— Надеюсь, горничная проследит и за тем, чтобы на вилле не было непрошеных гостей, — сказал Эбб. — Они уже нанесли один визит, но это вовсе не значит, что они не явятся снова.

Старого слугу передернуло так, словно он услышал какую-то непристойность.

— Мы так мало знаем… — пробормотал он. — Мы не знаем ничего. Это просто непонятно, ночью никто ничего не слышал!

— Гости, которые угощают вероналом, стараются не производить лишнего шума, — заметил Эбб. — Входная дверь в комнаты миссис Ванлоо была, надеюсь, заперта?

— Заперта, конечно, заперта, — заверил его старик. — Она всегда заперта. Я сам запираю ее каждый вечер. Молодые господа живут ведь в другом флигеле.

И там, подумал Эбб, двери на ночь не запираются, по крайней мере дверь в комнаты покойного Артура… В тот флигель может войти кто угодно, любой, кому известно расположение комнат. А попав туда…

— А как насчет дверей между комнатами миссис Ванлоо и тем флигелем? — внезапно спросил Эбб. — Их вы запираете?

— Конечно! — заверил старик. — Их нельзя открыть со стороны флигеля, только изнутри, из комнат старой госпожи.

— Вчера вечером вы их заперли?

— Я — я запер, — поспешил уверить Эбба старик, но его веки с красными прожилками задрожали, и Эбб вовсе не был уверен, что старик говорит правду. Поэт оставил визитную карточку, выразив миссис Ванлоо сочувствие от имени членов детективного клуба, и удалился.

Гипотезы можно было строить по-прежнему. Однако поле их, без сомнения, сужалось. Тот, кто нанес визит старой даме, безусловно, проник к ней через флигель, где жили ее внуки. А Жаннина знала, как туда пройти…

Эбб вздрогнул. Между стволами деревьев в парке протянулись синие тени. Но ему показалось, что среди них он различает какую-то фигуру. Жаннина? Стараясь не шуметь, Эбб подкрался ближе.

Это была не Жаннина, а Мартин Ванлоо. И увидев, чем он занят, Кристиан так удивился, что начисто забыл о девушке с кошачьим личиком. Сняв с себя пиджак, Мартин положил его на каменный стол, стоявший в тени под пальмой. Он что-то прикрепил к плечу, снова надел пиджак и стал проделывать какие-то странные манипуляции. Раз за разом он клал на стол различные предметы, которые потом исчезали у него в рукаве. Неужели Мартин учился делать фокусы? Похоже на то. Но почему он занимался этим в укромном уголке парка? Ответ мог быть только один — заниматься этим в доме невозможно. А по какой, собственно, причине невозможно? Ответить на это можно было по-разному, но каждый из ответов был не к чести Мартина. Эббу вдруг вспомнился его первый визит на виллу: Мартин стоял рядом с баром на колесиках, раздавая напитки направо и налево, и казалось, эти напитки возникали из ничего, так ловко жонглировал Мартин стоящими на столике разноцветными бутылками… А на другой день Артур, политическая деятельность которого вызывала раздражение Мартина, умер…

Чепуха! Безумные фантазии! — воскликнул про себя Кристиан. Во всяком случае, миссис Ванлоо коктейлей не пила! — но тут же осекся. Коктейлей она не пила, но апельсиновую воду пила… И действительно ли дверь между ее комнатами и флигелем была накануне вечером заперта?

Мартин закончил представление и зашагал к вилле. Эбб вышел из боковой аллеи.

— Привет, Мартин! — окликнул он. — Я только что заходил на виллу справиться о здоровье вашей бабушки. Слава богу, она как будто в порядке, даже отказалась от сиделки. Вам надо следить, чтобы по ночам больше не являлись непрошеные гости!

Мартин дрожал так, словно увидел привидение.

— Привет, Эбб, — наконец выговорил он. — Я только что из Ниццы, походил там по магазинам. Отказалась от сиделки? Очень — гм — неразумно! Но не беспокойтесь, мы будем следить. «И мы увидим, глубока ль могила…» Впрочем, я болтаю вздор. Вы меня напугали. Я не слышал, как вы подошли! До свидания, встретимся у Титины! — И он исчез.

