Кроме того, все согласились, что у баркаса есть еще одно великое преимущество: можно нанять «человека», который нас отвезет. Тот же человек будет отвечать за червей, ему же мы поручим запастись леской, и он же, в конце-то концов, утром заберет нас из дома — все мы живем в разных местах побережья. Чем дольше мы обдумывали выгоды обладания таким вот «человеком», тем больше они нам нравились. Чем старше становишься, тем приятней иметь рядом с собой кого-нибудь, кто сделает всю работу.

Фрэнк Роллс, человек, которого мы решили нанять, владел самым большим в городе баркасом, и, что самое главное, хорошо знал озеро. Мы позвонили ему прямо в плавучий дом и пообещали пять долларов за то, чтобы на заре он отвез нас к месту клева, если, конечно, знает такое место. Знает, был ответ.

Честно говоря, не помню, кто первым заговорил о виски. В наши дни все осторожничают. Скорее всего, некоторое время мы хором думалипро виски, прежде чем кто-то наконец упомянул его вслух.

Обычай велит, собираясь на рыбалку, захватить с собой спиртное. Каждый делает вид, что в шесть утра просто не может обойтись без холодного ржаного виски. О выпивке принято говорить с горящими глазами. Один утверждает, что нельзя ехать на рыбалку без того, чтобы не «дернуть», второй предлагает «накатить», а все остальные соглашаются, что рыбалка — не рыбалка, если они не «хлебнут», не «тяпнут» и не «пропустят». Про себя каждый решает, что он-то пить не будет, а вот «ребята», как все понимают, без стаканчика просто не обойдутся.

Именно это произошло и с нами. Полковник вызвался захватить с собой «бутылек», Попли ответил — нет уж, простите, но бутылек захватит он; то же самое сказали Кернин и Чарли Джонс. Оказалось, у полковника давным-давно припрятан превосходный шотландский виски; такой же виски, как ни странно, оказалось в доме Попли; и, что самое удивительное, в доме каждого из ребят. В конце концов, мы постановили, что каждый возьмет по бутылке. Каждый, соответственно, ожидал, что остальные выпьют за утро по бутыли с четвертью.

Насколько мне помнится, проговорили мы далеко за полночь. Расстались около двух. И все же планов решили не менять. Попли сказал, что для него трехчасовой сон — самое то, бодрит куда лучше десятичасового. Кернин сказал, что адвокаты привычны задремывать где и когда угодно, а Джонс сказал, что на железной дороге вообще редко удается поспать.

Поэтому ранний подъем нас вовсе не смущал. План был прост до неприличия. Попли заметил, что люди на ответственных должностях, вроде наших, вообще умеют организовать свое время. Собственно, именно эта черта и сделала нас теми, кто мы есть. Так что пусть Фрэнк Роллс в пять утра обойдет наши дома на баркасе и дунет в свисток у каждой пристани; по этому сигналу хозяин дома спустится к нему с удочкой и всеми причиндалами, так что рыбалка начнется вовремя и без опозданий.

И про погоду мы не забыли. Было решено, что даже дождь не сможет помешать нашим планам. Кернин сказал, что в ненастье рыба клюет лучше. Остальные добавили, что человеку, который хорошенько тяпнет, никакой дождь не страшен.

На том мы и расстались, пылая энтузиазмом. Мне до сих пор кажется, что все предприятие было спланировано и подготовлено просто идеально.

В какую-то дикую рань я услыхал, как Фрэнк Роллс дует в свой безумный свисток. Даже не вставая с кровати, в окно я увидел, что утро намечается вовсе не для рыбалки. Нет, моросить не моросило. Дело не в дожде, просто выдался один из дней — нет, и ветра тоже не было — так вот, один из дней, когда каждый, кто хоть что-нибудь смыслил в ловле окуня, видит: сегодня не сложится. Я прямо почуял, что клева не будет.

Мучась разочарованием, я слушал, как Фрэнк надрывается у других причалов. Успел насчитать тридцать свистков. А потом задремал — не заснул, нет, это была всего лишь легкая дрема — другого слова не подберешь. Стало ясно, что и остальные ребята махнули на рыбалку рукой. Не идти же одному! Я остался дома и проспал часов до десяти.

