— Да, я хочу, чтобы ты продолжала, — ответила Исабель, но сама она чувствовала, что, может быть, не следовало настаивать на этом. И отчаяние во взгляде матери, и странное переглядывание Бернарды с нею предвещали что-то недоброе. У девушки зарождалось холодное, неприятное чувство страха перед той новостью, которую она может сейчас услышать. Этот страх скользкой змеей все глубже заползал ей в душу. — Но прежде я хочу понять, какое отношение имеет ко мне вся эта история? — Исабель знала, что еще немного и она расплачется. Ей не хотелось никаких изменений, которые могли бы нарушить привычный ход жизни, причинить вред дорогому ей человеку — ее матери. Господи, она еще там, в Штатах, когда получила телеграмму с просьбой немедленно приехать, поняла, что кончилось безоблачное лето ее детства и отрочества, что этой телеграммой кто-то резко меняет ее привычную жизнь, предлагая взамен страдания и переживания. Она заметила, как заломила руки лежавшая до этого без движений мать, как она отвернулась, закрыв лицо руками, словно не хотела ни видеть, ни слышать того, что должно было сейчас произойти. И страх новой волной подступил к сердцу.

— Ты хочешь знать, какое отношение к тебе имеет эта история? — переспросила побледневшая Бернарда, словно сама боявшаяся того, что ей предстояло сказать. Она уже не обращала внимания на слезы, льющиеся по ее щекам.

— Да, — прошептала Исабель против своей воли. Но что-то заставило ее сказать это «да». Может быть, та атмосфера недоговоренности, враждебности, которая витала в доме после ее возвращения из колледжа. Ей хотелось разрушить эту настороженность, вернуть то, что было в их доме прежде. Любовь, искренность и правду. Хотя, может быть, она была слишком маленькой, чтобы понимать, что есть настоящая правда и настоящее доверие. А теперь подросла и почувствовала фальшь.

— Самое прямое, — тихо сказала ей Бернарда, словно не желая, чтобы это слышал еще кто-нибудь, кроме Исабель. Даже мадам Герреро.

— Как прямое? — переспросила Исабель, еще не понимая смысла сказанного, но уже предчувствуя его трагизм и заранее пугаясь.

— Самое непосредственное, — уже тверже сказала Бернарда, словно первое признание давало ей право и силы продолжить начатое и наконец-то увидеть финал всех душевных мук. Своих и мадам Герреро. Но глядя на Исабель, Бернарда вдруг с болью подумала: а сделает ли ее признание счастливой Исабель? Как отнесется она ко всей этой истории? Где уверенность в том, что это открытие принесет ей такую же радость обретения любимого человека, как ей, Бернарде. Ведь Исабель прожила всю свою жизнь, не зная того, что когда-то между мадам Герреро, ее матерью, и Бернардой было заключено соглашение. А вдруг этот день станет самым черным днем в жизни Исабель? Простит ли тогда сама себе Бернарда то, что, стремясь к своему собственному, личному счастью, сделала несчастной Исабель? Такие мысли терзали сердце Бернарды, так долго ждавшей этого момента, так долго скрывавшей в душе то, что ежеминутно рвалось наружу при виде Исабель.

Когда Бернарда произнесла последнее слово, Исабель словно перестала слышать и воспринимать окружающий мир. Она замерла на том месте, где сидела, и даже не заметила, как Бернарда, пытавшаяся перехватить ее взгляд, чтобы понять, как реагирует на услышанное Исабель, отчаялась добиться этого и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Мадам Герреро лежала, повернувшись к ней спиной, закрыв лицо руками. Так прошло довольно много времени. Наконец Исабель пришла в себя и попробовала рассуждать логически. Что же такое сейчас произошло? Почему она так близко к сердцу восприняла эту историю, которую рассказала Бернарда? Может быть, потому, что Бернарда так давно живет в их доме и по существу как бы стала ее второй матерью? Мать, мадам Герреро, часто болела и ухаживала за Исабель, заботилась о ней Бернарда. Наверное, ей так стало жаль бедную Бернарду, что она потеряла контроль над собой.

