Благодаря всеобщей грамотности, Германия эпохи Просвещения сумела создать империю музыки, которая до сих пор питает мировую цивилизацию, порожденную обширной традиционной Европой. Ни одна эстетика — как бы ни была независима ее автономно сформированная структура — не может сохраняться в отрыве от социальной и экономической среды. Внутри экономики, которая с таким трудом добывает средства к существованию, внутри цивилизации, которую, относительно других внеевропейских цивилизаций и культур, в общих чертах можно определить как цивилизацию редкого досуга, музыкальная образованность целого народа предполагает некоторый запас прочности, рост продуктивности, больший доход per capita[92] и, в результате, всеобщую ориентацию на образование — чем и характеризуется традиционная культура эпохи Просвещения.

Связь между экономической и социальной стороной жизни еще ощутимее в том, что касается пластических искусств, и прежде всего архитектуры. В музыке — если не брать орган и оперу (последняя относится к театральному искусству) — ценится ее способность давать отдых, позволить отвлечься от повседневных трудностей материальной жизни. Исполнительское искусство в Европе Просвещения связано с гигантским рывком: вчетверо вырастает число тех, кто играет с листа, и вдвое — тех, кто умеет читать по нотам.

Пластические искусства все значительнее входят в социальную и, прежде всего, в экономическую сферу жизни, подвижность внутри структуры становится более заметной, особенно в области архитектуры. Шансы архитектуры связаны не очень жестко с объемом строительства. С конца XVII до конца XVIII века население Европы выросло вдвое, а в городах — втрое, а где-то и вчетверо. Рост беспрецедентный, но при этом управляемый: у нас есть нормы проживания в городских домах в XVIII веке. Эти подсчеты сделаны на материале Нормандии и охватывают не только Руан, но и такой маленький город, как Кутанс; в Кутансе, в частности, на одну комнату редко приходится более одного жителя. Лишь в 45 % случаев количество проживающих превышает количество комнат, а перенаселенные дома — правда, в разумных пределах, что характерно для Кутанса, — не превышают 20 %. Города-спруты появляются в XIX веке. В век Просвещения, в отличие от предшествующих или последующих эпох, не ютятся в погребах или на чердаках. В XVIII веке в городах выстроено почти втрое больше, чем в предшествующие столетия. Вся история архитектуры XVIII века объясняется этими предварительными расчетами.

Строительные техники эволюционировали не слишком заметно; немного выросла продуктивность, главным образом благодаря росту качества. Стереотомия[93] при строительстве престижных зданий достигает совершенства. Таковы пониженные своды аббатства Сент-Этьен в Кане или лестница ратуши в Руане; архиепископства Тура и Бордо — шедевры точности. Это техническое совершенство при уверенности в том, что найдется достаточное количество ремесленников, чтобы без погрешностей выполнить задание подрядчика, хорошо известно теоретикам строительного искусства. Патт, к которому постоянно обращаются, с гордостью обращает внимание читателя на красоту массивной каменной кладки замечательного памятника — церкви Св. Женевьевы. Столь качественное техническое исполнение дает архитектору уверенность в том, что ему удастся воплотить самую замысловатую фантазию. Без этой ремесленной инфраструктуры, без корпуса ремесленников, прошедших суровую школу подмастерьев для работы в городе — что так напоминает всеобщее музыкальное воспитание среди простонародья в Тюрингии, Лаузице и Саксонии, — были бы немыслимы ни колоссальное гипербарокко в Германии, ни рокайльные интерьеры во Франции и Центральной Европе. Это техническое совершенство, достигнутое многовековым опытом использования средств и методов, связано с экономической обстановкой и ростом спроса. Городской массив вырастает втрое, и этим все сказано. Крестьянский дом строится в полном согласии с традицией; на время строительства крестьяне бросают земледелие; городское строительство — дело более сложное, которым занимаются несколько сложных объединений, лабораторий прогресса и качества. Благодаря росту спроса, относительно снижаются цены или, во всяком случае, их верхний предел (например, дом священника — строение сельское, но значительное). Технические возможности в целом расширяются. Множитель Просвещения проявляется в урбанизме, в архитектуре.

