Леонидов неслышно прикрыл дверь, пошел обратно к столу. Там не веселились, конечно, но разговаривали весьма оживленно. Бутылки стремительно пустели. Саша уже вовсю ворковала с Анечкой, удерживая одной рукой Сережку и пытаясь впихнуть ему бутерброд. «Вот тоже спелись», — вздохнул Леонидов, не понимая до конца, нравится ему это или нет. До сих пор он был главным посвященным во все секреты жены и немного ее ревновал.

Остаток вечера прошел спокойно. Напился только инициативный юный Коля, которого Марина Лазаревич быстренько убрала со сцены. Остальные хотели бы забыться, но знали меру: призраки еще недавно живших и деятельных главных людей фирмы тревожили воображение. Но их уже не было на свете, а никаких катаклизмов не случилось. И кто-то уже начал обсуждать перспективы работы на фирме в свете последних событий, другой примерял к себе новую должность, третий облегченно вздыхал оттого, что все так удачно обошлось. Короче, все были при деле, один Леонидов неприкаянно путешествовал от рюмки к рюмке. Барышев тоже его бросил, подсев к своей и его жене и вклинившись в их разговор. Часов в двенадцать, когда отдыхающие начали расходиться, Алексей неожиданно пошел к себе в комнату и принес оттуда подушку и теплое одеяло. Бросив все это на продавленный диван, он демонстративно расстелил на нем казенное барахло и пьяным голосом заявил:

— Завтра мы все уезжаем, и слава богу. Не хочу, чтобы здесь поутру валялся еще один труп. Так что если у кого-то были виды на этот балкон, есть время передумать. — Он улегся на диван.

— Леха, ты чего? — толкнул его Барышев. — Брось дурить, делать, что ли, нечего? Иди спать в комнату, как все нормальные люди.

— Это твой пунктик, а не мой. Я здесь лягу и с места — не сойду. И спать не буду, — проорал он на всякий случай для тех, кто уже покинул холл, и, прильнув к дверям своих апартаментов, прислушивался к скандалу.

— Саша, скажи ты ему, — взмолился Барышев.

Саша в ответ только многозначительно покрутила пальцем у виска:

— Чего с него взять? Пусть делает, что хочет.

— Ну вы даете, Леонидовы! Ладно, пусть мерзнет, если охота.

— А мы ему бутылку водки оставим, — засмеялся кто-то из задержавшейся молодежи.

— Погреем! — подначили девушки.

— Может, и мне остаться? — заржал кто-то из мужиков.

— Цыц! — прикрикнул Алексей. — Все остаются на местах. Бдить буду я один, остальные спите, где спали.

— А если я в разных местах ночевал? — выступил кто-то.

— Иди туда, где больше понравилось.

— Давай мы тебя разделим?

— На самую значимую часть устроим аукцион! — посыпались советы остряков.

Закончив состязание в остроумии, все потихонечку разошлись по своим номерам.

Примерно через полчаса Алексей остался один в пустом холле, вжавшись в диван и прислушиваясь к шагам. Он знал свойство человеческой психологии — домысливать то, что кажется наиболее угрожающим.

Если ни при чем Барышев, не замешана в двух убийствах Серебрякова, то остальные не знают его планов, а убийце наверняка захочется побеседовать с Алексеем, чтобы узнать, вычислил тот его или нет. Конечно, может прийти и просто любитель излить душу, возможно, и не один. Но в том, что выбирать надо из ночных посетителей, Леонидов не сомневался. Поэтому он лежал и чутко прислушивался, не скрипнет ли дверь. И вскоре раздался скрип.

Алексей по звуку определил, что тихие шаги раздались где-то в районе его собственной комнаты. Объемная фигура в чем-то светлом обогнула колонну, угол стола и приблизилась к дивану, на котором он дремал.

— Алексей Алексеевич, вы спите? — раздался Эль-зин голос. Она осторожно шарила руками по мебельной обивке, чтобы не споткнуться в темноте.

— Почти. Вам бы, Эльза, тоже надо прилечь. В вашем-то положении…

— Вы на меня обиделись?