Мадам Герреро слабо застонала и попыталась повернуться к дочери. Но это у нее не получилось. Исабель поняла, что у матери очередной приступ. Она не могла сообразить, что надо делать, и метнулась к двери, чтобы позвать Бернарду. Та появилась мгновенно, словно стояла за дверью и ожидала, чтобы ее позвали. Она сразу же поняла, в чем дело, взяла со столика кувшин с водой и налила в стакан. Потом капнула туда несколько капель лекарства и подала стакан мадам, предварительно подняв ее на подушку повыше, чтобы удобнее было пить.

Исабель порывалась хоть чем-то ей помочь, но Бернарда успевала все сделать сама. Мадам Герреро сделала несколько глотков из стакана и притихла. Открыв глаза, она увидела склонившуюся над ней Бернарду.

Исабель стояла за спиной Бернарды и не могла увидеть лицо матери, понять, стало ли ей лучше. А Бернарда почему-то так и не отошла от постели больной. Склонившись над мадам Герреро, мешала Исабель подойти ближе.

— Это могла бы сделать и я сама, — с раздражением заметила Исабель, имея в виду стакан с водой и лекарством, который Бернарда держала в руках.

— Ничего, тебе еще представится возможность, — сказала Бернарда и протянула ей стакан с оставшейся водой, чтобы Исабель поставила его на стол, а сама тем временем поправила подушки мадам Герреро. И пока Исабель не было возле кровати, мадам зашептала Бернарде:

— Я заклинаю тебя, прекрати рассказывать эту абсурдную историю! Ты ничего не добьешься, рассказав ее до конца.

— Сожалею, сеньора, — прошептала в ответ Бернарда. Внезапная просьба мадам Герреро не удивила ее. Нечто подобное она ждала от нее, только не знала, в каких выражениях это будет сказано. — Я должна продолжить свой рассказ. Даже если мне придется страдать. Увы, никакие страдания не сравнятся с теми, что я вынесла за все эти годы. — Бернарда отшатнулась от мадам Герреро и замолчала, почувствовав, что к ним подошла Исабель.

— О чем это вы тут шепчетесь? — поинтересовалась она. — Что за секреты от меня? Или опять спорите?

— Нет-нет, — торопливо успокоила ее мадам Герреро, — ни о чем.

— Нет, правда, сеньорита, — возразила Бернарда.

— Хорошо, Бернарда, садись и продолжай свой рассказ, — распорядилась Исабель. Она догадывалась, что по каким-то причинам матери очень не хочется, чтобы Бернарда до конца поведала свою историю. — Меня очень интересует продолжение. Ты так прекрасно рассказываешь! В тебе пропадает талант писательницы. Ты бы имела большой успех у женской половины читателей. Я просто сгораю от нетерпения. Что же произошло потом с этими молодыми любовниками?

— Несмотря на все семейные запреты, — начала рассказывать Бернарда, — они продолжали встречаться. Теперь они умудрялись это делать и в своей родной деревне. Для этого им приходилось быть очень осторожными. Кругом все слишком хорошо их знали и знали о вражде их семей. Любой промах мог привести к ужасным последствиям.

Селение, в котором жили молодые влюбленные, было окружено невысокими скалистыми горами, покрытыми густым кустарником и небольшими рощами. Вот туда-то и убегали они, крадучись, прячась за каждый камень, за каждый уступ, чтобы снизу, из поселка, их никто не мог заметить. Делали они это поодиночке, затем встречались в укромном местечке, которое заранее присматривал парень.

У них была разработана целая система сигналов, состоящая из различных мелодий, каждая из которых имела свой смысл. Если вокруг никого не было, парень насвистывал одну мелодию, если он подозревал опасность, — другую, если кто-то приближался к тому месту, где пряталась в ожидании его Бернарда, — третью и так далее. Иногда он подшучивал над ней, притаившись среди зарослей кактуса, пропускал ее мимо себя. Потом неожиданно звал по имени и вновь прятался. Бернарда пугалась, тоже пряталась, потом понимала, что это его голос она слышала, и начинала искать.

— Коррадо! Коррадо! — звала она негромко и переходила от одного куста к другому. Потом они бросались в объятия друг к другу и долго целовались, не в силах оторваться друг от друга.