Днем, прогуливаясь по городу, я не мог не удивляться вывескам на магазинах и ресторанах.

«РЫБА», «СВЕЖАЯ РЫБА», «СВЕЖАЯ ОЗЕРНАЯ РЫБА».

И где, черт возьми, они ее достают?

Осень близится к концу, и я вернулся в город. Тяпка висит в кабинете, лопата стоит за пианино. Кроме того, у меня осталось семь фунтов «парижской зелени». Уступлю любому, кто возьмет. Зарывать не хочу, боюсь отравить землю. Выбрасывать тоже не хочу, а то кругом начнется падеж скота. В летний домик не повезу — в ноябре туда вечно вламываются бродяги, не стоит брать грех на душу. Поэтому «зелень» сейчас при мне. Таскаю с собой из комнаты в комнату и стараюсь не поворачиваться к ней спиной. Так что, повторюсь, уступлю любому, кто возьмет.

Кроме того, надо пристроить в Красный крест или куда-нибудь еще десять пакетов семян редиски (ранней, кудрявой, если мне не изменяет память), пятнадцать пакетов семян огурца (длинноплодного, сочного) и двадцать пакетов лука (сорта «Желтый данверский», известного своим непревзойденным вкусом и высокой питательностью). Вряд ли я когда-нибудь еще посею лук, во всяком случае, пока я с этой стороны земли.

Это о том, что я привез с собой. Теперь урожай. Урожай тоже прибудет, товарным поездом. Он едет из Симко в Монреаль и в данный момент, по моим прикидкам, миновал Скенектади. Что ж, доберется рано или поздно. На прошлой неделе поезд видели в Детройте, ползущим на запад. Я впервые в жизни связался с грузоперевозками и не представлял себе, как затейливо, оказывается, организованы наши железнодорожные службы. Но мне было сказано, что в этом месяце на южном направлении образовался затор, и если мои овощи в него попали, ни одна живая душа не ответит, когда они прибудут на место.

Другими словами, я один из легиона мирных, но сильных духом, уверенных в себе людей, что прошлой весной двинулись засевать землю, а нынче вернулись домой.

Меня, как и — я уверен — всех остальных вдохновляла отнюдь не любовь к огородничеству, не радость от возни с землей. Просто есть такое слово — долг. Мы словно бы сказали себе: «С войной пора кончать! Парни в окопах устали, значит, пришло наше время! Все дело в снабжении. Если мы вырастим достаточно продовольствия, немцы просто умрут с голоду. Вот и прекрасно. Добьем их».

Смею предположить, никогда раньше такое количество суровых и неумолимых мужчин не оставляло город, чтобы завоевать поля. Я не имею в виду, что все мы на самом деле его оставили. Просто покинули его душой. Кто-то начал возделывать сад за домом, кто-то окультуривал пустыри, кто-то выехал в пригород, а некоторые, вроде меня, отправились в деревню.

И вот мы вернулись. И каждый привез с собой свою «парижскую зелень», свою лопату и свои семена редиса.

Пришло время прямо и непредвзято взглянуть на наш опыт. Затея, как известно, не удалась. Враг разбил нас по всем фронтам. Картофель захоронен в осенних лопухах. Несъедобный редис гордо торчит на семь футов над землей. Помидоры зеленей, чем были в начале августа, и с каждым днем зеленеют все больше. Сельдерей напоминает папоротник. Кукуруза выросла на девять футов, на макушке у нее развевается лохматый пучок — и ни одного початка.

С печалью гляжу я вслед тем ясным, ранним апрельским дням, когда все мы запасались лопатами, обсуждали особенности почвы и ждали, когда стает снег. В трамваях, по дороге на работу и обратно, все толковали только о земледелии. Кругом царил дух сельской приветливости. Каждый мог запросто разговориться с незнакомцем. Любой прохожий с тяпкой казался лучшим другом. Служащие в конторах жевали соломинки и выглядывали в окна, уверяя себя, что побаиваются дождя. «Ну как, помидоры посадили?» — интересовался один коллега у другого в лифте. «Да, вчера, — отвечал другой. — Боюсь только, не принес бы восточный ветер холодов. Заморозки нам сейчас совсем ни к чему». И они выходили из лифта, голова к голове, и шли по коридору, продолжая что-то обсуждать.