Я вытащил из кармана пилотку и стал отирать лицо. В кустах послышался шорох. Кто-то подал условный знак. Это была Надя. Прыгая на одной ноге за Надей, я снова присоединился к товарищам. Они поджидали меня на найденной Барашковым сухой стежке.

– Шумишь больно! – сказал мне Боков. – Тебя ж учили – треск сухих сучьев слышен тихой ночью за восемьсот метров!..

Как я умудрился дотащиться до привала, для меня до сих пор остается загадкой. Выручил неожиданно хлынувший дождь. Он загнал нас под густую развесистую ель. Десантники укрылись под двумя плащ-палатками и тесно прижались друг к другу. Кое-как мне удалось, разорвав пополам портянку, натянуть раскисший сапог на покрытую ссадинами и царапинами ногу. Дождь не унимался, и нас вскоре опять поднял командир:

– Веселей вперед! Дождь для нас все равно что большой маскхалат!

Вскоре из-за дождевой завесы ненадолго выглянуло ослепительное солнце, словно только что вымытое дождем. Мы перебрались по скользким березовым кладкам через какой-то ручей, вошли в густой лес и закружили в поисках подходящего места для дневки.

Я едва передвигал ноги, спотыкался, падал. Сбросить мешок? Нет, не могу рук поднять к лямкам… Как только место для дневки было подобрано, я упал в мокрую траву, намереваясь немедленно уснуть, но едва успел глаза закрыть, как меня подозвал к себе командир.

– Устал, измучился? – спросил он. И вдруг сквозь стиснутые зубы, негромко, еле сдерживая раздражение, сказал: – Это что еще за нежности, а? Здесь с тобой нянчиться не будут. Это тебе не Парк культуры и отдыха. Пойми раз и навсегда, ты в тылу у немцев, а не у мамашиной юбки. Интеллигентики здесь не выживают. Я еще на Большой земле понял, что ты по романтической прихоти в партизаны пошел. Эту дурь я из тебя быстро вышибу! Кухарченко, покажи этому хлюпику, где пост!

– Простите, пожалуйста, – начал было я, растерявшись, совсем не по-военному, – но я совершенно не чувствую себя…

– Молчать!

Я отстоял на посту эти два часа. Помог выговор командира. Вялость и безразличие сменились чувством пылкой обиды, и только мысль, что резкость Самсонова вызвана тревогой за судьбу группы и беспокойством за меня, его бойца, успокоила меня.

Закурить, что ли? Спички отсырели. Я опустился на какой-то бугор и так и сидел с папиросой «Казбек» и коробкой спичек в руках, бесцельно устремив взгляд прямо перед собой. Я не заметил, как подошел Щелкунов, и очнулся только тогда, когда он сказал, чтобы я слез с муравейника и шел спать.

– Дашь мне завтра свой сидор, – сказал Щелкунов, – тебе и так, вижу, нелегко…

Не сходя с места, я мгновенно погрузился в тяжелый сон.

Проснулся я поздно вечером и в первую минуту никак не мог понять, почему я лежу под дождем в каком-то лесу и что за фигура расположилась скорчившись рядом со мной. Я привстал и узнал Колю Сазонова.

– Ступай к ребятам, – сказал тот, высунув сизый нос из-под воротника, – там тебе каши оставили. – Он усмехнулся: – Проспал ты, Витька, весь наш первый день в тылу врага. Эх ты!.. Хорошо хоть, Володька Щелкунов тебя с муравейника стащил!..

Шагах в двадцати от поста различил шепот нескольких голосов и увидел товарищей – они лежали под натянутыми плащ-палатками. Тут же, в небольшой лощинке, дымились остатки крошечного костра, шипел, плевался и дымил сырой хворост. С перекладины, положенной поперек двух рогулек, свисал новенький, с первой языкастой копотью котелок. У костра сидели Шорин и Щелкунов. Им, видимо, не хватило места под плащ-палаткой.

– А если капут нам, – тихо продолжал Володька Щелкунов, перетирая патроны, – так мне хоть бы пяток, ну хотя бы троечку Гансов на тот свет с собой утащить!..

– Ишь куда замахнулся! Мне, Длинный, одного бы шлепнуть, – уныло протянул Шорин, худенький, маленький, совсем мальчишка. – Тише, разбудишь командира! Водки из фляжки хлебни, – сказал он, увидев меня, – и котелок вот возьми с пшенкой. Что, ложку потерял? На мою!

Я стою над костром, вдыхаю смолистый дымок его… Вот и зажгли мы наш первый костер в тылу врага!..

