— Ты снова играешь со мной. Притворяешься, что мое мнение имеет какое-то значение. — Но, — сказал он, — так оно и есть. Элиан совсем помрачнела.

— Это из-за того, что я это я, или потому что мой отец может поднять против тебя весь юг?

— Или, — подхватил Мирейн, — из-за того, что высокородный принц из Асаниана мечтает заполучить тебя в свой гарем?

Ее сердце похолодело. В горле встал ком, и она почувствовала, что у нее пропал голос. — Я… я никогда… откуда ты… — Шпионы, — ответил он серьезно. Элиан не могла ничего прочесть в его душе. — Об этих королях из Асаниана идет дурная слава. С колыбели их учат любовному искусству, они обращаются с женщинами как со скотом, поклоняются всем богам и никакому в отдельности. Три вещи составляют предметы их великого искусства: любовь, софистика и предательство. А великая гордость связывает все это воедино.

— Илариос совсем не такой. — Внезапно наступившая тишина почему-то не пугала Элиан, и она поспешила заполнить ее потоком слов. — Он попросил моей руки с подобающими почестями. Он обещал сделать меня императрицей. — А ты прибежала ко мне. — Я прибежала, потому что дала слово.

Мирейн ничего не сказал и только глубоко вздохнул. Когда он наконец заговорил, голос его звучал так, словно об Илариосе и не упоминалось.

— Я возьму Эброс. Если придется сделать это силой, то пусть так и будет. Но править я буду в мире без войны. — Ум и тело его напряглись, затем он расслабился, и губы его тронула усмешка. — Хозяин этого дома — человек тонкий. Свои условия он подслащает чистым медом — предложением руки своей внучки. Рука Элиан замерла в воздухе. — И ты примешь его? Мирейн засмеялся.

— У меня своя политика, — сказал он. — Когда кто-нибудь предлагает мне жениться, я любезно благодарю, обещаю поразмыслить. И больше об этом не думаю.

— А если он будет настаивать? — Я заговорю о других вещах. Она молчала, разглаживая буйные пряди. Множество женщин, должно быть, мечтают об этом стройном и мускулистом теле. Наконец Мирейн сказал:

— Король должен жениться во имя сохранения династии.

Губы Элиан слегка скривились, когда он произносил это. Мудрые слова. Ее мать говорила почти то же самое и почти таким же тоном. Мирейн не видел ее лица. Он был спокоен. — Так что это долг короля. А значит, и мой долг. — Ты женишься, когда найдешь женщину, достойную стать твоей королевой? — Я уже нашел ее.

Глаза Элиан потухли, словно ей нанесли сильный удар. Но в ней текла королевская кровь, ее научили сдерживать эмоции.

— Как мудро с твоей стороны, — беззаботно сказала она, — позволить союзникам поверить, что они могут запросто связать тебя узами брака с одной из их родственниц. И какая же она, эта твоя дама?

— Очень красивая. Очень остроумная. И довольно необузданная, если уж быть до конца правдивым. Впрочем, я всегда питал слабость к диким созданиям. — И у нее хорошее приданое, я думаю. — Очень. Она принцесса.

— Ну разумеется. — Элиан закончила причесывать его и теперь играла с его волосами, словно женщина, которая мучается от зубной боли, снова и снова проверяя силу боли. — Ее родственники, должно быть, очень довольны.

— Ее родственники еще ничего об этом не знают. Я еще не сделал ей предложения. Видишь ли, она ведет себя робко и уклончиво, она осторожна, как молодая рысь. У нее еще нет избранника, и я не хочу ее торопить. Она должна прийти ко мне по собственной воле, пусть это произойдет не сразу, постепенно.

— Но это глупо. А если кто-нибудь возьмет ее, пока ты будешь на войне? — Думаю, мне не стоит этого бояться.

Элиан медленно отложила в сторону гребень. — Ты удачлив. Мирейн откинулся назад. Его улыбка была похожа на кошачью — сонная, сытая, с легчайшей тенью иронии. — Да, — сказал он, — я удачлив. Она повернулась к нему спиной и забралась в свою постель.

— Спокойной ночи, — произнес он тихо. — Спокойной ночи, мой господин, — ответила Элиан.