Основополагающий фактор в 1680—1720-е годы связан со взрывом религиозного барокко, с итальянским влиянием, с бескрайним творческим пространством альпийской Германии и придунайской Европы. С одной стороны, Австрия, а значит, католическая Германия, Италия, Испания, и с другой — Франция, Англия, протестантская северная Германия. С одной стороны, империя немецкого барокко, духовного подъема, искусство архитектурной фуги, музыкальный контрапункт в камне, во славу Deus absconditus, которого католическая реформа сделала доступным в таинстве евхаристии, а с другой, несмотря ни на что, остается европейская мысль Просвещения, светское искусство на службе чувств, на службе земной жизни; эсхатологические ожидания первое время, на стадии формирования этики, уживаются здесь с рационалистической и прагматической философией. Затраты слишком обременительны, усилия слишком велики и долги, строительство затягивается на век и более — в традиционном обществе, в условиях традиционной экономики все это требует от архитектуры быстрой эволюции. Несмотря ни на что, путь преемственности ведет во Францию и в Англию. В конце XVII века определяющую роль играли королевский заказ и сильная личность Жюля Ардуэна-Мансара — отсюда искушение (которому поддались искусствоведы прошлых лет) считать 1708 год, год смерти архитектора Великого Короля, отправной точкой новой эпохи.

На самом деле такое представление ошибочно. Как минимум, по трем причинам: поскольку архитектурные ансамбли 1665—1690-х годов со своей массивностью и своим величием, которые во Франции и Европе ассоциируются с царствованием Людовика XIV, простоят весь век Просвещения; поскольку по всей северной Германии от двора ко двору распространяются подражания Ардуэну-Мансару; поскольку семейные связи и преемственность мастерской Ардуэна-Мансара, который один стоит многих, позволяют его традиции просуществовать почти всю первую половину XVIII века.

Вокруг Жюля Ардуэна-Мансара формируется целая плеяда: Кошри, его первый чертежник, Жак III Габриэль, внук того, кто построил руанскую ратушу, Д’Авилер (родился в 1653-м, в тридцать два года начал работать с мастером, автор знаменитого «Курса архитектуры», опубликованного в 1691 году, умер в Монпелье в 1700-м), Пьер Лепотр и Лассюранс. Но главным образом, следует помнить двух великих выходцев из мастерской Ардуэна-Мансара в первой половине XVIII века. Робер де Котт родился в 1656 году; он был внуком архитекторов, но начало его деятельности связано с машиной Марли. В 1685 году он начинает работать с Мансаром и женится на его свояченице Катрин Бодэн. С этого момента его карьера обеспечена: он принят в Академию архитектуры, где так сильна преемственность. Луи Откёр отмечает, что лучшие, блистательнейшие его произведения (часовня в Версале, хоры Нотр-Дам, лионская ратуша) построены до 1708 года под руководством Ардуэна-Мансара. Известно, какую роль Робер де Котт сыграл в строительстве больших парижских особняков — Отель Тюбеф на улице Пти-Шан, особняка герцогини д’Эстре, Отель дю Люд, особняков Тулузы, Гренуйер… Но еще более выдающимся выходцем из круга Мансара был Бофран: тоже сын архитектора и скульптора, а по матери — племянник Кино, он выступает и как художник, и как сочинитель. Жермен Бофран родился в 1667 году в Нанте. В мастерскую Жюля Ардуэна он поступает вскоре после Робера де Котта, в 1687-м; ему двадцать лет, он моложе и, следовательно, восприимчивее, он становится чертежником с честным заработком 600 ливров в год и проживанием в доме мастера на полном пансионе. Из произведений мастерской Мансара ему приписываются оригинальные работы в Дижоне. Бофран не только много построил с 1695 года, он также опубликовал большой труд по архитектуре в 1743 году в парижской типографии Гийома Кавельера; Пьер Патте, автор статей по архитектуре, в 1753-м дал весьма положительную рецензию на эту книгу. Прилежный академик, энтузиаст инженерного искусства, он строит мосты в Сансе и Монтро. Его наследие впечатляет: особняк Лебрен в Париже, особняк Амло; известны его работы в Лотарингии, где он по заказу герцога перестраивал дворец Люневиль, построенный в середине XVI века. Пятнадцать лет плодотворного труда. Главные его работы — Мальгранж, этот нансийский Версаль, и герцогский дворец, который можно назвать Лувром Леопольда. Но вернемся в Париж, к особняку Аржансона, дворцу Сент-Уэн, особнякам Торси, Сеньлэ, Дюра, мадам Жюлье… И вот последний цветок мастерской Мансара — Жак III Габриэль. Он родился в 1667-м, умер в 1742 году; вместе с Коттом и Бофраном он сыграл важнейшую роль во французской архитектуре первых десятилетий эпохи Просвещения. Иными словами, 1708 год, год смерти Мансара, ни в коей мере не означает разрыва преемственности: как мы только что показали, изменения, которыми отмечен переход в новый век, фактически были подготовлены в мастерской Жюля Ардуэна-Мансара очень рано и почти незаметно, в рамках стиля Людовика XIV.