– Тут не Вахтанга с Семеном, тут врача нужно звать! Парню вон пол-лица раскроили.

– Мария! – прикрикнул на жену Гога. – Делай, что велено!

Женщина норовисто хмыкнула и скрылась за дверями шале. Через минуту оттуда появились двое мужчин: длинный, рукастый, чернявый Вахтанг и рыжий крепышок Семен. Гога сказал им что-то негромко, они уверенно погрузили обоих беспамятных бедолаг на плечи и потащили внутрь помещения. Тяжелая «беретта» выпала у Грача из-за пояса и тупо стукнулась о деревянный пол.

Гога выругался вполголоса, подобрал оружие за ствол, как какой-нибудь металлолом, и, не удержавшись, взглянул мельком на Седого. Тот уже докладывал маленькую аккуратную поленницу из нарубленных чурбачков.

В зале ресторана к Гоге спешил Семен. Лицо работника было встревоженным.

– Ну? – спросил Гога. – Плохо дело?

– У Куркуля нос переломан, сотрясение, может, на черепушке трещина. Ну и щека, ты же видел, штопать надо.

Гога понятливо кивнул:

– Это хорошие новости. Теперь давай плохие. Семен помялся, произнес, глядя в пол:

– Грач умер. Преставился, значит.

Гога только кивнул, словно ожидал именно этого ответа. Семен потоптался: дескать, идти мне уже или как? Не выдержал, спросил хозяина:

– Чем это он его?

– Что? – не расслышал вопроса занятый своими мыслями Гога.

– Чем его Седой так приласкал? Ни на голове, ни на теле – ни единого повреждения.

У Гоги защемило сердце: он вспомнил безлично-стылый взгляд Седого, свой страх – да что там страх! – дикий, всепоглощающий, нечеловеческий ужас, и от одного этого воспоминания судорога снова ледяной искрой пробежала по рукам.

Не дождавшись ответа, Семен уже собрался было отойти прочь, но любопытство оказалось сильнее.

– Каратист? – спросил он.

– Хуже, – едва слышимым шепотом произнес хозяин, уставив невидящий взгляд в пустоту. – Дьявол.

– Третий вызывает Первого, прием.

– Первый слушает Третьего, прием.

– На наблюдаемом объекте осложнения. Уровень "С".

– Уточните.

– Внутренняя свара. Разборка. Возможно, двое раненых. Как поняли, прием?

– Вас понял. Уточните характер разборки. Огневой контакт?

– Нет. Рукопашная схватка между двумя людьми объекта-1. Теми, что приехали место посмотреть перед прибытием босса.

– Ну и что они не поделили? Лишнего выпили?

– Да нет, пили как раз не особенно.

– Что тогда?

– Один сильно борзый. Вроде как малохольный. Может, и контуженый, сейчас таких много бродит…

– Третий, докладывайте, а не философствуйте.

– Виноват. Я просто хотел, чтобы картинка была ясна. Да, в драку вмешался один из работников ресторана. Очень результативно врезал одному из этих…

Вырубил, короче.

– Он охранник? Боевик?

– Нет. Просто работник. И весь седой, хотя и не старый. Как поняли, Первый, прием?

– Понял вас. Продолжайте наблюдение. Ждите инструкций.

– Есть.

– Конец связи.

– Конец связи.

– Скука правит миром! Не власть, не деньги, не удовольствия! Всего лишь – банальная скука! И стремление от нее убежать, исчезнуть, скрыться! «Забыться, умереть, уснуть… Уснуть… И видеть сны…»[1] Что есть все наши развлечения?

Что есть вся наша жизнь? Всего лишь сон, кратковременный, мимолетный, навеянный серой обыденностью и тупой, непроницаемой, как грязная ватная одурь, скукой!

Лишь иногда острая тоска по уходящему чиркнет по монотонности дней горькой блестящей искрой, лишь иногда слезливая теплая грусть вспомнит о стелющихся над рекой летним вечером ивах, о первом трепетном поцелуе, о первой любви, о первом опьянении снами… Лишь иногда клубящаяся печаль выдуманной ностальгии напомнит о берегах, где не был, – и вновь окаянное, черно-блеклое настоящее заштрихует всех нас серо-асфальтовой зеброй, по которой потомки и пойдут в возможное светлое завтра, за горизонт, оставив нам нашу скуку, и ничего кроме скуки! Так выпьем за Ее Величество Скуку, заставляющую нас петь, смеяться, любить и ненавидеть! Выпьем за скуку, заставляющую нас жить!