– Сейчас же затушите костер! – сердитым громким шепотом приказывает командир, высунувшись из палатки. – Надымили на весь лес! Впредь не смейте разжигать костры без разрешения.

Отвернувшись от товарищей, я тайком вытер ложку Шорина пучком мокрой травы. Прошлым летом, когда я копал окопы под Рославлем, я долго не мог приучить себя есть из общего котелка. Опять привыкать придется…

Водка жгла, но не грела; остывшая каша, недоваренная и пересоленная, пропахшая горьким дымом, вставала поперек горла.

– Да-а… Это нам не Измайловский парк, – грустно усмехнулась Надя, опускаясь рядом. – Но Самсонов, конечно, зря на тебя, Витек, накинулся. Дело, конечно, понятное – нервничает командир, никак не сориентируется, не может понять, куда нас выбросили. – Я молчал, а Надя продолжала: – Дай-ка посмотрю твою ногу. Ведь я в группе не только боец, а и вроде доктора. Забинтуем. В любой момент ведь опять идти, а то и улепетывать придется.

Безо всякого предупреждения Надя с такой силой дернула мою ногу, что я постыдно взвыл сквозь стиснутые зубы. Она крепко, докрасна натерла ногу водкой. Под щиколоткой появился здоровенный синяк. Потом Надя достала бинт из своего вещмешка («У меня тут целая аптечка!») и забинтовала мне ногу, финкой перерезав бинт, обернула сухой портянкой. Я благодарно наблюдал за ее проворными и быстрыми движениями.

– Даже странно как-то, – тихо болтала она. – Не Измайловский парк, а то же небо, такие же деревья. Все то же самое, только вот воздух тут вроде чужой, странный… А полного вывиха у тебя, по-моему, нет. Сустав ушиб да связки растянул. Ну, вот и готово! Первый ты мой пациент…

Дождь перестал. Лишь изредка порывы ветра стряхивали дождевую воду с деревьев. Надя достала из своего мешка запасную пару красноармейских шаровар и, не стесняясь, тут же переоделась. У меня другой пары не было, и потому я ограничился тем, что снял и выжал, отойдя за елку, свои шаровары.

Все, за исключением часового, спали, когда мы постелили на принесенные Надей ольховые ветки мою венгерку и улеглись на ней, укрывшись Надиной венгеркой.

– Так что, Витя, – сказала Надя, заложив руки за голову, – ты, главное дело, не обижайся на командира. Он командир суровый, но хороший, справедливый.

– Так я и не собираюсь обижаться, – пробормотал я.

– Вижу, вижу… Я тебе как новичку говорю – у нас первым-на-перво чтобы один за всех, все за одного… Да, зимой, может, всех нас Самсонов спас!.. Вот послушай, в какой переплет мы попали под Сухиничами…

Недавнюю историю эту я уже не однажды слышал в Москве, но каждый раз волновала она меня с новой силой. Ведь рассказывали мне ее сами участники по горячим следам, и с ними я готовился к новым «переплетам»…

Георгия Самсонова, старшего нашей группы, знали на Красноказарменной как волевого и умного командира. А это было немало в воинской части особого назначения при разведотделе штаба Западного фронта, которую прославили такие, например, командиры, как капитан Владимир Жабо: сводная группа отрядов под его командованием в конце ноября сорок первого уничтожила под Москвой, в поселке Угодский завод, штаб фашистского армейского корпуса – вместе с его командиром генерал-майором Шроттом. А корпус этот, по плану Гитлера, должен был первым вступить в Москву. Зимой Самсонов командовал отделением в сводном отряде № 1 разведотдела штаба Западного фронта, когда тот был отправлен под Сухиничи для перехода в тыл врага. Положение на этом участке оказалось тревожным: командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Клюге бросил в бой танковый корпус генерала Неринга и десант парашютных войск, чтобы прорваться к своему окруженному в городе Сухиничи гарнизону и деблокировать его. Наше командование решило использовать диверсионно-разведывательный спецотряд, чтобы задержать этот десант. Комсомольцы-добровольцы, возглавляемые капитаном Радиевым и комиссаром Багринцевым, несколько дней сдерживали на участке деревень Попково – Ракитное – Казары озверелый натиск сильного гитлеровского десанта до подхода частей нашей 10-й армии. Гранатами отбивали комсомольцы танковые атаки, забирались в подвалы, отчаянно отстреливались в избах и подвалах, ходили в контратаку. Геройски, по-панфиловски держался «девичий фланг» – отделение девушек под командованием Лели Колесовой. Самсонов уже ходил в тыл врага, нюхал порох, но в такой горячей переделке еще не бывал…