– Зоенька, деточка, кто это у тебя в гостях?

– Бабуль, это Ленка Соколова, она переночует у нас, ничего? У нее тараканов дома морят.

– Здрасьте! – пискнул я фальцетом из-под одеяла.

– Здравствуй, Леночка, спите, спите, девочки…

Заснули мы часов в шесть. Нет, вру, в пять.

С утра приперлась Шлеева. Мыться. У нее, говорит, дома воду отключили. А мы с Зойкой – как совы невыспавшиеся. Бабуля ушла, выползли на свет. Приняли душ, позавтракали. Шлеева осмотрела меня, полуголого, мышцы попросила напрячь.

– Ни фига себе, – говорит, – хиппи. Качался, что ли?

Думал, шутит, а она всерьез. Сам не заметил, как снова, словно в детские боксерские времена, стал поджарым и мускулистым. Странно, откуда что взялось?

В Харьков я опять, понятное дело, не уехал, тем более что все мои вещи лежат у Юры-художника, которого я, кстати, даже в глаза ни разу не видел. А впрочем, куда мне торопиться? В Киеве мне очень хорошо, меня окружают хорошие люди и красивые девушки, я им тоже вроде бы по кайфу. Зовут оставаться аж до 30 мая, до дня города. Ну уж нет, сегодня не уехал, завтра уеду точно. Причем маршрут корректируется на глазах, поеду не в Харьков, а в Курск. Я решил заскочить в гости к дальним родственникам в Чаплыгин, это где-то под Липецком. Надеюсь, мне будут там рады.

К Анджею явился под вечер, в шестом часу. Повезло, он уезжает до понедельника, и я чудом успел его перехватить. Забрал вещи, забыл зубную щетку.

Потусовался на «БЖ». На редкость пошлая кафеюха, не сравнить с изысканными московскими «Бисквитом» или «Джангом». Кофе, справедливости ради, не обругаю. И смешно – там стоит музыкальный автомат! Такой же, как в кинофильмах, только не работает. На улице сюрприз – встретил Славу Советским Женщинам из Минска! Нечаянная радость вышла. Он в Минске запарился, говорит, приехал отдохнуть. Врет, траву небось привез продавать.

Вписался снова у Зоеньки. Она сплела мне фенечку с зеленой бусиной, которую я нашел накануне на Андреевском спуске. Фенечка монструозного вида, огромная и из «лыжного» бисера. Но носить буду, ибо сплетена она с любовью, достойной девочкой, к которой я, кажется, неравнодушен. Черт, опять неравнодушен? Какой-то я стал влюбчивый, надо быть тверже.

Долго прощались с Зоей, пообещал черкнуть письмо из Москвы. Чувствую, что в Крым я поеду через Киев. И Винницу. Ох, надо голову держать в холоде, прав был Феликс Эдмундович Дзержинский! Если бы я с недавнего времени не относился к женщинам с некоторой опаской, точно бы пустил свои чувства на самотек.

Погода ужасная, сильнейший ветер, дождик накрапывает. Неприятно получилось на границе Украины с Россией. Мы с какой-то душевной бабушкой преспокойно мерзли в кузове старого «зилка», но ментам на таможне это крайне не понравилось, и они цинично высадили нас. Здравствуй, любимая страна, я тоже по тебе скучал! Содрали с сердобольного водилы штраф и отправили. Неудобно вышло. А мы с бабкой пешком пошли. Машин уже почти не было, нас никто не брал. Счастье улыбнулось нам, когда мы протопали километров восемь. Остановилась красивая белая «Волга» с каким-то начальником, знакомым моей престарелой спутницы. Они подвезли меня прямо к станции, дали немного денег. Прекрасные люди, спасибо! На вокзальчике я недолго подождал дизеля и благополучно доехал до Ворожбы, а оттуда взял билет в общий вагон до Воронежа. Общий вагон – это песня. Проход был полностью забит сидящими и стоящими людьми, и я смог приткнуться только у ароматного туалета. Естественно, меня это никак не устроило, и, выждав немного, я пробрался в соседний, плацкартный вагон, где и завалился на третью полку.

Ворочался, чертыхался, поджимал ноги, но спал! И это главное. За вчерашний день намаялся как собака. Часов в восемь утра, когда я проснулся и зашуршал бэгом, пытаясь достать «стопник» и определить местонахождение города Чаплыгина, меня обнаружила молоденькая проводница и депортировала, сославшись на возможных ревизоров. В общем вагоне было уже более-менее свободно, сердобольные соседи угостили глуховскими баранками с чаем. Ништяк!

