Год начинался первого ноября, с наступлением темного сезона. Нам известно, что в Ирландии началом года был праздник Самайн, когда два мира, наш и иной, соприкасались и можно было запросто проникать из одного в другой. С этим праздником вышла забавная история: ирландцы, в массовом порядке переселявшиеся в Северную Америку, завезли туда традицию праздновать Самайн в канун первого дня ноября. Со временем праздник полюбился и неирландцам и, как бывает в Америке, стал принадлежать всем, но при этом видоизменился и сменил название. Теперь его стали называть Хеллоуин. О том, что он символизирует начало нового года, забыли, а от встречи двух миров остались только переодевания в ведьм и прочих чудищ да обычай делать устрашающую тыквенную голову со свечкой внутри. Мода на Хеллоуин распространилась далеко за пределами США и попала в Западную Европу, а позже и к нам. И не спешите называть его новомодным американским веянием — этому празднику больше двух тысяч лет.

Весна начиналась первого февраля с праздника Имболк. Начало светлого времени года и летних сельскохозяйственных работ праздновали 1 мая (да-да, наш любимый праздник весны и труда тоже не после Октябрьской революции родился!). В Ирландии называли этот праздник Бельтайн, а следующим после него был Лугназад, названный так в честь уже известного нам бога Луга, и праздновали его 1 августа. Когда в Галлию, Ирландию и другие кельтские страны пришло христианство, то старые праздники никуда не делись, просто их стали называть по-другому. Имболк стал праздником святой Бригитты в Ирландии и Шотландии, а во Франции 1 ноября празднуют День всех святых и вспоминают тех родных и близких, кто ушел в мир иной, — вот и отголосок встречи двух миров.

Год в календаре из Колиньи состоял из привычных нам 12 месяцев, но был на два дня короче нашего. А для того, чтобы примирить между собой лунный и солнечный календари, приходилось каждые два с половиной года прибавлять вставной 13-й месяц. Месяцы делились на короткие по 29 и длинные по 30 дней. Короткие месяцы считались «плохими» (именно так они и обозначены в календаре из Колиньи), а длинные — «хорошими».

Примерно так же, по всей вероятности, вели свое летосчисление не только в Галлии, но и в других землях, населенных кельтами. Так что мы можем с большой долей вероятности сказать, что находка из Колиньи — это то немногое, что нам известно о «науке» друидов. Но были и другие интересные надписи.

Почти сто лет спустя, в 1983 году, во время охранных раскопок в местечке Ларзак археологи обнаружили свинцовые таблички, на которых был выцарапан текст. Дальше за дело взялись лингвисты. Края свинцовых табличек были слегка повреждены, но тем не менее специалистам удалось прочесть и понять целый текст на галльском языке. Находка оказалась чрезвычайно интересной (журналисты в таких случаях сказали бы «сенсационной»). Написан текст был колдуньями, которые, обращаясь к местной богине Адсагсоне, наводили порчу на своих враждебных коллег. Поименный список проклинаемых прилагался, причем особенно крепко доставалось там даме по имени Севера Тертионикна. Интересное имя, кстати говоря, — наполовину римское, наполовину местное. Чем эта Севера Тертионикна так насолила другим ведьмам, неизвестно. Здравый смысл заставляет предположить, что, возможно, речь шла о двух конкурирующих колдовских «корпорациях», которые что-то между собой не поделили и решили свести счеты таким вот образом. По почерку видно, что надписи наносили два разных человека, но строить предположения относительно того, что же побудило двух разных авторов исписать эти таблички именно так, мы не будем. На сегодня этот порченаводительный текст считается самой длинной галльской надписью. Но — кто знает? — вдруг в ближайшее время отыщется что-то еще более содержательное.