Элиан повела плечами. Ее новые доспехи сидели на ней как новая кожа из бронзы и золота, но вес их был непривычным: она чувствовала себя легче и одновременно увереннее, чем в амуниции Хан-Гилена.

Илхари переступила под ней с ноги на ногу. Неизвестность? Может быть. Или просто страх? Что касается ее, она была бы чрезвычайно рада, если бы ее первый бой остался уже позади.

Логика Илхари оказалась как всегда безупречной. Элиан поправила боевые вымпелы, вплетенные в гриву кобылы, — зеленое на красно-золотом. Она заметила, что Мирейн занимается тем же самым. Вымпелы Бешеного были алыми, цвета крови.

Он казался беззаботным и даже беспечным, расслабленно сидел в седле, вглядываясь в противника через длинный пологий склон холма. Его армия плотной массой следовала за ним, усиленная теперь еще и отрядами из Ашана. Колосящиеся поля перед ними казались золотыми, но колосья были потоптаны и золото их померкло. Земля в изобилии рождала новый урожай — урожай плоти и стали.

Элиан наблюдала, как Мирейн спокойно, не торопясь рассматривает развернувшуюся перед ним картину. Войско его расположилось в том месте, которое выбрал он сам: гребень Ашанских гор полого переходил здесь в склон холма и оканчивался широкими полями, на которых и был разбит лагерь.

Противостоял ему не один гарнизон. Эброс снарядил целую армию, чтобы отбросить назад северян, он не принял послов и отверг мирные предложения, чтобы избежать кровопролития. Армия Эброса покинула город с высокими стенами, жители которого возделывали эти поля, и двинулась навстречу предстоящей битве. За их спинами лежал этот город и эти крутые горы, но их силы были расположены так, что волей-неволей они оказались ниже армии Мирейна; если бы они решили поменять положение, то им пришлось бы двигаться в гору под градом стрел. Тем не менее они были сильны, и один их фланг укреплен с помощью самого страшного оружия — боевой машины-косилки. Даже сами воины Эброса опасались близко подходить к се смертоносным крутящимся колесам.

Их предводитель ездил перед ними взад-вперед на маленькой, но роскошной колеснице, сверкающей золотом и пурпуром. Ее несли кобылы одинаковой масти, их шкуры были ярко-золотыми, гривы струились, словно белая вода. Сам командующий сиял золотыми доспехами, а на его высоком шлеме красовался венец.

— Индрион из Эброса, — сказал наследник князя Луйана, сидевший на колеснице рядом с Мирейном, и в его голосе и сверкающих глазах прорвалась горечь вековой вражды. — Сейчас мы разберемся с этим скотокрадом.

«Неудачное слово», — подумала Элиан, глядя на это великолепное зрелище. Мирейн не удостоил говорящего своим вниманием. Во вражеском стане началось волнение. Сам же Мирейн и его люди застыли без движения, но это была неподвижность льва перед прыжком.

Эбросцы не могли дольше терпеть такое положение и с ревом устремились вперед. Мирейн даже не пошевелился. У Элиан екнуло сердце. Эбросцы были уже близко, рискованно близко. Она могла различить в общей массе отдельных воинов: рыцаря на сенеле, воина на колеснице в легком вооружении, пехотинца в кожаных доспехах с заплатками на штанах. Ей были очень ясно видны эти заплатки, плохо пришитые, словно он делал это сам, из более светлой, новой кожи.

Чья-то рука дотронулась до нее. Элиан взглянула и замерла. Рука Мирейна отдернулась, но взгляда он не отвел. На нее смотрели не человеческие глаза, а глаза бога, яркие, холодные, чужие.

— Помни, — сказал он тихо, но слишком отчетливо, — никакого героизма. Цепляйся за меня как репей, следи за моим оружием. Все остальное предоставь моей армии.

Она открыла рот, чтобы ответить и, может быть, даже возразить. Но Мирейн уже отвернулся от нее, а вся его свита смотрела на них. Некоторые улыбались, особенно более молодые: они считали, что все понимают.

— Приободрись, парень, — сказал тот, что находился ближе, — у тебя будет возможность отличиться.

— Что верно, то верно, — признал другой. — Здесь каждый может найти удачу и славу.