— Обиделся? — Леонидов нервно засмеялся. — Вы же не большая наивная Лиза, а говорите наивные вещи. «Обиделся» — это не то слово, мы ведь с вами не конфетку не поделили. Сначала вы взываете ко мне, просите заслуженного возмездия, клянетесь дать показания, требуете справедливости. А через несколько часов я выясняю, что вы решили присоединиться к большинству и заявили следствию совсем другое. Что я при этом почувствовал, это вряд ли можно назвать обидой. Вы когда врали-то? Мне или в момент дачи показаний?

— Я из-за ребенка…

— Да, а что с ним такое?

— Ирина Сергеевна не хочет возбуждения дела. Все. должно остаться внутри фирмы, зачем привлекать внимание и затевать неприятный процесс? Это может сделать плохую рекламу нашему магазину и вообще… А я собираюсь там работать.

— Значит, кусок хлеба насущного дороже справедливого возмездия? Правильный выбор. А сразу вы сообразить не успели?

— Ну, когда Валеру увидела там… Все живые, а он мертвый — почему? Захотелось посчитаться, отомстить. Потом прошло.

— Быстро вы, Эльза, остыли. Что же, и так бывает.

— Так вы не сердитесь?

— Вы прощения пришли просить? Или на разведку?

— Какую еще разведку? Мне просто неловко.

— А мне как ловко! Идите, спите спокойно, ничего я никому не собираюсь доказывать.

— Нет, вы все-таки обиделись. Если бы вы меня поняли. Да, я держусь за работу, потому что родители мои нищие. Мы вчетвером живем в крохотной квартире с проходными комнатами. Зарплату я отдаю маме, потому что она на пенсии, а отцу постоянно-задерживают эти государственные 'копейки. Брат учится. На мою зарплату можно как-то протянуть. Когда мне хочется купить новую вещь, потому что неловко ходить на работу все время в одном и том же, мама начинает скулить: «Эльза, у нас порошок кончился, Павлику надо новые джинсы, квартплату прибавили… Может, ты в следующем месяце купишь себе то, что хотела?» А в следующем месяце повторяется то же самое. И мне некуда деться, просто некуда. Поэтому, чтобы изменить хоть как-то свою жизнь, я на все согласна: и на замужество это дурацкое, и…

— Что еще?

— Так. Как будто я одна такая.

— Это точно. Большая часть населения нашей вели-|кой и могучей прозябает подобным образом, а некоторые и нашу с вами жизнь считают за роскошь. Могу рассказать про свои материальные трудности: квартира, правда, отдельная, но не моя, жены. Зарплата тоже от государства, а оно щедростью не отличается. Жена учительница, причем в обычной общеобразовательной школе. Что еще? Ребенок. Денег едва хватает дотянуть до очередной выплаты. Как все, делаю долги, ем засоленные мамой с лета огурцы и помидоры с картошкой, когда совсем прижмет, в рестораны не хожу, одежду покупаю на рынке. Только вас все равно не понимаю, хотя мы вроде бы товарищи по способу выживания.

— Вы мужчина, вам проще.

— Да? И кто это сказал, что мужчинам проще? То, что мы не рожаем, конечно, существенно облегчает нашу мужскую жизнь. Но с другой стороны, женщина может и без работы остаться, годами дома сидеть, никто ее не упрекнет, потому что она женщина. А мужчина добытчик, кормилец. Если семья живет бедно, позор ему, а не жене. Всем всегда и все достается поровну, запомните это. Если бы мужчины и женщины могли меняться своими ношами, они бы поняли, что беды у них разные только по сути, но не по весу. Спасибо, что вы пришли сюда извиниться. Завтра мы с вами окончательно расстаемся. Так что можете не терзаться: завтра все кончится.

— Да? Так вы не будете искать, кто убил Пашу и Валеру?

— Я похороню эту тайну в глубине своей оплеванной души! — торжественно заявил Леонидов. — Клянусь! Вы успокоились?

— Не знаю. Как-то не по себе.

— А это, милочка, совесть, хоть вы и отказываете ей в праве на существование в собственной душе. Грызет червячок-то?

— Меня просто знобит. И токсикоз.

— Ну да. Идите к себе.

— Да?.. Так я пойду. Спокойной ночи.

— Где уж. Покой нам только снится, — пробормотал ей в. след Леонидов, плотнее закутываясь в одеяло. Когда же щелкнул ключ в замочной скважине, он громко и отчетливо сказал: — Татьяна, выходите! Там дует у двери.