— Лошадь снесет на нас, — сказал Юнатан. — Что бы Пэрк ни делал — до скалы ей не доплыть.

Но лошадь старалась, она честно исполняла волю хозяина. Ох, как же она выбивалась из сил, бедная кобыла, и какая ее охватила смертная тоска, когда она поняла, что течение сильнее ее.

Даже Пэрк сообразил наконец, что рискует жизнью. Он попытался повернуть обратно, но скоро убедился, что до берега ему не добраться. Он–то хотел обратно на берег, да река этого не хотела. Река хотела утащить его в водопад Карма, и он это заслужил. Я не жалел его, а вот лошадь мне было жалко. Ведь она оказалась совсем беспомощной. Их несло в нашу сторону, точно как говорил Юнатан, скоро их протащит мимо, и все будет кончено. Я увидел округлившиеся от страха глаза Пэрка: он понимал, что его ждет.

Я оглянулся на Юнатана и вскрикнул. Зацепившись за ствол согнутыми в коленях ногами, он повис, раскачиваясь над водой, и вытянул руки. И, когда Пэрк поравнялся с ним, вцепился ему в волосы и подтянул его наверх, чтобы он схватился за ветку. А потом позвал кобылу:

— Сюда, лошадка, плыви сюда!

Ее сносило мимо нас, но она делала отчаянные попытки повернуть. Теперь она избавилась от верзилы Пэрка, но все равно почти тонула. Каким–то непонятным образом Юнатану удалось поймать ее за уздечку, и он стал тащить лошадь к себе. Похоже было на игру в перетягивание каната, только игру серьезную, эта шла не на жизнь, а на смерть, река не разжимала свою мертвую хватку, она хотела утащить их обоих–и кобылу и Юнатана.

Я совсем вышел из себя и заорал на Пэрка:

— Помоги! Ты, дубина, помоги же!

А он сидел себе на дереве в полной безопасности — совсем рядом с Юнатаном – и пальцем не шевельнул, чтобы помочь ему. Впрочем, он наклонился вперед и закричал:

— Брось лошадь! Отпусти! Наверху в лесу гуляют две другие. Я возьму одну! Отпусти, брось!

Говорят, злость прибавляет сил, может, в этом смысле Пэрк все–таки помог. Юнатан вытащил кобылу. Но потом сказал Пэрку:

— Эх ты, оболтус! Неужели я спас тебе жизнь затем, что бы ты увел у меня коня? Стыда в тебе нет!

Не знаю, может, Пэр к устыдился. Он ничего не ответил, не спросил, откуда мы и кто такие. Он поплелся наверх со своей бедной кобылой и вскоре скрылся вместе с отрядом.

Вечером мы разожгли костер над водопадом Карма.

Я уверен, ни один костер на свете — ни на этом, ни на том, ни в наше время, ни в прошлом–не горел на таком удивительном месте.

Нас окружала грозная, пугающая красота, другой такой не найти ни на небе, ни на земле. Горы, река и водопад были слишком огромными, немыслимо огромными. Я словно опять очутился во сне и сказал Юнатану:

— Не думай, что все это на самом деле. Нам просто снится сон о древних–древних, незапамятных временах, я знаю.

Мы стояли на мосту, как раз на том висячем мосту, который приказал построить Тенгил, чтобы соединить две земли – Карманьяку и Нангиялу. Они были разделены про пастью и лежали каждая по свою сторону от реки Изначальных Рек.

Эта река неслась сейчас под нами в пропасти и с ревом кидалась в водопад Карма, увлекавший ее в еще более страшную бездну.

Я спросил Юнатана:

— Как удалось построить мост над такой пропастью?

— Да, мне тоже хотелось бы знать, — ответил он. — И сколько человеческих жизней стоит этот мост, сколько людей с криком падало и исчезало в водопаде Карма, пока он строился, это тоже не мешало бы знать!

Я задрожал. Мне почудилось эхо криков, раздававшихся в пропасти.

Мы стояли совсем неподалеку от земли Тенгила. Я видел на другой стороне тропу, змеей вьющуюся среди гор. Тропа вилась по Первозданным Горам, по земле Карманьяке.

— Если ехать по тропе, как раз приедешь к замку Тенгила, — сказал Юнатан.

Я задрожал еще сильнее. А потом вдруг решил: завтра пусть будет что будет, сегодня вечером я в первый раз в жизни посижу с Юнатаном у походного костра.

