Позднее Завойко всячески открещивался от этих кровожадных слов. Он говорил, что мог сказать такое только в шутку. "У меня есть отвратительная черта характера — в том случае, когда я вижу перед собой исключительного дурака, отлить ему в разговоре с самым серьезным видом какую-нибудь пулю, идущую вразрез со всем сказанным до того времени".[328] Но на Львова сказанное произвело сильнейшее впечатление. Он буквально впал в транс. Львов боялся за Керенского, боялся за себя, боялся неправильно передать сказанные ему слова. Из-за этого страха в его помутненном сознании родились какие-то бредовые фантазии.

Пока Львов трясся в поезде, дела в Ставке шли своим чередом. О визите бывшего обер-прокурора Синода почти никто не вспоминал. Лишь Лукомский, узнав о беседе Корнилова с Львовым, выразил свои опасения по этому поводу. Корнилов ответил, что у Львова репутация порядочного человека. Лу-комского это не убедило: "Что он высокопорядочный человек — в этом и у меня нет сомнений, но что у него репутация путаника — это тоже верно. Но, кроме того, мне вообще это поручение Керенского, передаваемое вам через Львова, не нравится. Я боюсь, не затевает ли Керенский какой-нибудь гадости. Все это очень странно. Почему Савинков ничего не знал или ничего не сказал? Почему дается поручение Львову, в то время как в Ставку едет Савинков? Дай Бог, чтобы я ошибался, но мне все это очень не нравится, я опасаюсь Керенского".[329]

В тот же день главковерх подписал приказ, в котором говорилось, что постановлением Временного правительства Петроградский военный округ, за исключением самой столицы, переходит в его непосредственное подчинение. В силу этого создавалась Отдельная Петроградская армия в составе войск Петроградского военного округа, Кронштадта, Нарвских позиций и Балтийского флота. Имени главнокомандующего армией в приказе названо не было, хотя секретным распоряжением на эту должность был назначен генерал Крымов. Корнилов помнил о просьбе Савинкова не прибегать к услугам Крымова, но рассчитывал в итоге добиться согласия на его кандидатуру.

Крымов в эти дни находился в Ставке, куда он прибыл еще 13 августа. Вечером 25 августа с ним случайно встретился До-брынский, знавший генерала и раньше. Крымов ему сказал: "Иду в распоряжение военного министра по просьбе Савинкова, 27-го выступают большевики, если будет восстание, отобью охоту его повторять…" Добрынский спросил: "А как будет с Советом рабочих и солдатских депутатов?" — "О них не знаю.

Впрочем, если кто из них словом или делом поддержит большевиков, то я исполню долг перед родиной…"[330] В тот же день Кры-мов составил приказ, в котором в качестве главнокомандующего Отдельной Петроградской армией объявлял Петроград, Кронштадт, Петроградскую и Эстляндскую губернии, а также Финляндию на военном положении. На этих территориях вводился комендантский час, запрещались забастовки, митинги и собрания, восстанавливалась предварительная цензура печатных изданий. Население было обязано немедленно сдать имеющееся у него оружие. Виновные в злостных нарушениях, а также уличенные в грабежах и насилиях должны были расстреливаться на месте. Параграф десятый содержал прямую угрозу: "Предупреждаю всех, что на основании повеления Верховного главнокомандующего войска не будут стрелять в воздух".[331]

Петроград был поделен на три части по числу дивизий, предназначенных для того, чтобы занять город. К приказу были приложены копии плана Петрограда, на которых были отмечены казармы и фабрики с приблизительным указанием численности расквартированных там солдат и вооруженных рабочих. Приказ был составлен только в семи экземплярах (трех машинописных и четырех переписанных от руки).[332] Объяснялось это желанием сохранить в тайне детали операции до ее начала. Ни Крымов, ни Корнилов не скрывали сам факт продвижения армии к Петрограду, поскольку были убеждены, что действуют в полном согласии с Керенским.

Крымов выехал из Могилева около полудня 26 августа. В тот же день вечером в кабинете Корнилова собрались Фи-лоненко, Завойко и некоторые другие лица из ближайшего окружения главковерха. Назначение Корнилова главой правительства рассматривалось присутствующими как само собой разумеющееся, разговор шел о конкретных формах реорганизации верховной власти. Установление единоличной диктатуры было признано нежелательным, а потому было решено создать орган диктатуры коллективной — Совет народной обороны. Председателем его должен был стать Корнилов, а Керенский занять пост его заместителя. В совет планировалось также включить Алексеева, Колчака и известных политических деятелей от умеренных социалистов до представителей старой бюрократии. После совещания Корнилов остался работать над бумагами, а Завойко, Аладьин и полковник Голицын за вечерним чаем обсуждали технические детали ожидавшегося приезда Керенского. С этим обитатели губернаторского дома и разошлись спать, не подозревая о том, что маховик будущих трагических событий уже раскрутился вовсю.

В Петрограде утро 26 августа тоже не предвещало ничего необычного. В первой половине дня Савинков дважды обращался к Керенскому с просьбой подписать документы, привезенные им из Ставки. Керенский по привычке уходил от ответа, но наконец согласился заслушать доклад Савинкова о его поездке в Могилев на вечернем заседании правительства. К этому времени, подчиняясь распорядку премьера, кабинет перешел на ночной режим работы. Заседание было назначено на десять вечера, что было далеко не самым поздним временем. Но за оставшиеся часы все планы изменились кардинальным образом.

Поезд, в котором ехал Львов, прибыл в столицу в два пополудни. С вокзала Львов позвонил во дворец, но Керенский назначил ему аудиенцию лишь вечером. Остававшееся до этого время Львов провел на квартире у Милюкова. Показательно, что сам Милюков ни словом не обмолвился о деталях этой встречи, хотя можно быть уверенным, что Львов не утерпел и передал хозяину какие-то подробности своего поручения. Так или иначе, но в шестом часу Львов перешагнул порог кабинета Керенского.

Керенский встретил его приветливо. Он спросил: "Вы опять по тому же делу?" Львов ответил: "Нет. Тут обстоятельства изменились". Он сбивчиво начал говорить о том, что Керенскому грозит опасность, что он приехал предупредить об этом. Видя, что собеседник на это не реагирует, Львов наконец собрался с духом: "Я должен передать вам формальное предложение". — "От кого?" — "От Корнилова". Суть рассказа Львова сводилась примерно к следующему: в ближайшие дни в Петрограде готовится выступление большевиков, предупредить это можно единственным способом — передать всю полноту власти в руки Корнилова. В новом правительстве Керенскому будет предоставлен пост министра юстиции, пока же ему необходимо ради собственного спасения срочно выехать в Ставку.

Сначала Керенский не поверил: "Бросьте шутить, Владимир Николаевич!" Но Львов взволнованно убеждал его в том, что единственный выход для него — это принять требования Корнилова. Керенский бегал взад и вперед по огромному кабинету. В голове у него уже рождался план. Он предложил Львову, если тот ручается, что действительно передаст поручение Корнилова, записать его требования. Львов сел за стол и тут же написал короткую записку:

"Генерал Корнилов предлагает:

Объявить г. Петроград на военном положении.

Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего.

3. Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временного управления министерств товарищам министров вплоть до образования кабинета Верховным главнокомандующим".[333]