Маленький толстенький человечек, этакий миниатюрный постаревший сатир, с редкой бородкой, с блестящим черепом, обрамленным остатками волос на некогда кучерявой голове, единым духом осушил стаканчик, будто в полусне.

– «Мне скучно, бес…» – распевно продекламировал он и в полном опьянении завалился на сиденье лимузина.

– Складно изложил, Стасик! – похвалил произнесенную речь сидевший в кресле напротив почти двухметрового роста богатырь лет пятидесяти пяти, Сергей Петрович Батенков, владетельный князь и сиятельный барин здешних мест. – Вам нравится, малышки? – спросил он у сидевших рядышком девочек лет пятнадцати, наряженных в школьную форму середины семидесятых, в белых передниках и гольфах, с крупными белыми бантами в волосах.

– Я ничего не поняла. Папа, – произнесла тоном обиженной несправедливостью ученицы пухлогубая нимфетка. – Станислав Львович всегда такой путаный! – Она тряхнула льняными волосами, поправила бант, спросила балованно:

– Папа, а можно мне капельку шампанского? Ка-а-апельку?

Слово «Папа» она произносила с ударением на последнем слоге. Сейчас, когда она сидела глядя Батенкову прямо в глаза влажными темно-карими глазами, он чувствовал невероятное возбуждение…

– Можно? – переспросила девушка с легкой хрипотцой в голосе.

Сергей Петрович, не желая показать, как он взволнован, только кивнул. Он не спешил: предвкушение и игра доставляли ему наслаждение не меньшее, чем острая, искрометная близость. Блондинка привстала, потянулась в бар за открытой бутылкой, расчетливо наклонившись так, что платьице сзади приподнялось…

Батенков подавил вздох. Эта Оля своими трюками умела доводить его почти до безумия! И только желание новизны заставило его смирить излишнее волнение; он взял за подбородок вторую девчонку, Катю. Черноволосая и синеглазая, она была очень хороша собой; девушка подняла глаза. В ее взгляде он прочел и стыдливость, и любопытство, и вожделение… Карай не обманул – девчонка целомудренна. Сергей Петрович провел подушечками пальцев по ее щеке, поцеловал в губы, почувствовал ответный поцелуй, нежный и неуверенный… Чуть отстранился, заглянул в потемневшие Катины глаза; щеки девушки залил румянец. Катя тут же опустила взгляд, словно боясь, что мужчина прочтет в ее глазах то, что уже успело нарисовать ее юное воображение…

– Ну вот! – надула губки Оля, обернувшись и со скорой ревностью отметив внимание Батенкова к подруге. Вздохнула совсем по-женски: дескать, мужики все такие, за ними не уследишь… Но особенно горевать не стала и тут же, с бокалом в руке, озорно запрыгнула Сергею Петровичу на колени., – Папа, я знаю, я все равно лучше всех, но если ты хочешь… – Дыхание ее сделалось прерывистым. – Хочешь, я подготовлю ее для тебя? Хочешь?.. – Она пошептала что-то мужчине на ухо, щекоча его шею завитками волос, и притом очаровательно покраснела. – Я же этого никогда не делала… – Добавила:

– Но пусть тогда она тоже, ага? Договорились? – Девчушка озорно обернулась к темноволосой и показала ей язык.

Лимузин чуть замедлил ход, скрипнув рессорами на повороте, Станислав Львович скатился с сиденья на пол, проклюнулся, лупая спросонья заплывшими глазками и не понимая, что происходит; потом взгляд его пришел в норму, если постоянное состояние опьянения, близкого к обмороку, можно считать нормой…

Впрочем, Станислав Львович в этом состоянии даже не пребывал, он в нем жил; горячечный мозг освобожденного от забот о собственном пропитании интеллектуала выдавал то жемчужины, то плевелы. Впрочем, босса забавляло все; Станислав Львович был при Батенкове как шут при феодальном бароне, как образованный раб при римском патриции, умный и безвольный, много говоривший о свободе, мечтающий о ней и никогда не согласившийся бы променять на нее свое сытое и пьяное рабство. Все это Сергеи Петрович знал изначально: так называемая «творческая народная интеллигенция» времен развитого социализма была не способна ни к чему, кроме прислуживания и пустой говорильни; ну что ж, Станислав был не из худших, пусть отрабатывает свой щедро намазанный маслом кусок!