Тем временем тайная финансовая комиссия «Эмиграции» избрала правление, состоящее из Кинкеля, Виллиха и Рейхенбаха, и постановила серьезно заняться немецким займом. Студент Шурц — как сообщали в конце 1851 г. нью-йоркская «Schnellpost», «New-Yorker Deutsche Zeitung» и балтиморский «Correspondent» — был послан во Францию, Бельгию и Швейцарию и стал разыскивать там всех старых, забытых и пропавших без вести парламентариев, имперских регентов, депутатов палат и прочих именитых мужей, вплоть до покойного Раво, чтобы добиться от них гарантирования займа. Эти преданные забвению неудачники поторопились гарантировать предприятие. Ведь гарантирование займа являлось, если оно вообще что-нибудь значило, как бы взаимной гарантией правительственных постов in partibus, и гг. Кинкель, Виллих и Рейхенбах получали таким путем гарантию для своих видов на будущее. И почтенные добродетельные мужи, безутешно прозябавшие в Швейцарии, до такой степени помешались на «организации» и гарантировании постов, что заранее установили будущий порядок замещения правительственных должностей по старшинству, распределив между собой номера постов, причем не обходилось без резких сцен, когда решалось, кому достанутся посты № 1, № 2 и № 3. Словом, студент Шурц вернулся с гарантией в кармане, и компания принялась за дело. Правда, за несколько дней до того Кинкель на новом совещании с «Агитацией» обещал не предпринимать односторонних займов от имени «Эмиграции»; но именно поэтому он и уехал с гарантийными подписями и с полномочиями Рейхенбаха — Виллиха, якобы для того, чтобы читать на севере Англии свои лекции по эстетике, в действительности же, чтобы из Ливерпуля отплыть в Нью-Йорк и подобно Парцифалю[243] отыскать в Америке святой Граль, т. е. золотые сокровища демократической партии.

Тут начинается сладкозвучная, чудесная, велеречивая, неслыханная, подлинная и полная приключений повесть о великих битвах, которые «Эмиграция» и «Агитация» с новым ожесточением и непоколебимым постоянством вели по обе стороны океана, — повесть о крестовом походе Готфрида, в котором он соперничал с Кошутом, повесть о том, как он, после тяжких трудов и невыразимых искушений, в конце концов возвратился под родную кровлю со святым Гралем в дорожной сумке.

(Bojardo, canto 26 {Боярдо, песнь 26. Ред.}.)

ВЫБОРЫ В АНГЛИИ. — ТОРИ И ВИГИ[244]

Лондон, пятница, 6 августа 1852 г.

Результаты общих выборов в британский парламент уже известны. На них я остановлюсь более подробно в своей следующей статье.

Какие же партии боролись между собой или поддерживали друг друга во время избирательной кампании?

Это — тори, виги, либерал-консерваторы (пилиты), фрит-редеры par excellence {по преимуществу, в истинном значении слова. Ред.} (приверженцы манчестерской школы[245], сторонники парламентской и финансовой реформы) и, наконец, чартисты.

Виги, фритредеры и пилиты объединились между собой в оппозиции к тори. Избирательная борьба собственно и разыгралась между этой коалицией, с одной стороны, и тори, с другой. Что же касается чартистов, то они стояли в оппозиции как к вигам, пилитам и фритредерам, так и к тори, выступая таким образом против всей официальной Англии.

Политические партии Великобритании в достаточной степени известны в Соединенных Штатах. Поэтому можно ограничиться здесь лишь несколькими штрихами, чтобы напомнить наиболее характерные особенности каждой из этих партий.

Тори до 1846 г. слыли хранителями традиций старой Англии. Говорили, что они видят в английской конституции восьмое чудо света, что они laudatores temporis acti {восхвалители минувшего. Ред.} и ревностные приверженцы трона, высокой церкви[246], привилегий и вольностей британских подданных. Отмена хлебных законов в роковом 1846 г.[247] и тот вопль отчаяния, который эта отмена исторгла у тори, показали, что тори являются ревностными приверженцами одной лишь земельной ренты, и в то же время разоблачили секрет их привязанности к политическим и религиозным учреждениям старой Англии. Ведь это наиболее подходящие для крупной земельной собственности-учреждения, при помощи которых она — земельная аристократия — до настоящего времени господствовала в Англии, да и сейчас еще пытается удержать свое господство. 1846 год вскрыл во всей наготе те материальные классовые интересы, которые составляют действительную основу партии тори. 1846 год сорвал с тори освященную традицией львиную шкуру, под которой до сих пор скрывались классовые интересы этой партии. 1846 год превратил тори в протекционистов. Слово «тори» было священным именем, — «протекционисты» стало житейским прозвищем; «тори» звучало как политический боевой клич, «протекционист» звучит как экономический вопль отчаяния; «тори», казалось, обозначало идею, принцип, «протекционист» выражает материальные интересы. Чему покровительствуют эти сторонники покровительственных пошлин? Своим собственным доходам, ренте со своих собственных земель. Таким образом, тори, в конечном счете, являются такими же буржуа, как и прочие; разве есть на свете такой буржуа, который не покровительствовал бы собственному кошельку? От других буржуа тори отличаются в той же мере, в какой земельная рента отличается от торговой и промышленной прибыли. Земельная рента консервативна, — прибыль выступает как сторонница прогресса; земельная рента национальна, — прибыль космополитична; земельная рента верует в государственную церковь, — прибыль же от рождения является диссиденткой. Отмена хлебных законов в 1846 г. была лишь признанием уже свершившегося факта, давно уже происшедшего изменения в элементах английского гражданского общества, а именно: подчинения интересов землевладения интересам денежных кругов, земельной собственности — торговле, сельского хозяйства — фабричной промышленности, деревни — городу. Как можно еще сомневаться в этом факте, когда сельское население Англии количественно относится к городскому, как один к трем? Материальной основой могущества тори являлась земельная рента. Земельная рента регулируется ценами на продукты питания, цены же эти искусственно удерживались на высоком уровне при помощи хлебных законов. Отмена хлебных законов понизила цены на продукты питания, что, в свою очередь, понизило земельную ренту, а с падением ренты рушилась и реальная мощь тори, на которой покоилось их политическое могущество.

Что же теперь пытаются сделать тори? Удержать за собой политическую власть, социальная основа которой уже перестала существовать. А каким путем они могут добиться этого? У них нет иного пути, кроме контрреволюции, т. е. реакции государства против общества. Они борются за насильственное сохранение таких учреждений и такой политической власти, которые были обречены на гибель с того момента, когда численность городского населения превысила численность сельского в три раза. Такого рода попытка неизбежно должна закончиться поражением тори; она ускорит и обострит социальное развитие Англии и повлечет за собой кризис.