Первое, что я сделал в Воронеже, это сожрал подряд два копеечных, но вкуснейших шоколадных мороженых. К шести на электричке добрался до Мичуринска. Из этого зачуханного городишки, названного именем великого человека, который призывал нас не ждать милостей от природы, а брать их самим (что мы успешно и делаем), я доехал до Богоявленска. Оттуда снова перегон общим вагоном, и вот, здравствуй Чаплыгин, моя малая родина!

Долго петлял по улицам, искал знакомые дома. Нашел-таки, что очень удивительно, ведь лет восемь, а то и больше, здесь не был.

– Хозяева!

Из дома вышел дядя Саша. Постарел, усы отрастил. Седина пробивается.

– Иди, иди отсюда, по понедельникам не подаем!

Я даже растерялся. Готов был к любому приему, только не к такому. Но вовремя сообразив, что с детских времен я изменился до неузнаваемости, засмеялся.

– Собаку спущу, – приветливо пригрозил дядя Саша.

– Это ж я, Гена Авраменко, ваш двоюродный племянник или как я там называюсь!

На крыльце показалась баба Шура.

– Генка, малец, ты что там за околицей стоишь? А ну в дом!

Узнала!

Не скажу, что прям обрадовались, но удивились точно. Дальняя родня с маминой стороны всегда была какая-то странная, грубая и прижимистая. Может, они тихо презирали нас за то, что мы городские, может, бабушка сто лет назад что-то с кем-то не поделила, но чаплыгинские две сестры всегда стояли особняком от двух сестер московских. Пару раз в детстве меня привозили сюда отдыхать, мы ездили на рыбалку с дедом Павлом и дядей Сашей, хорошо было.

У дяди Саши с тетей Наташей, кроме выросшего Сережки, теперь еще малец, четырехлетний Юрка. Баба Шура все такая же строгая и хорошая.

Прокатились на «Урале» дяди Сашином. Удивительно, даже не подозревал, что мотоциклы живут так долго, ведь я на нем еще в восьмилетнем возрасте рассекал. Потом самогон пили, о жизни разговаривали. Когда напились, выяснилось, что нужно ехать за травой для крольчихи, мы с Сережей оседлали велики и поскакали. Навернулся спьяну, естественно, разбил локоть.

Поехали спозаранку рыбу «лавить», как у них тут говорят. Дядя Саша завез нас с соседом Сашкой Ваниным на озерцо, рассредоточились с удочками. Прет одна мелочь, больше пол-ладони никто не поймал. Наловили этой мелочи каждый по половине садка, да и решили уезжать. Помню, в детстве мы здесь на каких-то торфяных болотах ловили золотых карасей, кажется. Или карпов. Тогда это казалось волшебством – золотые рыбки, настоящие! Врезались в память, у нас в Подмосковье-то обычные, серебристые, ничем, кроме солитера, не примечательные.

А вот что помню как сейчас, так это озеро с карпами. Ловили там на «резинку» как-то с дедом. Колокольчик вздрогнул, подсекаю – есть! Начинаю осторожно вытягивать и понимаю, что зацепился за что-то. И вдруг – бах! – на поверхность столб воды, плеск, грохот. И все забегали сразу, засуетились.

– Отдай мне, малец, я щас вытяну!

Ага, разбежались. Тащу осторожно, леска руки режет, дед орет что-то. Подтянул к кромке берега, кричу:

– Подсачек, подсачек давай!!!

Оборачиваюсь, а мужики стоят разинув рты и не шелохнутся. Смотрю я на добычу повнимательнее, вблизи, и понимаю, что сачок тут явно бесполезен, карп размером с деда, не меньше. Леску поднимать нельзя, сразу оборвется, что делать – тоже неясно. Рыбина посмотрела на нас грустно, ткнулась мордой в кромку и медленно, беззвучно ушла. Я тут же, в чем был, сиганул за ней в воду, рука скользнула по склизкому боку, и только. Меня никто не ругал, не возмущался, все понимали, что взять эту громадину голыми руками невозможно. Кто-то из мужиков сказал, что о таком диве и не слышал даже никогда и, скорее всего, это был царь всех карпов, поэтому надо немедленно отсюда, с озера, сваливать. Надо ли говорить, кто был героем дня?