Похожая надпись-проклятие была обнаружена чуть раньше, в 1971 году в городке Шамальер. Проклятие не ограничивается поименным списком, оно уж очень забористое, с обращением к богам Нижнего мира, и направлено против каких-то персонажей с римскими именами, которые, по всей видимости, не сдержали клятвы или обещания. За это неизвестный автор таблички пытался наслать на них страшные болезни. В целом надпись понятная, за исключением последней строчки. На ней я остановлюсь особо, во-первых, потому что она сама по себе красивая, почти поэтическая, а во-вторых, на ее примере очень хорошо видно, как сложно читать надписи на мертвых языках. Галльский язык известен не так уж плохо по сравнению с кельтиберским и лепонтийским; большинство надписей прочесть и понять может без особого труда студент филологического факультета. Но бывают и сложные моменты, над которыми самые крупные специалисты ломают голову.

Надпись из Шамальера заканчивается строчкой: «luge dessummifis luge dessumfis luge dessumffs luxe». Очевидно, что здесь повторяются какие-то слова, схожие по звучанию и написанию, но, вероятно, имеющие разный смысл. Чтобы понять смысл темной фразы, лингвисты сближают встретившиеся в ней формы слов с уже известными и на основе этих сравнений делают предположения, которые очень часто подтверждаются, когда археологи находят новые надписи, где значение тех или иных слов и словоформ более ясно. Чаще всего бывает, что при таком подходе у разных ученых получается примерно один и тот же перевод. Но с этой фразой вышло иначе. Получилось аж пять вариантов:

1. Я приношу удачу клятвой (трижды), клятвой!

2. Уничтожь тех, кого я проклял (трижды), уничтожь!

3. Я готовлю (их) для бога Луга (трижды).

4. Я готовлю их для клятвы (трижды). Клянись!

5. Я исправляю их с помощью Луга (трижды), (с помощью) Луга!

И каждый перевод по-своему обоснован…

Еще сложнее бывает, когда от древнего языка остались рожки да ножки — надписей мало, какие-то выводы на их основе делать сложно. Долгое время так было с кельтиберским языком, пока археологи не обнаружили в Боторитте, испанском городке неподалеку от Сарагосы, бронзовые таблички с надписями на кельтиберском. Читать их сложнее, чем галльские, так как алфавит, который использовали кельтиберы, был не совсем привычным: буква могла обозначать и один звук, и целый слог. Галлы-то чаще всего писали латинскими и греческими буквами, лишь добавляя некоторые знаки для звуков, которых ни в латыни, ни в греческом не было. И все же бронзовые таблички удалось прочесть и обнаружить постановление местных властей и длинные списки имен, ценные для тех, кто занимается историей кельтских языков.

О древних языках можно рассказать еще много интересного, но эта книга не только о них. Поэтому перейдем к более близким нам временам и к языкам, на которых можно не только читать послания, пришедшие из глубины веков, но и поболтать с теми, кто на них говорит в наши дни.

Разница между древними, континентальными кельтскими языками и современными, теми из островных, которые худо ли, бедно дожили до наших дней, огромная.

Древние кельтские языки по своему грамматическому строю были похожи на древнегреческий и латинский языки: например, в галльском, кельтиберском и лепонтийском были падежи. Падежи изначально были и в индоевропейском праязыке (считается, что их было аж восемь), поэтому во всех древних языках, которые от него отпочковались (и от которых остались связные тексты или хотя бы отрывочные надписи), имелась довольно сложная падежная система, примерно такая же, как в современном русском. В латыни, как и в русском языке, было шесть падежей, в древнегреческом — пять, а в галльском — шесть. Во многих современных европейских языках, таких как английский или французский, падежей нет. Вышло это так: еще в народной латыни окончания падежей стали произноситься нечетко, потом из шести падежей осталось два, прямой и косвенный. И в современном французском мы обходимся вообще без падежной системы. То же самое происходило с кельтскими языками: в древнеирландском языке было целых пять падежей, а в современном осталось только два. А в бриттских языках падежи и вовсе исчезли. Зато и в гойдельских, и в бриттских языках появилась такая оригинальная и изящная вещь, как мутация — изменение первого согласного звука слова. Приведу пример одной из мутаций, которую называют красивым словом «лениция».