Последующие дни прошли спокойно. Эбб почти не виделся с коллегами по детективному клубу и занимался тем, что перебирал в уме различные гипотезы. Он выстраивал их одну за другой и одну за другой отбрасывал. Главным действующим лицом или, лучше сказать, главным мотивом оставалась Жаннина. У нее с Артуром Ванлоо был роман, потом Артуру это надоело, а Жаннина не могла смириться с тем, что ей дали отставку, как какой-нибудь наскучившей буржуазке. И она отомстила. Или: старая миссис Ванлоо запретила Артуру поддерживать эту связь, Артур, как истинный буржуа, которым он в глубине души оставался, подчинился запрету («буржуйский сынок, без гроша в кармане, который примазался к левым»), она решает ему отомстить, но ей этого мало, она хочет отомстить и миссис Ванлоо… Но в то время как Кристиан строил эти гипотезы, он не мог забыть увиденного на вилле: Мартин проделывает фокусы у каменного стола в парке… Что это значило? Что, черт возьми, это значило?

Пока Эбб проводил время таким образом, директор банка Трепка то раздраженно вышагивал взад и вперед перед своим отелем, то понуро сидел в холле перед остывшим грогом. И в том и в другом случае его мысли были заняты одним: он тщетно ждал звонка из Берлина. Вообще, вести важные разговоры по телефону там, где этот разговор могли подслушать, противоречило его принципам. Но на центральной телефонной станции Ментоны удобства были слишком примитивными! И никто не мог заранее сказать, как долго придется ждать разговора. На все вопросы об этом фирма Шюттельмарка с Беренштрассе отвечала одно: «Baldmöglichst». Как только сможем! Ха! Чем это лучше знаменитого испанского mañana?[47] По мнению директора банка Отто Трепки — ничем! Вот почему он, раздраженно фыркая, расхаживал взад и вперед перед отелем или, изнемогая от ярости, падал на один из стульев в холле в ожидании телефонного звонка, которого все не было, а он надеялся, что этот звонок наконец даст ответ на поставленный им вопрос: каким образом семья, без сомнения, никогда не существовавшая, вдруг возникла из тьмы истории, владея состоянием, которое, по-видимому, возникло из ничего!

Коллеги по детективному клубу не подавали о себе вестей. Наверно, думал банкир, сидят себе дома и сочиняют новые теории в духе детективных романов или рыщут вокруг в поисках новых оберток или следов! И это невзирая на вскрытие, произведенное доктором Дюроком, и его категорический вывод! Правда, с тех пор кое-что случилось, старой даме пришлось пережить неприятные минуты. Но это объясняется самым естественным образом — строить какие-то другие предположения просто смешно. Старуха сама насыпала в воду снотворное и, как это не раз случалось и еще не раз случится с другими, перестаралась с дозой. Вот и все. Сомнений тут быть не может.

В один прекрасный день директор банка, неприкаянно слонявшийся перед отелем и в холле, пережил самое настоящее потрясение. Какой-то человек с ним рядом — это был один из сомелье — сказал несколько слов другому человеку, одному из младших портье; слух банкира эти слова уловил, мозг их зафиксировал, но прошло несколько минут, прежде чем Трепка осознал их смысл. Он бросился за сомелье, повторил его слова и спросил, не ослышался ли он. Выяснилось, что не ослышался! Трепка так глубоко задумался, что сомелье, деликатно покашляв, вынужден был напомнить ему о своем существовании. Трепка сунул руку в карман, выудил оттуда серебряную монету, вручил ее сомелье и опустился на стул, чтобы обдумать услышанное.

Итог его размышлений свелся к следующему: если сомелье был прав и если на мгновение допустить, что нелепые теории Эбба и Люченса обоснованны, нет почти никаких сомнений в том, кто станет следующей жертвой на вилле Лонгвуд, и в том, кто стоит за предыдущими покушениями!

Пока директор банка проводил время таким образом, доцент занялся тем, чем раньше занимался Трепка: он сидел в библиотеке в Ницце, склонившись над грудой книг, и библиотекари, которые не могли не обратить внимание на то, что он читает, недоумевали, чем вызван внезапный интерес скандинавов к Наполеону и острову Святой Елены. Сначала некий директор банка из Копенгагена заказал всю имеющуюся у них по этой теме литературу. И вот приходит швед, который сидит над этими книгами с утра до вечера. Причем любопытная деталь: этот швед — специалист по истории религии и, кстати сказать, вначале читал книги, посвященные именно этому вопросу. И вдруг его обуял интерес прямо противоположного свойства. Очень странно!