Мы разожгли его на каменной площадке высоко над водопадом. И совсем неподалеку от моста. Но я сел к водопаду спиной. Мне не хотелось смотреть на мост, ведущий в землю Тенгила, да и на все остальное тоже. Я смотрел только на отсветы костра, игравшие прямо передо мной на черных каменных стенах. Это тоже было красиво и тоже чуть–чуть страшно. И еще я смотрел на красивое доброе лицо Юнатана, освещенное пламенем, и на лошадей, спокойно отдыхавших не много поодаль.

— Наш костер гораздо лучше, чем был у меня в прошлый раз, — сказал Я. — Ведь теперь мы сидим у огня вместе, Юнатан!

Куда бы мы ни попадали, я всегда чувствовал себя хорошо и спокойно — лишь бы рядом был он. И сейчас я был счастлив от одной мысли, что мне довелось–таки посидеть с Юнатаном у походного костра: мы так много говорили об этом, когда жили на земле.

— Пора сказок, приключений и походных костров, помнишь, как ты говорил? — спросил я у брата.

— Да, помню, — сказал он. — Но тогда я не знал, что сказки здесь, в Нангияле, могут быть жестокими.

— И они будут такими всегда? Как, по–твоему?

Он молчал, глядя в огонь, потом сказал:

— Нет! Вот наступит день решительной битвы, борьба за кончится, и Нангияла опять станет землей, где сказки только прекрасны, а жить легко и просто, как было раньше.

Костер на мгновение вспыхнул ярче, и в его отсветах я увидел усталое и печальное лицо Юнатана.

— Но сам день решительной битвы — я хочу предупредить тебя, Сухарик, — может оказаться еще одной жестокой сказкой о смерти, смерти и еще раз о смерти. Поэтому возглавлять борьбу должен Орвар, а не я. Я не гожусь, чтобы убивать.

Да, я и сам знаю, что для этого ты не годишься, думал я.

А потом спросил его:

— Зачем ты спас жизнь тому ненормальному, Пэрку? Разве так следует поступать?

— Не знаю, вряд ли следует, — ответил Юнатан. — Но есть вещи, которые нельзя не делать, я же говорил.

— Но представь себе, что он догадался бы, кто ты, - сказал я. — И тебя бы схватили.

— Ну что ж. Тогда схватили бы Львиное Сердце, а не ошметок грязи.

Наш костер догорел, и на горы опустилась тьма. Сумерки ненадолго окрасили скалы во что–то почти нежное, дружеское, мягкое. Но потом наступила черная, глухая ночь без проблеска света, в которой шумел один только водопад Карма.

Я подлез к Юнатану поближе. Мы сидели, прислонившись к каменной стене, и разговаривали в полной темноте. Я ее не боялся, но на меня нашло какое–то странное беспокойство. Надо ложиться спать, сказал Юнатан. Но я знал, что не засну. И в то же время из–за беспокойства не мог разговаривать. Меня тревожила не темнота, а что–то другое–что, я не мог понять сам. А ведь рядом сидел Юнатан.

Потом сверкнула молния, раздался оглушительный треск, и вдоль каменных стен прокатился грохот. Гроза! Я и не знал, что бывают такие грозы. Гром прокатывался по горам, заглушая рев водопада Карма, а молнии догоняли одна другую. Горы заливало огненным светом, а в следующий миг они погружались в еще более глубокую тьму. Нас окружала древняя–древняя изначальная ночь.

А потом ударила молния страшнее всех других. Она горела один миг и осветила все вокруг.

И в этой вспышке я увидел Катлу.

Я   у в и д е л   К а т л у.

Да, я увидел Катлу и не помню, что было по том. Я словно провалился в черную пропасть и очнулся, когда гроза прошла и вершины гор посветлели. Моя голова лежала на коленях у Юнатана, но страх снова навалился на меня, стоило вспомнить — там, далеко, напротив, на скале, высоко над водопадом, стояла Катла. Я застонал при одной мысли о ней, и Юнатан тут же стал успокаивать меня:

— Ее там больше нет. Она ушла.

Но я плакал и плача спросил его:

— Как только земля носит такое чудовище? Катла - чудовище или еще что?

— Да, она чудовище, — ответил Юнатан. — Драконша, восставшая из незапамятных времен, вот она что. И она же стока, как Тенгил.