Василий Васильевич уверен: его народу нужны и железные дороги, которые он строил, и обломки клейменых черепиц, которые он отыскал на горе Митридат. А ведь эта уверенность и есть человеческое счастье.

Каким способом можно погрузиться в глубины моря, чтобы вести там научные исследования? В скафандре, в подводной лодке, в батискафе… Еще как?

По проекту известного французского океанографа Ива Кусто в Ницце изготовляется стальная труба длиною свыше 300 метров. С помощью балласта в 110 тонн она будет вертикально поставлена в море. Верхняя часть трубы, через которую станет поступать воздух, будет возвышаться над водной поверхностью. Лаборатория, устроенная в средней части трубы, окажется под водой.

Экспонаты в этот музей попадают… с неба. Работники обсерватории в маленьком городке Пульсинец на юге ГДР вот уже тридцать два года коллекционируют метеориты. Конечно, собранные здесь небесные тела — некоторые из них весят несколько центнеров, а другие всего граммы — упали на Землю не в том месте, где стоит городок Пульсинец. Организаторы музея при обсерватории ведут переписку с астрономами мира и, как правило, получают в год примерно по два новых экспоната.

Это, конечно, удивительная особенность летучей мыши — ее «радарное устройство». Издавая ультразвуки, она не только безошибочно ориентируется в своих ночных полетах, но и точно засекает, где в данное мгновение находится насекомое, ее добыча. Жертве ускользнуть не удается…

Так по крайней мере считалось до сих пор. Но совсем недавно у одной из разновидностей ночных бабочек обнаружено нечто не менее удивительное. Оказывается, эти бабочки имеют слуховой аппарат, который позволяет им принимать сигналы летучих мышей на большом расстоянии и ускользать от опасности.

Исследования энтомологов Редера и Трима — поведение бабочек они фотографировали, а ультразвуки летучих мышей записывали на пленку — продолжаются…

Кедры стояли густо, почти без подлеска. Могучие, в два обхвата, стволы уходили ввысь. Кроны смыкались будто у облаков.

Солнечный свет проламывался сквозь ветви косыми плотными снопами. Ближние деревья казались на их фоне черными. Стоило сделать несколько шагов, и сквозь световую завесу проступали очертания новых стволов, таких же огромных и стройных.

Под деревьями было сухо, и желтый ковер опавших кедровых игл мягок и приятен.

Талаевым овладело странное чувство безмятежности и в то же время беспокойства. Он словно впервые окунулся в тайгу. Так окунаются в море и всем телом ощущают его. Еще так бывает, когда горожанин, считающий, что он хорошо знает свой город, — хотя по-настоящему помнит, случается, только дорогу от дома до работы да две-три близлежащие улицы, — в один прекрасный день вдруг открывает город будто наново и дивится его красоте, чтобы через несколько лет, может быть, опять испытать то же чувство неизведанности и узнавания.

Они шли час и два, а из-за светового занавеса все так же выступали кедры. Охотники будто кружили на месте. Они пересекали глубоко пробитые звериные тропы, по которым здесь веками ходят поколения кабанов, изюбров, лосей, медведей и всяких других обитателей тайги. Изредка на коре кедров им попадались медвежьи задиры. Во время гона косолапые хвастаются удалью: показывают своим противникам, какие они есть. Став на задние лапы, медведи передними царапают кору как можно выше. Попав в обиталище более высокого, а значит, и более сильного противника, трусливый неудачник покидает «владения». А коли местный «хозяин» слаб, пришелец гонит его от медведицы.

Увесистая кедровая шишка, величиной с кулак, упала к ногам Талаева. Он остановился и посмотрел вверх. Кроны были так высоко, что пришлось запрокинуть голову и придержать шляпу рукой. И там, на тридцатиметровой высоте, он увидел белку. Она раздраженно зауркала. Крошечный пушистый комочек жизни был чем-то недоволен.

Когда Талаев перевел взгляд на своего спутника, ушедшего вперед, то и Болдырев, низенький крепыш в кепчонке и сыромятных ичигах, показался совсем крошечным в этом царстве молчаливых великанов. Среди могучих деревьев все казалось неправдоподобно маленьким.

Талаев думал о том, что рядом с этими деревьями — а им лет по пятьсот — и жизнь отдельного человека очень мала. Почти вся история цивилизации уложилась для этих кедров в существование пятнадцати поколений.

Перешагивая звериную тропу, Талаев поскользнулся. Поднявшись, Василий Петрович отряхнул руки, колени и сердито подумал, что гонка, которую устроил Болдырев, совсем ни к чему. Не понимает он, что ли, — не удалась охота.

Талаев устал. Но просить Болдырева прекратить бессмысленную уже погоню не хотел. Не хотел признаваться в слабости, Владимир Осипович в сыновья годился Талаеву и сам мог бы догадаться, как тому трудно.

Они вышли из избушки лесника задолго до восхода солнца, отмахали добрый десяток километров до места, устроили засаду. Болдырев стрелял первым, но либо промахнулся, либо лишь легко ранил козулю. Так думал Василий Петрович.

Однако Болдырев считал, что дичь далеко не уйдет, и они отправились в погоню. Они преследовали подранка уже часа четыре, а Владимир Осипович все не хотел признать своего поражения.

Болдырев неожиданно остановился, потом бросился в сторону. Талаев увидел, что он погнался за бабочкой.

«Ну-ну! Энтомолог всегда энтомолог», — подумал Василий Петрович, наблюдая, как тот, изловчившись, схватил бабочку прямо рукой, внимательно осмотрел ее и раздавил.

Василия Петровича передернуло, но он промолчал.

Чем дальше они шли, тем больше попадалось крупных бабочек. Они были серыми в тени и казались ослепительно белыми в косых лучах солнца. Болдырев гонялся за ними, ловил и убивал. Потом плюнул и стал мрачным.

Настроение праздничного раздумья в душе Талаева пропало окончательно.

— В науке нет места ненависти, — проговорил он.

— Полюбите чумную бациллу или холерный вибрион. Это бабочка шелкопряда. Она хуже чумы для кедра.