— Сидеть в Москве ему сейчас опасно. Вдруг Щепкин «заговорит», — продолжил Артузов мысль Менжинского, — Пожалуй, он сейчас больше всего хочет удрать к своим, а сделать это можно только с помощью кого-нибудь из уцелевших деятелей «Национального центра».

— Но он не знает, кто нами арестован, а кому удалось избежать ареста… Покорнейше прошу, Артур Христианович, не снимать засад на квартирах арестованных главарей «Национального центра».

— Две недели уже ребята сидят. Ворчат, что от безделья скулы сводит. А у меня каждый оперативник на счету. Хоть на части разрывайся. Не хватает людей, Вячеслав Рудольфович. И в засадах надо сидеть, и оперативную работу выполнять, с текучкой возиться.

— Разрывайтесь на части, Артур Христианович, но засад пока не снимайте.

— А если все наши придумки никуда не годятся? Если шпион перетрусил и решил забиться в какую-нибудь московскую дыру?

— Тогда задача будет труднее. Но решать ее придется все равно нам с вами.

— Нам с вами, — без особого энтузиазма согласился Артузов. — Феликсу Эдмундовичу на глаза неловко показываться. Он ждет, а мы ему, кроме логических заключений и теоретических выводов, ничего не можем представить.

Решетов вошел в кабинет с обрадованным лицом.

— Полный порядок, Вячеслав Рудольфович! Проявили профессорскую писанину, — сообщил он и положил на стол шифрованные записи. — Теорией множеств увлекался господин Вилков. От этой печки и танцевал. А остальное уже было делом техники. Как вы здорово подсказали, Вячеслав Рудольфович…

Менжинский не слушал оживленных слов чекиста. Он торопливо листал страницы расшифрованных записей.

«…сообщите технические данные для сношений по радио…»

«…надо думать, что имеющиеся наши в Москве в момент переворота справятся со взятием стихии в свои руки…»

Не то. Обычные письма заговорщиков. Лишние улики для изобличения Щепкина. На шпионские сведения нет и намека. Ни одной фамилии, ни одного канала передачи информации.

Неужели и Вилкову «дядя Кокка» не доверял? В осторожности ему не откажешь.

Постой, постой! Вот расшифровка письма на фотопленке!

«Пришло длинное письмо дяди Кокки, замечательно интересное, с чрезвычайно ценными сведениями, которые уже использованы…»

Тоже не то. Просто Щепкин предусмотрительно запасался копиями, подтверждающими его «заслуги». Конечно, возле каждого «пирога» у кадетов сразу начиналась драчка, и надо было иметь крепкие козыри.

Лист за листом откладывался в сторону. Решетов молчал, сидел с ожидающим лицом, пристально вглядывался в Менжинского. Он уже догадался, что в принесенных бумагах Вячеслав Рудольфович не нашел того, что требовалось. Такую закавыку удалось распутать, а она оказалась на поверку пустышкой…

— Спасибо, товарищ Решетов, — сказал Вячеслав Рудольфович. — Замечательно вы справились с расшифровкой… Теперь получили еще новые улики. И профессору доказали, что могут делать чекисты. Покорнейше вас благодарю.

Решетов растерянно пожал протянутую руку и удивился словам благодарности.

— И вам спасибо, Вячеслав Рудольфович, — тихо ответил он, — Пустяковые ведь материалы оказались, я понимаю.

Менжинский улыбнулся и сказал, что за содержание записей профессора Вилкова товарищ Решетов ответственности не несет, а что касается дела, то он выполнил его превосходно.

— Вот из этого и будем исходить.

Поздно вечером в квартиру Алферова, где находилась чекистская засада, негромко позвонили. Оперативник открыл дверь и увидел на площадке человека в военной форме.

— Простите, кажется, я ошибся адресом.

— Ваши документы!.. Чека.

Военный сделал было шаг назад, но на лестнице тоже стояли, отрезая дорогу.

— Оружие есть?

— Позвольте, по какому праву! — запротестовал военный и потянул руку к карману.

Его опередили. Извлекли из-под френча браунинг.

— Разрешение на ношение оружия имеется?

— Безусловно… Положено по должности. Я ответственный работник штаба… Если не прекратите насилие, я буду звонить товарищу Троцкому.

— Не волнуйтесь… На Лубянке телефоны есть, не в лесу живем.

Задержанный оказался помощником управляющего делами Военно-законодательного совета Всеросглавштаба Сергеем Васильевичем Роменским.

