Только и всего. Во всяком случае, она так считала. Боялась себе признаться, что Вадим ее заинтересовал. И это впервые за последние десять лет. В нем было нечто совершенно отличное от других мужчин. И это «нечто» завораживало все сильнее…

… – Мама! Мамочка! Посмотри, какая рыбка плывет! Я хочу ее поймать!

Перепрыгивая с камня на камень, Катя бежала вдоль ручья и старалась не упустить из виду блестящий силуэт маленькой серебристой рыбки.

– Как хорошо, что ты жива, помоги мне ее поймать, пока ручеек не влился в реку! – прокричала она и призывно махнула стоявшей на берегу матери.

В полной уверенности, что мама бросилась ей на помощь, она, не оглядываясь, ступила босыми ногами в воду.

«Теплая какая!» – едва успела удивиться Катя, как вдруг заметила, что серебристую рыбку стремительно настигает большая темная тень.

Почти догнав ее, тень высунула на поверхность широкую плоскую морду и ощерила пасть…

– Не смей! Это моя рыба! Не смей! – изо всех сил закричала Катя и побежала быстрее.

Ускорив бег вниз по ручью, она поскользнулась, упала и, подняв голову, прямо перед собой увидела оскаленные зубы…

«Господи, снова кошмар приснился!» – раскрыв глаза и обнаружив себя в рейсовом автобусе на Минск, тряхнула головой Проскурина и сбросила остатки сна.

Снаружи по стеклу стекали косые потоки дождевой воды, в салоне же было сухо и даже жарко, особенно ногам. Видимо, она сидела прямо над вентиляционной решеткой, из которой шел горячий воздух.

«Хоть отогрелась, – расстегнула она пуховик. – На автостанции замерзла как цуцик. Не мешало бы еще и разуться».

Изогнувшись, Катя дотянулась до шнурков, расслабила их и по очереди освободила ноги. Стоило завершить эту процедуру, как кровь прилила к вискам, голова закружилась, в затылке появилась тупая боль. Почувствовав тошнотворный ком у горла, она потянула ворот свитера.

«Надо было вчера меньше пить… – Катя снова откинулась к спинке кресла и закрыла глаза. – Сначала белое вино, потом красное, да еще полусладкое. Ведь знаю же, что мне категорически нельзя смешивать напитки! Хорошо хоть до водки дело не дошло…»

Воспоминания о вечеринке резко утратили свой радужный ореол еще рано утром, когда она проснулась от сильнейшей головной боли. Проглотив таблетку, Катя снова забралась под одеяло, закрыла глаза, но сон не возвращался. Наоборот, неожиданно включился мозг и принялся шаг за шагом анализировать вчерашнее поведение. Оценив на трезвую, хотя и больную голову все, что случилось накануне, она пришла в тихий ужас: какой-то приступ безумия!

«Ну почему я не попыталась себя остановить, образумить? – вернулась она к мучившим с утра угрызениям совести. – Ведь не настолько же была пьяна, чтобы по собственной воле очертя голову нырнуть в бездну каких-то дурацких чувств! Никто же не принуждал, не толкал в спину! Чего ради? Хотела доказать самонадеянным сельским барышням, что я не «серая мышь»? Или показать Ленке, что тоже могу, если захочу, вскружить голову любому? Бред да и только… А вдруг это и есть тот момент истины, когда тайное вылезает наружу и становится явным? Пик чувственной эйфории в семейной жизни остался далеко позади, а чужие мужчины давно не баловали меня таким вниманием. Вот и вырвались тайные желания… Даже целовалась на холоде… Вот дура! – в сердцах прошептала она, от ужаса распахнула глаза и опасливо огляделась: вроде никто из пассажиров не слышал. – А ведь, кроме похмельного синдрома, есть еще неприятные моменты – недовольство Ленки, подозрительные взгляды Людмилы. А уж об испепеляющих взорах деревенских красавиц лучше и не вспоминать! Отныне в дом Михалыча мне дорога заказана: невестка на порог не пустит… Ох, дуреха, дуреха! И на кой ляд мне сдался этот Ладышев? Наверное, так и начинают изменять: сначала позволяют себя обнять, затем поцеловать… О том, что могло приключиться, если бы пошло в ход крепкое спиртное, и подумать страшно! Итак, констатируем голый факт: вчера приняла лишнего, изменила себе, своим принципам, едва не изменила мужу… Как теперь посмотреть в глаза Виталику? Я ведь ему никогда не врала… Ненавижу себя!»

