Он попытался окликнуть Бразертона, заставить его остановиться, но лицо того было искажено гримасой ярости, а мощные руки неистово дергали рычаги управления. Фил понял, что урезонить его не удастся.

— Босс, бегите!

Ему не нужно было повторять дважды. Фил схватил Софи за руку и втащил ее в контору. Остальные рабочие рассыпались кто куда, большинство — под укрытие большого склада рядом с конторой. Фил выглянул в окно. Клейтон хотел было последовать за ними, но не смог. Фил беспомощно наблюдал, как его сержант, застыв на месте, остался стоять под захватом грейфера, растерянно оглядываясь по сторонам.

Фил увидел, что когти захвата начинают открываться. Металл посыпался оттуда уже основательно. Клейтон, похоже, внезапно понял, что контора — его единственный шанс, и бросился туда. Со всех ног. Раздался скрежет механизма: Бразертон пытался раскачать захват и догнать им Клейтона. Сержант побежал еще быстрее.

Фил повернулся к Софи и схватил ее за плечи.

— Что он делает?

Она стояла и тупо смотрела на него.

— Вы можете добраться туда? Как-то остановить его?

Ответа не последовало. Фил снова подскочил к окну. Клейтон был уже на пороге конторы. Он схватился за ручку и попытался открыть дверь. Но она оказалась заперта. Видимо, захлопнулась за Филом и Софи.

Фил подскочил к двери, собираясь ее открыть. Но не успел.

— Нет! Убирайся прочь!

Софи бросилась ему на спину и, вцепившись ногтями, попыталась оттянуть его от двери. Она оказалась на удивление сильной. Через окно Клейтон увидел, что́ происходит внутри, и понял, что не успеет укрыться в конторе вовремя. Поэтому бросился бежать в противоположную сторону.

Когда он исчез, Софи ослабила хватку. Фил повернулся к ней лицом.

— У вас, дамочка, большие проблемы.

Софи ответила ему короткой ядовитой улыбкой.

Фил вернулся к окну. Клейтон бежал в направлении склада с огромными воротами, достаточно большими, чтобы через них могли заехать одновременно несколько тягачей с прицепами. К счастью, они были открыты. Клейтон заскочил внутрь и буквально пролетел последние несколько метров по воздуху. Похоже, что при этом он больно ударился о бетонный пол.

Фил оглянулся на дверь в дальнем конце конторы.

— Она ведет на склад?

Софи кивнула.

Фил подбежал к двери и, толкнув ее, выскочил наружу. Склад представлял собой большой ангар из рифленого металлического листа с бетонным полом. Клейтон лежал на бетоне и потирал ушибленное плечо.

В момент, когда на складе появился Фил, металл из захвата рухнул на землю. Шум от этого, многократно усиленный металлическими стенами ангара, прогремел, будто симфония Стокхаузена в исполнении оркестра перепившихся маньяков. Фил крепко зажмурился, словно это могло как-то ослабить грохот, от которого готов был треснуть череп. Клейтон сделал глубокий вдох, шумно выдохнул и сел.

— Ты в порядке? — крикнул Фил, стараясь перекрыть звон в ушах.

Клейтон кивнул, но потом скривился.

— Мое плечо… — Он согнул руку и сжал пальцы в кулак. Удовлетворенно кивнул. — По крайней мере, хоть кости целы.

Фил подошел к нему и помог подняться на ноги. Они вышли во двор, ступая по металлическим обломкам под ногами. Фил посмотрел в кабину грейфера. Бразертон лежал на панели управления, обхватив голову руками, видимо, осознав последствия своих действий. Фил не был уверен, но ему показалось, что тот плачет. По крайней мере, некоторое время с ним проблем не будет.

— Как вы расцениваете это, босс? — спросил Клейтон, потирая плечо. — Покушение на убийство?

— Да, думаю, да, — ответил Фил.

«Денек предстоит еще тот», — подумал он.

Эстер стояла перед зеркалом. Обнаженная. Она ненавидела смотреть на себя, она не выносила вида собственного тела, но иногда просто должна была это делать. Это было принуждением, необходимостью, и у нее не оставалось другого выбора, кроме как подчиниться.