На допросе он держался самоуверенно, то и дело напоминая, что он ответственный работник штаба и за его арест чекистам придется держать ответ.

Апломба у Роменского поубавилось, когда в его квартире произвели обыск.

При обыске были обнаружены собранные в дорогу чемоданы, план Москвы и Петрограда с многочисленными непонятными отметками, нанесенными синим и красным карандашами, и была найдена частная переписка. На основании этой переписки, несмотря на уверения арестованного в преданности Советской власти, чекисты записали в протоколе, что «гражданин Роменский не уверен в прочности существования Советской власти».

— Чемоданчик-то в дальнюю дорогу собрали, Роменский?

— Я требую доставить меня в помещение Военно-законодательного совета. Здесь я на вопросы отвечать не буду.

— Так в протоколе и запишем, что отказались отвечать…

Однако прямых улик, что Роменский занимался шпионской деятельностью, пока не обнаруживалось. Более того, при детальном ознакомлении со служебным положением арестованного выяснилось, что он не мог располагать секретными сведениями вроде тех, которые были найдены у Щепкина.

— В штабе уверяют, Вячеслав Рудольфович, — доложил Нифонтов, проводивший первоначальное расследование, — что к оперативным документам Роменский не имел доступа.

— Визит к Алферову как он объясняет?

— Утверждает, что шел к некоему Красикову. Было темно, и он перепутал номер дома. Красиков действительно проживает в соседнем доме, но не на третьем, а на втором этаже. Кустарь-надомщик по ремонту металлических изделий. Запойный Красиков кустарничает на этом месте уже, наверное, добрый десяток лет. Роменский уверяет, что хотел договориться с ним насчет замка в собственной квартире… Только для такого дела на Малую Дмитровку не было нужды тащиться.

Вячеслав Рудольфович задумчиво полистал папку с материалами по делу Роменского.

— Хорошо… Я сам с ним побеседую… Насчет собранных чемоданов, Павел Иванович, вы повнимательнее разберитесь. А в отношении замка явная выдумка. Просто приметил вывеску кустаря и на страховку запомнил ее, чтобы в случае чего можно было сослаться… — Менжинский повернулся к Артузову, стоявшему возле окна. — Мне кажется, Артур Христианович, что Роменский именно тот самый «Серж», с которым Щепкин встречался в саду «Эрмитаж».

— Вряд ли… Не стал бы Щепкин называть собеседника собственным именем.

— Но Роменский был с дамой. Не будешь же его при посторонних величать иначе, если по документам он значится Сергеем Васильевичем. Нет, я убежден, что он и есть «Серж».

— Интуиция? — улыбнулся Артузов. — Очень нужна в наших делах. Но на первом этапе. Потом ее требуется подкрепить доказательствами. Голую интуицию в обвинительном заключении Феликс Эдмундович не принимает.

— Разумеется, Артур Христианович… Поэтому мы начнем с интуиции, а кончим фактическими доказательствами. Если Роменский не имел доступа к оперативным данным, а информацию Щепкину передавал, то у него целая сеть информаторов в штабе. Это делает шпионаж много опаснее, чем мы могли предположить.

— Знакомство с Алферовым вы напрасно отрицаете, Роменский, — сказал Вячеслав Рудольфович. — Объяснения насчет слесаря и замка примитивны.

— Виноват, товарищ Менжинский, — сказал Роменский и вскинул на Вячеслава Рудольфовича светлые глаза. Прозрачные, словно две полированные стекляшки. В них ничего нельзя было разглядеть, кроме устойчивого непроницаемого блеска. — Насчет замка и слесаря я действительно придумал… Понимаете, неожиданное задержание, а потом обыск. Судебная психиатрия доказывает, что в таких случаях у человека может сработать самая неожиданная защитная реакция. Вырывается от растерянности какое-нибудь глупое утверждение, потом попадешь в плен сказанного и принимаешься домысливать целую логическую систему… Собственно говоря, я знал не Алферова, а Алферову… Александру Самсоновну. Она неплохо играет на фортепьяно, а я страстный любитель музыки. Увлекаюсь скрипкой. Даже состою членом профсоюза музыкантов… Александра Самсоновна иногда соглашалась мне аккомпанировать. Так что, знакомство наше было весьма приватным, если позволите так выразиться… Чайковский, Дебюсси, Скрябин — вот кто познакомил нас… Музыка для меня — жизнь, отдых и наслаждение…