Осознание постыдных итогов минувшего вечера и явилось главной причиной поспешного бегства из гостеприимного дома хозяев. Быстренько, не дожидаясь, пока проснутся подружки и вернутся рано ушедшие на охоту мужчины, она рванула на автостанцию. Для Яны нашлось вполне правдоподобное объяснение: охотники вернутся неизвестно когда, а ей пораньше надо попасть домой, прошерстить интернет, новостные каналы ТV. Да и в понедельник с утра пораньше придется потрудиться в поте лица – еще до планерки успеть просмотреть сообщения информагентств.

«…Еще эти сны… Столько лет спала спокойно… Мама вообще впервые приснилась. К чему бы все это? – тупо уставилась Катя в мокрое стекло. Всколыхнувшаяся было от резких движений боль утихала, тошнота отступила, в голове прояснилось. – О чем ты хотела меня предупредить, родная? Поздно, мамочка, поздно. Твоя дочь, можно сказать, оступилась. Как же мне без тебя плохо…»

Вспомнила мать – и сразу захотелось расплакаться, приласкаться к ней, услышать ее голос.

Сколько Катя себя помнила, в самые значимые периоды своей жизни она всегда видела яркие, цветные сны с совершенно необыкновенными персонажами – злыми и добрыми. В детстве сновидения были настолько реальными, что в них она могла вслух разговаривать, хохотать, плакать, а потом пробуждалась от страха, с плачем бежала в спальню к родителям и только рядом с ними засыпала.

«Не волнуйтесь, у вас просто очень впечатлительный ребенок, – успокаивали маму доктора, когда та консультировалась у них по поводу ночных проблем дочери. – Учится прекрасно, развитие выше среднего, никаких аномалий в поведении. Так что перерастет или… станет великой писательницей! У вас очень талантливая девочка! А какие стихи пишет!»

А ведь правда: в детских газетах (однажды в «Пионерской правде»!) Катя печаталась с шестого класса, повзрослев, три года подряд становилась призером областного конкурса сочинений. Гордость родителей, гордость района, гордость школы… А уж как радовалась ее победам мама, преподававшая русский язык и литературу!

Чувствуя, как предательски увлажнились глаза, Катя отвернулась к окну. Вовремя. Словно повторяя очертания дождевых капель на стекле, косыми дорожками по щекам побежали слезы. Снова разболелась голова, пришлось выпить очередную таблетку…

Вот так, в слезах и переживаниях, и доехала до автовокзала.

Уже добравшись до дома и расплатившись с таксистом, она поднялась на четвертый этаж, открыла дверь квартиры, на автомате отключила сигнализацию, сбросила в прихожей верхнюю одежду, добрела до спальни и упала на кровать поверх покрывала. Сил не осталось ни плакать, ни думать. И если уж быть совсем точной, после лекарств в голове не осталось ни единой мысли, одна гулкая пустота. Будто устав бороться со своей неразумной хозяйкой, организм в целях самозащиты решил заблокировать сознание и наглухо закупорил вместилище всех ее чувств и эмоций.

«Начало пятого… Пора включаться в работу», – спустя какое-то время зацепилась взглядом за часы на стене Катя.

Словно по мановению волшебной палочки квартира моментально наполнилась звуками: снизу упражнялись в игре на пианино, на застекленном балконе едва слышно гудел вентиляционный блок, в прихожей требовательно тренькал мобильник.

Невероятным усилием воли она заставила себя сползти с кровати, добралась до прихожей и откопала на дне сумки телефон.

– Да… – устало опустилась она на банкетку.

– Привет, Котенок! – жизнерадостно поприветствовал голос из трубки. – Ну все, вынырнули! Полчаса назад благополучно завершилось последнее погружение, завтра день отдыха, послезавтра домой. Надеюсь, меня там по-прежнему ждут… Катюнь, ты чего молчишь? – насторожился Виталик. – И почему к телефону так долго не подходила? Я только с третьего раза дозвонился. Пришлось Ленку набирать: они на Минск еще не выехали. А ты почему не с ними? Ведь выходной.