Ее тело служило своеобразным дневником. Оно отражало то, кем она была, кем она есть, кем она будет. Каждый шрам, каждый рубец, каждое изменение. Все перемены в нем представляли собой новую веху на ее жизненном пути. Тело рассказывало ее историю, и хотя были такие его части, на которые Эстер ненавидела смотреть, она испытывала необходимость снова и снова разглядывать их. Она должна была напоминать себе, какой она была, чтобы в полной мере ценить то, какой стала.

Зеркало стояло наверху, у стены, которую она накануне отремонтировала, закрепив пластиковую обивку гвоздями. Здесь было холодно, тепло от газового нагревателя и протопленной дровами печки сюда не доходило. Стараясь не дрожать, она провела руками по голове и всему телу.

Ее волосы стали редеть вскоре после того, как она стала женщиной. Когда она восстанавливалась после той ночи, проведенной с ножом. Сначала она пыталась их отрастить, тщательно расчесывала те места, где волос стало меньше, но в конце концов это стало уже слишком заметно. Поэтому она побрила голову и стала носить парик. Длинные черные волосы, густые и матовые. Иногда, когда Эстер оставалась дома одна, она не утруждала себя надеванием парика и ходила с лысой головой. Но надолго ее не хватало, потому что она начинала смущаться и это ее угнетало. Если она была женщиной, у нее должны быть волосы. Просто так должно было быть. Поэтому она и носила парик. Он был старым и неряшливым, но она регулярно приводила его в порядок, вычесывала спутанные пряди, старалась прикрыть поредевшие места. Обычно она успешно справлялась с этим, но иногда ей это не удавалось, и тогда приходилось в доме носить на голове шарф, чтобы прикрывать еще и парик.

Ее руки оставили в покое голову и спустились на щеки. Она выбривала их так тщательно, насколько это было возможно. Так нравилось ее мужу. И здесь не могло быть никаких оправданий. Лезвий для бритвы в доме было предостаточно.

Потом ее руки соскользнули на плечи и опустились на грудь. Она понимала, что касается своих сосков, потому что видела это в зеркале, но совсем этого не чувствовала. Она придавила сильнее, впившись в плоть ногтями, пока та не побелела. Но все равно ничего не почувствовала. Ее вновь охватывало странное темное ощущение. Когда ее руки оказались на груди, она уже знала, что оно сейчас придет. Так происходило всегда.

Это напоминало о ее первой ночи с ножом и о том, что случилось потом. Она взялась за нож, когда больше не смогла выносить его слова. Его голос. Этот язвительный, злой тон. Голос их отца. Говоривший Эстер, что она — это не она, а он.Отец бил его. Он причинял ему боль. А потом переходил к сестре Эстер. Улыбался. Потому что она была особенной. Он совершенно не скрывал этого. Отец делал с ней всякие особенные вещи, с тех пор как она была совсем крошкой. Он ненавидел его за это. Как ненавидел и то, что этот человек делал с его сестрой. Но, что было еще хуже, он ненавидел отца за то, что тот не делал этого с ним. Потому что он не был особенным, как сестра. И никогда не будет.

Его сестра настолько ненавидела отца, что постоянно пыталась убежать, не особенно раздумывая, как именно это сделать. В конце концов она ушла. А он остался. И тогда все поменялось.

Она точно не помнила, что произошло. С каждым разом, когда она думала об этом, воспоминания становились все более и более смутными. Как будто она вытирала их из своей памяти. Но кое-что она знала наверняка. Ее отец исчез. А потом появился ее муж. И они стали с ним настолько близки, что она начала слышать его в своей голове. Его голос постоянно звучал у нее в ушах. Как будто он находился не рядом с ней, а внутри нее, был ее частью. Ей это нравилось. Именно такой и должна быть настоящая любовь.

Она запомнила еще кое-что. Его слова, которые он произнес, когда появился впервые и увидел ее голой.

Если ты хочешь стать женщиной, я сделаю тебя обалденной женщиной.

И он выполнил свое обещание.

Эстер отвели к людям, которые знали, что делать с человеческими телами, знали, как сделать их другими. Они делали такие вещи с собой и с гордостью демонстрировали ей результаты своей работы. Они брили свои тела, делали на них татуировки, прижигали. Некоторые части тела, даже важные, у них отсутствовали, некоторые, наоборот, были пришиты. Имплантированные в руку металлические шипы, как на спине у рептилии, или стальные шарики под кожей. Разрезанные языки, раздвоенные, как у змеи.