, — сказал он мне. — И чтобы никогда не забывал.

И я многое увидел. Красивую позолоченную ладью, приближавшуюся к нам по реке, и одетых в черное людей на веслах. Весел было много, больше, чем я мог сосчитать, и их лопасти сверкали, взлетая над водой. Гребцам приходилось не легко. Сильное течение сносило ладью назад. Воды реки отсасывал большой водопад, я слышал доносившийся издали гул–там падала вниз вода.

— Ты слышишь водопад Карма, — объяснил мне Маттиас, когда я спросил его. — Он поет песню–колыбельную Шиповничьей долины, наши дети во все времена слушали ее, перед тем как заснуть.

Я подумал о детях Шиповничьей долины. Здесь, на берегу, они когда–то бегали, играли, плескались в воде. Но теперь они забыли сюда дорогу. Из–за унылых стен, отовсюду окружавших долину. Теперь в нее вели только двое ворот: те, через которые проехал я, — они назывались Большими воротами, и ворота у пристани, к которой сейчас причаливала ладья Тенгила. Речные ворота открыли несколько минут назад, и через арку и между ног стоявшего впереди солдата я видел причал и ожидавшего на нем вороного жеребца — стройного и сверкавшего позолоченным седлом и уздечкой. Я увидел, как Тенгил сошел на землю, легко вспрыгнул в седло, проскакал через ворота и неожиданно остановился совсем близко от меня: я хорошо различал его темное жестокое лицо и его жестокие глаза. «Жестокий, как змея», — говорил о нем Юнатан. Таким он и был – жестоким и кровожадным. Его черная одежда отливала красными, как кровь, сполохами, и султан на шлеме был красным, словно он окунул его в кровь. Глаза Тенгила смотрели прямо вперед, он не видел собравшихся людей, во всем мире для него не было никого, кроме него самого, Тенгила из Карманьяки. Да, он был страшен!

Всем в Шиповничьей долине приказали явиться на главную площадь. Тенгил пожелал говорить там с народом. Мы с Маттиасом, конечно, тоже отправились туда.

Площадь была небольшая и очень красивая, со старинными домами вокруг. Здесь собрались жители долины, все при шли, как приказал Тенгил. Они стояли молча и ждали, но … о, как же чувство вались в воздухе их горечь и ненависть! Ведь люди еще помнили эту площадь мирной и уютной! Они, на верное, танцевали здесь, играли на музыкальных инструментах и пели по вечерам или просто сидели на скамье возле харчевни и беседовали между собой под ветвями двух старых лип.

Да, на площади росли две большие старые липы, между ними и остановился Тенгил. Он сидел на коне, взирал на площадь и на людей, но не видел ни одного из них, ни единого, подумал я, в этом я был уверен. Рядом с Тенгилом по его приказу остановился советник — высокомерный господин по имени Пьюке, сообщил мне Маттиас. Белый конь Пьюке был так же красив, как жеребец Тенгила; оба властителя неподвижно сидели на своих конях, глядя прямо перед собой. Их окружали телохранители — воины в черных шлемах и в черных шерстяных плащах с мечами наголо. Это продолжалось довольно долго. Телохранители вспотели: солнце уже высоко поднялось на небе, и день выдался жаркий.

— Что, по–твоему, скажет Тенгил? — спросил я Маттиаса.

— Что он недоволен нами, — ответил дед. — Ни о чем другом он не говорит.

Впрочем, нам он ничего не говорил! Он не мог разговаривать с рабами. Он говорил Пьюке, а тот доводил до нашего сведения, как недоволен Тенгил народом Шиповничьей долины. Люди плохо работали и укрывали его врагов.

— Львиное Сердце до сих пор не пойман, — сказал Пьюке. — Наш милостивый князь недоволен!

— Как я его понимаю, как понимаю, — забормотал кто-то рядом. Это говорил нищий оборванец со всклокоченными волосами и седой косматой бородой.

— Терпение нашего милостивого князя истощается! - объявил Пьюке. — Он жестоко накажет Шиповничью долину!

— И будет только справедлив, только справедлив, - блеял нищий. Я понял, кто он — местный дурачок, блаженненький.

— Но, — продолжал Пьюке, — в своей великой доброте наш милостивый князь решил пока повременить с кровавой расплатой. Наоборот, он сам готов заплатить. И плата будет щедрой. Двадцать белых лошадей тому, кто поймает Львиное Сердце!

— Не отловить ли мне лисицу? — подтолкнул меня локтем нищий. — Двадцать белых лошадей на дороге не валяются! Хорошую цену назначил наш милостивый князь за паршивого лисенка.

Я так разозлился, что чуть было не ударил его. Дурак дураком, но надо знать меру!

— У тебя что, стыда не осталось? — прошептал я, а он в ответ захихикал:

— Не, немного, — а потом заглянул мне в лицо, и я увидел его глаза. Такие красивые, ясные глаза были только у Юнатана!

И вправду не знал он ни стыда ни совести! Как смел он появиться здесь, под самым носом у Тенгила! Хотя, конечно, никто бы его не узнал. Даже Маттиас не узнал. Пока Юнатан не похлопал его по плечу и не сказал:

— Старик, а ведь мы с тобой где–то встречались?

Юнатан любил переодеваться. По вечерам он разыгрывал передо мной настоящие спектакли. В те времена, когда мы еще жили на земле. Иной раз он таким чучелом выряжался, что я смеялся до колик.