В 1812 году Военная коллегия разрешила допустить к приему в рекруты людей, имеющих даже телесные пороки и недостатки, «кои не могут служить препятствием маршировать, носить амуницию, владеть и действовать ружьем». Теперь в армию могли попасть те, кого раньше браковали сразу: редковолосые, разноглазые, косые, с бельмами и пятнами на левом глазе, заики и косноязычные, не имеющие 6–8 боковых зубов («лишь бы только в целости были передние, для скусывания патронов необходимые»), с наростами на черепе и с недостатками одного пальца на ноге или на левой руке, со сросшимися пальцами, «не препятствующими заряжать и действовать ружьем», — и наконец… кастраты.

Система рекрутских наборов обеспечивала армию в основном выходцами из русской крепостной деревни. Они составляли костяк нижних чинов в полках пехоты и в артиллерии. Но в гусарах и в уланах в царствование Александра I крепостных было сравнительно мало. Сохранившиеся документы говорят о том, что в легкую кавалерию все-таки брали людей вольных.

Губернии Екатеринославская и Новороссийская, где проживали потомки первых русских гусар, то есть сербов, венгров, хорватов, словаков, давно считающие Россию своей родиной, давали немалое число рядовых в гусарские полки александровской эпохи. Еще служили в них казаки из Черниговской, Полтавской и Киевской губерний, наследники славных традиций слободского войска, в течение двух столетий охранявшего границы государства от вторжений турок и крымских татар. Много было польской и литовской шляхты, чье дворянство, по выражению Дуровой, служившей в Польском полку, «было легко, как пух». Шли в гусары и мещане из украинских городков вроде Нежина, Козельца, Пирятина, Бахмача, Миргорода, чьи предки также принадлежали к казачьему сословию.

В 1804 году Александрийский гусарский полк принял большое пополнение: 352 человека. Сведения обо всех новобранцах (рост, возраст, описание внешности, происхождение, семейное положение, образование, прежнее место жительства) занесли в специальный список ^{7} , и потому о людях, почти двести лет назад надевших черные александрийские мундиры с красными воротниками и обшлагами, с белыми шнурами, галунами и пуговицами, сегодня можно рассказать довольно подробно.

Самую большую группу составляли казаки — 257 человек. Жили они в разных селах: Красиловке, Коптях, Бобровице, Морковце, Лихолетове, Булахове, Вовчаке — одного и того же Козелецкого повета Черниговской губернии. Некоторые из этих географических названий до сих пор существуют на карте Украины. Красиловка и Копти, как и сам город Козелец, стали железнодорожными станциями (ветка Чернигов — Киев). Бобровица — районный центр на пересечении трех автомобильных дорог.

Выглядели черниговские казаки неплохо. Ни одного человека ниже 2 аршин 5 вершков среди них не было. Наиболее распространенный тип внешности: «лицом смугл, кругловат, нос умеренный, волосы черные, глаза карие». Возраст колебался от 19 до 25 лет. При этом никто не умел ни читать, ни писать, зато 42 человека состояли в законном браке, имели детей и оставили свои семьи в местах прежнего проживания.

Следующей по численности группой являлись казенные (иногда их называли «экономическими») крестьяне. Их было 47 человек. Здесь попадались люди ростом в 2 аршина 4 вершка. Были и «малолетки» — пять человек в возрасте 17 лет, но в основном от 20 до 30 лет. Читать и писать тоже никто не умел, женаты были 11 человек. К их числу относился и 19-летний Аверьян Савельевич Лизенков, уже упомянутый ранее. Он был ямщиком, жил в муромской ямской слободе Гадяч. Чем он не угодил обществу, неизвестно, но ямщики сдали его в армию за свою слободу, когда им пришла разнарядка. У Аверьяна осталась в слободе «жена Авдотья Иванова дочь». Детей, правда, молодая чета не имела.

Крепостные крестьяне, взятые в гусары, расписаны по своим бывшим владельцам: графа Разумовского — 2 человека, графа Безбородко — 10 человек, графа Румянцева — 7 человек, княгини Прозоровской — 2 человека, княгини Хованской — 3 человека, капитана Будянского — 4 человека, асессора Александровича — 1 человек, сотника Соломина — 3 человека, братьев А. и П. Зыбиных — 1 человек. Всего набралось 34 рекрута, и три из них умели читать и писать. Скорее всего, были они из дворни и учиться могли вместе с детьми своих господ.

Мещан из городов Нежина и Козельца насчитывалось 11 человек. Самому младшему из них, Семену Романовичу Виниченко, было 19 лет, он имел рост 2 аршина и 7 вершков, читать и писать не умел, женат не был. Самого старшего звали Савва Иванович Логвиненко. От роду ему было 27 лет, рост — 2 аршина 5 вершков. В городе Нежине он оставил жену Марфу и двоих сыновей. О профессии его ничего не сказано, зато в соответствующей графе упомянуто: «по-русски читать и писать умеет». Еще один рекрут из мещан — Пастернаков Гавриил Власьевич, 23 лет, роста 2 аршина и 5 с половиной вершков, — тоже умел читать и писать.

Есть в этом списке еще три человека. Это — беглые солдаты. По распоряжению генерал-лейтенанта Л. Л. Бенигсена они были зачислены в Александрийский гусарский полк. Два из них перед этим понесли наказание за свой побег: получили по 500 ударов шпицрутенами. Третий наказан прутьями не был, а сидел на гауптвахте, потому что из побега возвратился сам. Этот человек — Андрей Антонович Величко, 36 лет от роду, роста в 2 аршина 5 вершков, «лицом рябоват, волосы темно-русые, глаза серые, нации малороссийской из воинских поселян Мариупольского уезда села Троицкого», — в армию попал в 1788 году, успел повоевать с турками в Таврической области. Он умел читать и писать.

Таким образом, из 352 рекрутов грамотными были шесть человек. В полковых документах не зря отменялось это обстоятельство. В армии грамотных ценили. У них были большие перспективы на производство в унтер-офицерский чин после четырех лет безупречной службы рядовыми. При беспорочном поведении, при быстром усвоении всех навыков военной профессии, при отличии в бою и хороших отношениях с начальством они могли удостоиться и производства в офицерский чин. Как свидетельствуют документы, в гусарских и уланских полках в эпоху Александра I таких людей из низших сословий, прошедших путь от солдата до офицера, было немало. Не сотни, конечно, но и не единицы…

«Из окна моего вижу я проходящие мимо толпы улан с музыкою и пляскою; они дружелюбно приглашают всех молодых людей взять участие в их веселости. Пойду узнать, что это такое. Это называется «вербунок». Спаси Боже, если нет другой дороги вступить в регулярный полк, как посредством «вербунка»! Это было бы до крайности неприятно. Когда я смотрела на эту пляшущую экспедицию, подошел ко мне управляющий ею портупей-юнкер, или, по их, «наместник»: «Как вам нравится наша жизнь? Не правда ли, она весела?» Я отвечала, что правда, и ушла от него. На другой день я узнала, что это полк Конно-Польский, что они вербуют для комплектования своего полка, потерявшего много людей в сражении…» ^{8} Так писала о вербовке в легкую кавалерию Н. А. Дурова и слегка лукавила. Ведь именно благодаря столь специфическим обстоятельствам ей и удалось без излишних проволочек и осмотров попасть в уланы (Польский конный полк в ноябре 1807 года был переименован в уланский).

Еще более яркую картину вербовки дает в своей книге «История 8-го гусарского Лубенского полка» И. Бурский (книга издана в Одессе в 1912 году). Вино в двух уездных городках Минской губернии Шклове и Могилеве лилось рекой. От желающих выпить на дармовщину не было отбоя, и гусары каждый день увозили с собой великое число праздношатающихся. Гуляли, между прочим, на казенные деньги. На вербовку одного человека казна отпускала 8 рублей 40 копеек ассигнациями (или 6 рублей серебром) ^{9} , в общем-то сумму немалую, позволяющую хорошо выпить и закусить целой компании (пуд хлеба тогда стоил 1 рубль). Но при этом унтер-офицеры и офицеры, проводящие «вербунок», должны были следить, чтобы в число новобранцев не попали крепостные или беглые помещичьи крестьяне, но только мещане, вольноотпущенники, шляхтичи Минской и Литовской губерний, разного другого состояния люди.